Айслинн Бейкер была католического ирландского рода, но выйдя замуж за мистера Бейкера в Лондоне, приняла пуританский закон и веру. Мистер Роджер Бейкер, пастор и ученый, отправил свою жену через Атлантику, в Хэйвенсгейт, где желал поселиться сам, но судьба распорядилась иначе: муж Айслинн погиб в море. Оставшись одинокой вдовой в незнакомой стране, Айслинн, несмотря на свою дикую ирландскую кровь, перенесла это испытание с честью. Будучи несчастной и покинутой женщиной, она находила в себе силы утешать других. Не было в Хэйвенсгейте дома, чье несчастье она не облегчила бы и не разделила. В городе ее любили, она жила скромно и тихо, не водила блудных дел, хотя была еще достаточно молода, утешала страждущих и снабжала бедствующих. Мистер Бейкер оставил ей неплохое наследство, которое она не прогуляла и не хранила, а употребляла на благие дела, собирая сокровища на небе, а не на земле, как и было ей велено Господом. Все эти достоинства честной женщины в сочетании с удивительной, нежной красотой и мягким голосом, пленили Калеба. Он хотел предложить ей брак, когда срок ее траура по мужу истечет. Айслинн была весьма молода, ей едва минуло тридцать лет, а сам Калеб еще не разменял четвертого десятка, что для мужчины возраст уже достойный, но еще не старый. Он знал, что Айслинн также неравнодушна к нему, что между ними возникло и растет то чувство, которое столь часто сбивает с праведной дороги мужчин и женщин.
Но сейчас в голосе Айслинн не было той затаенной нежности, которую он содержал в себе, обращенный к Калебу. В нем была сталь и злость. Калеб видел, она готова была разрыдаться. Конечно, она ведь была подругой Чэрити, это большой удар для нее. Женщинам можно прощать слабости сердца.
- Вы уже вернулись, миссис Бейкер? - спросил он.
Айслинн уезжала в Нью-Йорк по каким-то делам, связанным с родственниками мужа и оставленным ей наследством, вернуться она должна была только через месяц, а уехала дней семь назад.
- Моя встреча с Бейкерами отменилась, - сказала она как можно более нейтрально, но глаза ее были влажными, полными слез боли. - На подъезде к городу, я увидела дым костра и побежала сюда. Честно говоря, я думала, что увижу пожар, но не беззаконие.
- Беззаконие? Вы, миссис Бейкер, полагаете, что ваша подруга была казнена по ошибке? Ошибки быть не могло, она...
- Преподобный Мэйсон, избавьте меня от этого, - сказала Айслинн, голос ее снова стал жестким. - Я устала с дороги и иду отдохнуть.
Смотря вслед уходящей Айслинн, Калеб вдруг подумал - Чэрити обвинили четыре дня назад, ровно тогда Айслинн должна была двинуться в обратный путь, чтобы, чудовищно спеша, все-таки успеть вернуться сегодня.
Может быть, это было совпадением, может быть.
***
Калеб говорит:
- Братья и сестры, вы пришли сюда за ответами на вопросы, которые не в силах даже задать. Вы пришли сюда, не осмеливаясь поднять голову к Господу и спросить, достойны ли вы его блага.
Калеб говорит, и голос его разносится дальше и дальше, ударяется снова и снова о стены зала. Калеб чувствует себя ангелом, нет, даже больше - он чувствует себя гласом Господним. Он - Бат-коль, он - Метатрон, он погряз в гордыне и наслаждается ею. Вместо амвона, у него стадион, как у какого-нибудь певца, от которого приходят в визгливый, влажный восторг девочки школьного возраста.
Калеб говорит:
- Вы обращаетесь за помощью к Богу, не в силах отринуть руку дьявола! Дьявол уже здесь, он в ваших обедах перед телевизорами, он в деньгах, которые вы спускаете на ветер, он в похотливых подростках, предающихся блуду на парковках, в войсках ваших солдат, убивающих мирных жителей за океаном, в отупляющих обещаниях, даваемых вам и вами, в еде, которую вы запихиваете в себя, не в силах остановиться, в ваших детях, которых вы бросили на улицы, чтобы они наркотиками уничтожали свои тела и души!
Калебу кажется, будто язык у него горит. Он сам почти в трансе, в оглушающем экстазе, и все его ощущения сосредоточены на зале. Он слышит, кажется, биение сотен и сотен сердец, стучащих в унисон с тем, что заперто в груди у него.
