« Поручаю вас, князь, мсье Троссеру», обратился ко мне пан Анджей и исчез в доме. Мы с Троссером вошли за ним.
« Нельзя ли накормить людей, попросил я.
« О, конечно, сейчас о них позаботятся, не беспокойтесь, князь».
Держался он со мной радушно, и это придавало мне уверенности, потому что, оказавшись в знакомой зале, я несколько потерялся и совершенно не предполагал следующих своих поступков.
« Я вижу, вы меня вспомнили», улыбнулся я. Троссер недоуменно посмотрел на меня.
« Не сомневайтесь», проговорил он.
Меня так и подмывало спросить, где же графиня, но, хотя этот неосторожный вопрос уже несколько раз готов был слететь с губ, я удерживался. Пан Анджей, очевидно, беседовал наверху с графом, Троссер, предложив мне превосходного портеру, также удалился, графиня не показывалась. Я, потягивая терпкую жидкость, скользил взглядом по темным от времени портретам, которые украшали грубые прочные стены. Лица предков тоже изрядно потемнели, потускнели и почти сливались в полумраке залы с фоном полотен. Мрачноватые и величественные были эти люди, одетые в венгерки и в зашнурованные шафряные кафтаны, сжимавшие в костлявых руках кто рукоять сабли, кто плеть. Глядя на стертый, стоптанный пол, на простую, иногда неровную кладку стен, я как будто увидел эту залу два столетия назад Чашки с жиром освещают ее, пол устлан соломой, посреди расположился огромный стол из цельного дерева, тяжелые скамьи окружают его. В черном от копоти камине пылают поленья, а за столом восседают вот эти люди, люди, изображенные на портретах, и похваляются то ли удачной охотой, то ли победой над Сагайдачным, которого не пустили они к устью Днепра. У них под ногами, на влажной соломе, рычат и грызутся собаки, оспаривая друг у друга брошенные невзначай плохо обглоданные людьми кости. Кого не смог я представить в такой обстановке, так это женщин Я посидел еще, прищурив глаза, и наполнил еще раз старинный бокал богемского стекла на высокой витой ножке.
« Не хотите ли, князь, в ожидании ужина осмотреть мои владения? пан Анджей спустился и направлялся ко мне.
Охотно, ответил я».
Мы вышли на крыльцо, пересекли двор, повернули, миновали сад и очутились у небольшого изящного костела, башенки которого украшало кружево крестов. За опрятной его оградой увидел я желтоватые крыши крестьянских домов, утопавших в зелени ветел.
« В усадьбе, я заметил, есть еще и часовня, обратился я к священнику.
Верно, у левого флигеля, ответил он, там же и фамильный склеп».
Он аккуратно перекрестился и жестом пригласил меня внутрь. Когда я, пригнувшись, ступил за сбитый порог и огляделся, меня поразило мрачное убранство этого места. И темного дерева, блестящие от частых соприкосновений с одеждой прихожан скамьи, и обилие бумажных цветов бледных оттенков, и пустота, и голые светлые стены, и чужие слащавые лики деревянных апостолов и святыхвсе здесь напоминало о смерти, но это было не memento тоri, а примерно так, как когда тяжелый смерзшийся ком земли глухо ударяет в крышку гроба, из-под которого еще не убраны полотенца. Я осенил себя знамением, но ничего при этом не почувствовал.
« Что ни говорите, сказал я пану Анджею, а на русского один вид костела нагоняет уныние и тоску. Всё-то у вас строго, прилажено, чистенько. Если рясато уж черна, как вороново крыло, коли воротниктак уж такой белый, что глаза слепит. У нашего-то монаха тоже одежка черна, да всё вином залита, в бороде крошкакак-то, право, веселее.
Ну, поповские глазки везде одинаковы, усмехнулся он, и меня удивили такие слова в его сухих осторожных устах».
Прибежал казачок звать к столу. Мы направились к дому.
« Что́, ребята, покормили вас?»спросил я у хорунжего, сидевшего под липой и курившего трубку.
« Так точно, ваше благородие. Только лошадок жалко, пусть бы отдохнули, мы когда обратно?»
« Сам, брат, не знаю еще, ответил я и взбежал по ступеням».
Стол был накрыт в небольшой уютной зальце второго этажа. Я посчитал приборыих оказалось четыре. «Кого же я увижу, мучительно гадал я, самого графа или его дочь? А может быть, Троссер не садится за этот стол?» Напряжение усилилось, когда напротив пана Анджея уселся всё-таки Троссер, а седой дворецкий сделал нетерпеливое движение. Наконец, дверь широко распахнулась и быстрым уверенным шагом вошла женщина. Свежайший аромат духов бросился мне в лицо вместе с краской волнения, так что сперва я видел только волны розового муслина. Лицо ее расплылось у меня в глазах, да я и робел взглянуть в него прямо. Графиня ничуть не изменилась с того времени, когда я впервые ее видел, разве что стала еще пленительнее. Большие черные глаза по-прежнему смотрели властно и задумчиво, какое-то потухшее беспокойство таилось в их бархатной глубине. Лицо было свежо и чисто. Надо сказать, что я уже плохо помнил ее черты, с тем большим интересом исследовал я, насколько образ, хранимый мною, отличается от реальности. Она узнала меня сразу и немного замешкалась.
« Это вы? спросила она, усаживаясь на стул, за высоченной спинкой которого сейчас же вытянулся дворецкий.
Это я, был мой ответ, и звуки ее низкого голоса приятным теплом разлились у меня по членам.
Так вы знакомы? удивился как будто пан Анджей.
Год назад или около того князь ночевал у нас, пояснил управляющий.
Я кивнул:
Тогда мы возвращались в Петербург из Европы через ваши места, и я догонял свою часть.
Наше гостеприимство, помнится, досталось вам по дорогой цене, князь, улыбнулась Радовская и обратилась к священнику:
Князь едва не был растерзан собаками, когда подъехал узнать дорогу.
Не такую уж большую, чтобы было невозможно заплатить, учтиво отвечал я».
Пан Анджей поведал ей вкратце историю нашего знакомства. Она слушала внимательно, а я несколько смутился от похвал.
« Так вот почему князь всю дорогу расспрашивал меня о вашем семействе», улыбнулся он.
Она вдруг посмотрела на меня тягучим взглядом и сказала:
« А ведь это славно, что вас прислали сопроводить нашего пана Анджея.
Нашего? не совсем понял я.
Пан Анджейдуховник моего отца, был ответ.
Да он молод для этого, подумалось мне.
Вы не побоялись войти в горящий дом, с какой-то утвердительной интонацией произнесла она.
Ворваться, скорее, пошутил я, ну, графиня, услуга за услугу. Вы приютили меня, я помог пану Анджею».
Мне показалось, что, выслушав священника, Радовская погрустнела и сделалась рассеянна. Это, однако, не мешало общему разговору. Правда, мсье Троссер всё больше молчал, упорно глядя в тарелку. Ужин подходил к концу.
« Распорядитесь убрать собак на ночь. Во дворе чужие люди, обратилась хозяйка к управляющему и сообщила мне:Вам приготовят вашу прежнюю комнату.
Значит, мы остаемся, облегченно подумал я и заметил:
У вас поразительная память.
Это не заслуга моей памяти, пояснила она, у нас так редки какие-либо события, что поневоле запомнишь всё, что имеет место».
Итак, хоть какая-то отсрочка была мне дана, а между тем не так-то легко сочинить повод к тому, чтобы загоститься у графа, которого я так и не увидал. Ведь наутро нужно было седлать лошадей и трогаться в обратный путь. Я вспомнил, как уже уезжалбеспомощный, обезумевший, по той самой дороге, которая вновь привела меня туда удивительным образом, и начинал понимать, что второго отъезда мне не пережить. Первая спазма страдания сдавила мне грудь, и я лихорадочно задумался. Радовская и пан Анджей удалились, оставив меня в обществе Троссера. Этот невысокий человек неопределенного возраста с проницательными глазами сидел передо мною, и я невпопад отвечал на какие-то его вопросы. Я чувствовалвремя идет, каждая его секунда драгоценна, но в бессилии продолжал незначительный разговор. Как горсть песка неумолимо убегает с ладони сквозь расставленные пальцы, так бежали от меня минуты. Приблизилось время спать. Я как мог дольше оттягивал тот момент, когда придется встать и отправиться в приготовленную мне комнату. Никто не появлялся, и мы с управляющим продолжали беседу, которая то и дело прерывалась тягостным молчанием. Теперь уже я задавал вопросы, но придумывать новые после немногословных ответов зевающего Троссера становилось затруднительно. Я уже успел выяснить, что служит он у графа без малого второй десяток лет, что семьи он не имеет и как будто оторван от родины, хотя украдкой и вздыхает по ней. Говоря о своей жизни, он не очень вдавался в подробности, а жаль, ведь каждое словоэто время, думал я. В конце концов, внушительных размеров бутылка великолепного портеру была пуста, наши бокалытоже, а другой не предлагали. Мой собеседник всё чаще прикрывал рот жилистой кистью, и я медленно поднялся, понимая, что уже не придется усесться обратно. Гайдук проводил меня к месту ночлега, и я осмотрел комнату, в которой однажды уже почивал. Та же кровать, затянутая прохладным бельем, ожидала меня, та же цепочка колокольчика болталась в изголовье. Я, не раздеваясь, прилег на постель, заложил руки за голову и успокоился. Немного погодя отворил окно, которое с трудом поддалось, и загасил свечу. Благоухание теплой и свежей ночи наполнило комнату. Чуть изменив положение головы, смог увидеть я кусок густого темно-синего неба, на котором замерли черные ветки старинных лип. Все звуки исчезли за окном, если только рассеянный свет звезд движется беззвучно. Я лежал не шевелясь, боясь шевельнуться, чтобы не развеять то зыбкое спокойствие, которое доставляла мне моя ленивая поза. Сон не шел. Я поднялся и приблизился к окну. Двор был пуст и светел от полной луны. Длинные тени деревьев распластались на траве. Я невольно поддался очарованию ночи и смотрел, смотрел в одно место, наблюдая за отдыхом земли. Вдруг слабое движение померещилось мне на садовой дорожке. Тут же что-то белое мелькнуло между листвы и розовых кустов. Я отодвинулся за плотную занавесь и пристально изучал то место, где виднелось светлое пятно. Я долго не умел разобрать, что бы это было, а когда догадался, быстро натянул перчатки и бросился к двери. С замирающим сердцем, осторожно ступая, нашел я в кромешной темноте лестницу и так же тихо спустился в нижнюю залу. В камине мерцали догоравшие угли, я оглянулся на железных истуканов, расставленных вдоль стен, и подошел к дремлющему у входа гайдуку. Он встрепенулся, когда заскрыпела дверь, и уставился на меня сонными глазами. Я знаками показал ему на конюшню, где расположились мои казаки. Оказавшись на воздухе, я сначала сделал несколько шагов в сторону конюшни, затем круто повернул и вдоль стены пробрался в сад. Окно моей комнаты зияло пустотой, и мне казалось, что вот-вот кто-то может войти туда
Женщина в легкой накидке обернулась на шорох моих шагов и молча наблюдала за моим приближением, продолжил дядя. Черные волосы были неприбраны и свободно обрамляли смуглое лицо.