Калеб воплощает и воплощается в одном Слове - Вера. Калеб знает, они поверят любому его утверждению. Скажи им Калеб, что Ричард Никсон заключил договор с сатаной, а Моника Ливински была суккубом и воровала семя у Билла Клинтона - они поверят. Скажи им Калеб, что фармацевтические компании выдумывают болезни, чтобы подсадить их на свою продукцию - они поверят. Скажи им Калеб, что Рональд Макдональд - новый пророк, а молочные коктейли - эманация облаков над Новым Иерусалимом - они поверят. Скажем им Калеб, в конце концов, что их обманывали все это время, земле шесть тысяч лет и она центр, вокруг которого вертится солнце - они поверят и в это.
Люди не смотрят записи его выступлений по кабельному телевидению, они с неизбежностью переключают канал, сочтя его одним из тех чокнутых телеевангелистов, проповедующих о мире, как о свершившемся аде.
Но когда они приходят, то плачут от дешевых, как мексиканская шлюха, откровений, которые он предлагает. Люди, забывшие, что такое экстаз осознания Бога надо всем и Бога во всем, люди, включающие вечерние новости, чтобы полюбоваться своей гибнущей страной, все эти чудесные, чудесные люди, запертые в мире, где больше не во что верить.
Так безраздельно принадлежащие ему в минуты первобытной радости, которую он дает им.
Калеб чувствует взгляды сотен глаз, обращенные на него, и это только придает ему сил. Он может говорить бесконечно, ведь говорить, значит воплощаться и быть.
Он может вести за собой толпы. Иногда Калеб думает, а что если заставить их пойти штурмовать отделение полиции? Отправить армию своих игрушечных солдатиков на солдат настоящих.
Что тогда станет с ними? А что - с его душой?
Калеб говорит:
- Вы не видите дьявола, потому, что слишком полно он проник всюду. Потому что он - все, что вас окружает. Посмотрите вверх - туда, где одно только небо свободно от его сил!
А потом, на самой высокой ноте, посреди кульминации, Калеб замечает ее. Рыжие волосы распущены, на губах блуждает улыбка. Айслинн смотрит на него, а он кричит:
- Америка - это ад!
И люди вокруг шумят, как море, потревоженное штормом. Калеб кричит:
- А вы - демоны! Слуги этого ада! Раскайтесь, отказавшись от скверны, выпустите из себя его семя.
Айслинн чуть склоняет голову набок, щеки у нее раскраснелись от духоты.
- И это единственное, чего ждет Бог, - заканчивает Калеб куда тише, и все затихают тоже. Тишина, будто пропасть, разверзается перед ним.
Калеб уходит со сцены, не дожидаясь аплодисментов, в конце концов, они ему даже не нужны.
В гримерке он пудрит нос кокаином, оскаливается, показывая зубы своему отражению. Забавно, теперь он будто бы может заставить свою паству поверить во что угодно. Он, наконец, стал тем, кем мечтал увидеть себя. И одновременно тем, кем всегда боялся оказаться. Трясущийся от кокаина лжец с силой пророка.
Калеб уже и не помнит, как был человеком. Но ему нравится быть колдуном.
Пусть все это игрушки, ведь настоящей веры у него больше нет, но ему нравится играть. Калеб смотрит на свое отражение с судорожно расширенными зрачками и блестящим оскалом зубов. Вот лицо дьявола, его настоящее лицо.
За спиной он видит дьяволицу. Айслинн закрывает за собой дверь, облокачивается о стену и закуривает длинную, тонкую сигарету.
- Отличная работа, мой милый, - говорит она. - Я была уверена, что оставив тебя ни с чем, увижу в процветании, когда вернусь. Ах, эти протестанты.
Калеб вертится на стуле, смотря, как двигаются, будто звезды по небосводу, лампочки на потолке, пока она продолжает:
- Эта сотня лет была для тебя успешнее предыдущей.
- Поскольку тебя не было рядом. Зачем ты сюда явилась? - спрашивает Калеб.
Она затягивается сигаретой и выпускает дым, наблюдает за его движением, как девочки наблюдают за бабочками. Ее губы накрашены алым, не слишком аккуратно, а вырез платья демонстрирует ее тело, как товар.
Шлюха, дьявольская сука, думает Калеб, но это заставляет его засмеяться, он же больше не верит в дьявола.
- Чтобы забрать тебя с собой, - говорит она самым мягким и ласковым голосом. - Но для начала завтра вечером ты придешь ко мне в отель, и мы чудесно проведем время вместе.
- Ты, правда, думаешь, я куплюсь на это? - улыбается Калеб.
Но знает он и знает она - купится.
***
Айслинн Бейкер пришла к нему глубокой ночью. Калеб еще не спал, он читал, хотя глаза уже болели, пытаясь в неровном свете свечи сложить друг с другом буквы.
Калеб так и не услышал ее шагов, он обернулся только на голос. Айслинн сказала:
- Здравствуйте, преподобный Мэйсон.
И Калеб подумал, что ему почудился этот голос, но обернувшись, увидел Айслинн. Ее рыжие волосы были распущены, она была в ночном платье, и его белизна почти сливалась с белизной ее кожи.
- Миссис Бейкер? - выдохнул он, а Айслинн улыбнулась. Тряхнув волосами, они склонила голову набок.
- Ты впервые действительно убил ведьму. Доволен? Совсем юную ведьму, Калеб. Будь у тебя сердце не из камня, ты бы отпустил ее. Она, по крайней мере, сделала все для этого. Ее даром было внушать воспоминания. Держу пари, ты переполнен ими. Вот Чэрити светится на воскресной службе, а вот она, стыдливо опустив глаза, помогает бедным. Этого не было, Калеб. Она была обычной девушкой, не лучше и не хуже других. Но, о, будь ты способен хоть что-нибудь чувствовать, ты оправдал бы столь набожную христианку, не подвергая ее мучениям. Но ты убил мою девочку.
Губы у Айслинн вдруг страдальчески скривились, лицо стало таким, будто она сейчас заплачет. Калеб заметил, глаза у нее красные. А вот голос ее ничуть не дрожал:
- Правда в том, Калеб, что ты не способен был бы даже приблизиться к ведьме, не являющейся юным, беззащитным созданием. Доблести и чести в твоем поступке не больше, чем в убийстве волчонка. Но теперь, Калеб, к тебе пришел волк.
Калеб потянулся к кинжалу, лежавшему в столе, даже успел его схватить, но Айслинн мотнула головой. Кинжал вылетел у него из рук, будто невидимая и непререкаемая сила вырвала его.
Кинжал замер в дюйме от виска Айслинн, развернулся, указывая лезвием на Калеба. Калеб встал и медленно попятился назад, к окну.
- Если ты закричишь, предупреждаю, я воткну его тебе в глотку, - сказала Айслинн певуче. А потом Калеба швырнуло, по одному ее кивку, в противоположную сторону от окна.
Калеб ударился головой, и на пару секунд комната померкла перед глазами. Очнувшись, он уже висел, прикованный к стене той же невидимой силой, отправившей его в полет. Калеб не доставал ногами до пола, чувство было мучительное и детское, будто его держат за шкирку.
Айслинн подошла ближе, и сила отпустила Калеба, он думал, что упадет, но Айслинн поймала его. Удерживая одной рукой, она сжала ему горло, как котенку, которого так легко придушить. А потом Айслинн ударила его о стенку так, что ему показалось, стоило ей захотеть, и она проломила бы дерево его головой. В глазах помутилось, но Айслинн встряхнула его.
- Нет, неужели ты думаешь, что я отпущу тебя так просто, Калеб? - спросила она ласково. Она швырнула его на пол, поставила ногу ему на грудь, так что Калеб подумал, сейчас захрустят кости. - Я долго думала, как мне отомстить за мою девочку и, похоже, придумала лучший вариант из всех возможных.
Айслинн отошла, но когда Калеб попытался встать, она шевельнула только пальцем, и его снова ударило об пол.
- Полежи, - сказала она. Айслинн разорвала платье, будто оно было сделано не из ткани, а из бумаги. Обрывки платья скользнули вниз и, выступив из их круга, Айслинн обернулась к нему. Ее тело было прекрасно, совершенно и греховно, оно не вызывало восхищения, оно вызывало только желание. Айслинн улыбнулась, будто прекрасно зная, какие чувства пробуждает в Калебе. В ней совершенно не было стыда, будто быть обнаженной было для нее так же естественно, как облачаться в одежду, а может даже и естественнее. Она провела руками по бедрам, потом потянулась и зевнула.
- Ты суккуб? - выдохнул Калеб.
- Конечно же, нет, глупый. Я - ведьма, колдунья.
Айслинн провела пальцами вниз от ключиц к груди, демонстрируя шрам, очень похожий на тот, который Калеб видел у Чэрити.
- Знаешь, что это? - спросила Айслинн. - Это настоящая метка дьявола. Она есть у каждого настоящего колдуна. Держу пари, Чэрити сумела как-нибудь это объяснить...
- Через ее отца, - выдавил из себя Калеб. - Она внушила ему воспоминания, это же ее дар, так?
- Хороший мальчик, быстро учишься, - засмеялась Айслинн. Калеб чувствовал на губах вкус крови, чувствовал мучительную боль в боку, означающую, что ребро сломано, перед глазами рябило.
- Так вот, - продолжала Айслинн. - Метка дьявола остается у нас от наших Учителей. Они вырывают наши сердца, когда дают нам часть своей души, свою магию. Не всегда это происходит удачно, иногда магия не приживается, и ученик умирает в муках и безумии. Будет очень грустно, если с тобой произойдет такое несчастье...
- Что?
Но Айслинн не ответила, ее невидимая сила снова откинула его к стене, удержала.
- На будущее, если ты продолжишь охотиться на колдунов, сам став одним из нас. Единственный момент, когда ты можешь хотя бы мечтать убить колдуна, это момент, когда мы дарим магию своим ученикам. Это трудоемкий процесс, оставляющий нас обессиленными и довольно беззащитными. Меня убить будет сложнее, чем других из нас, но, мой тебе совет, целься туда, где живет магия. Там, только там уязвимое место для всех нас.
Айслинн поманила к себе кинжал, а когда он оказался у нее в руке, рассмотрела с интересом.
- Много ведьм этим убил? - поинтересовалась она. Но, не дожидаясь ответа, сорвала с него рубашку. Сейчас она всадит кинжал в сердце, подумал Калеб. Однако Айслинн только коснулась лезвием его груди, так что это скорее ощутилось, как ласка, а потом отбросила кинжал.
- Это мне не понадобится, - сказала она, а потом протянула руку ладонью к его груди, и невыносимая боль последовала за ней. Последняя картинка, которую запомнил Калеб - его сердце в ее руке. Она вырвала его прямо из груди своей силой, а потом бросила его на пол и придавила босой ногой так сильно, что оно лопнуло, брызнув кровью.
Уже в следующую секунду Калеб оказался в полной темноте, откуда увидел вдруг ослепительный свет. И голос говорил с ним, он говорил секунду и говорил вечность одновременно.
Калеб получил все откровения разом, и не было ничего в будущем и прошлом мира, что оставалось бы для него тайным, и свет пролился всюду, где была тьма.
Но и свет этот исчез, а голос сказал Калебу что-то, на языке, который он понимал без знания, как дети понимают язык матерей.
Вера, голос сказал, Вера.
Очнувшись, Калеб понял, что лежит на полу лицом вниз, а кровь хлещет из него. Он попытался встать, и смог. Боль была невероятной, но он был способен двигаться и жить. Сквозь месиво из крови, плоти и костей, которое представляла собой его грудь, он не видел ничего. Но что было там, внутри? Ошметки его сердца лежали на полу, а рядом с ними лежала обнаженная Айслинн, она явно была без сознания. Калеб дотянулся до кинжала, а потом, собрав все силы, метнулся к ней, занес кинжал над тем, что билось у нее внутри вместо сердца. Место, где живет магия. Магия, запертая в груди, как птичка в клетке, это же очевидно.
И Калеб понял, что не может убить ее. Не может, не может, не может, потому что ее дыхание отдавалось в его дыхании, и были они одним целым, неразрывными звеньями какой-то единой цепи.
Айслинн поиздевалась над ним, рассказав, как и когда он мог бы ее убить, но не сказав, что он не станет. Теперь, когда они принадлежали друг другу.
Через некоторое время она открыла глаза, увидев Калеба с занесенным над ней кинжалом. Он все еще надеялся, что сможет ударить, но надежда эта была пустой и глупой.
- Собирайся, - сказала она. - Я залечу тебя позже. Мы уходим из Хэйвенсгейта.
***
Он лежит на кровати, опустошенный и уставший в ее прекрасном гостиничном номере, роскошном почти до отвращения. Калеб слышит шум воды, доносящийся из ванной, он встает, прохаживается вперед и назад, чувствуя ступнями мягкий ковер.
Айслинн явно живет тут уже не первый день. Это забавно, как гостиницы обрастают пленкой наших привычек и дел, как комната, так и не становясь полностью нашей, все же приобретает некоторые наши черты.
Номер Айслинн перенял ее любовь к беспорядку. Ее платья, в которых она выглядит дешево и вульгарно, валяются на полу и креслах, туфли на высоких каблуках разбросаны в хаосе, в котором сложно будет найти пару одинаковых.