« А, промолвила она, это вы.
Да, вот вышел взглянуть на людей, начал было я, но споткнулся об ее как будто выжидающий взгляд. Графиня, сказал я голосом, сделавшимся вдруг глухим, заведомо прошу простить меня. Увы, я не буду оригинален. Ровно год назад вы приняли во мне самое сердечное внимание. Вы ошиблись. Перед вами был не заблудившийся офицер, а человек, который воспользовался вашим доверием и доверием вашего отца в почти преступных целях. Краем уха этот человек услыхал о вас удивительные веши. Любопытство и тщеславие разгорелись в нем, и он решил во что бы то ни стало удовлетворить этим чувствам. Одним словом, мой прошлый визит был разыгран мною точно так, как дешевая пьеска в бродячем балагане. У меня была цельувидеть вас. Я, достигнув ее, почувствовал, как рождаются другие. Не вините меня, не судите строгоя не ведал, что творил. Когда я впервые подъезжал к вашему дому, я даже не знал, для чего мне это надобно. Теперь я знаю это наверняка. Скажите же что-нибудь».
Радовская слушала меня с некоторым изумлением и не без внимания, но смотрела так, как смотрит мать на сына, заметив вдруг в нем первое проявление серьезного чувства. Выслушав меня, она помолчала, повела головой, словно приглашая следовать за ней, и сделала несколько шагов по садовой дорожке. Я двинулся за ней, держась, впрочем, на расстоянии. Луна косо освещала ее, переламывая широкие лучи в складках накидки.
« Вы веруете в Бога? внезапно спросила она.
Я остановился:
Не знаю. Я не буду, не хочу называть страшных слов, сказал я, смел ли я надеяться, что вы даже заговорите со мной? Говорите, говорите же что-нибудь, все равно, что, ваш голос очаровывает меня.
Она засмеялась.
Что вы делали весь этот год? спросила она.
Я?
Вы.
Что ж, не стану утверждать, что думал о вас. Это была бы неправда. Но ваш образ остался со мной, и я берег его до последнего времени. Люди ведь так невнимательны, а судьба дает им иногда понять, на что они могли бы рассчитывать. Когда я понял, что снова увижу вас, я задумался, я поставил первую встречу с вами рядом с тем чувством, что вызвала она, и подумал, что вторая, которую случай или судьбаназывайте как хотитевручили мне Приходилось вам видеть, как слепого пока щенка упорно направляют к миске с молоком? Так и со мнойя ощутил его запах и не в силах оторваться. Поймите меня верноя не имею времени, чтобы благопристойно носить в себе это чувство. Наутро мне ехать, я хотел сказать все это вам тогда, как бы тогда ни показалось это диким, странным, но не подвернулось случаянас не оставляли наедине, быть может, принимая меня за опасного человека, а я опасен только сам себе. Сейчас у меня не было выборая не мог пропустить такую возможность».
Она смотрела не отрываясь куда-то в сторону, и вдруг шальная мысль возникла у меня. Что если она вышла в сад не просто так, что если она ждала кого-то, но кого? А тут я со своими нелепыми признаниями. И не успела следующая логическая фраза родиться в голове, как она произнесла:
« А знаете, я так и думала, что вы выйдете сюда ночью.
Почему? глупо спросил я, не ожидав такого поворота и покрываясь испариной».
Перчатки, что вертела она в руках, упали на траву. Я поспешно нагнулся поднять ихона также присела, и на долю секунды наши глаза встретились. Я тут же отвел взгляд и осторожно опустил перчатки ей на ладонь.
« И всё же, вспомнила она, что же вы делали этот год? Как вы его жили?
Всяко, усмехнулся я, но больше весело, чем печально. Получил небольшое наследство, испросил отпуск, проведя его частью в деревне, а частью в Москве, где живет моя сестра с семьею
А что́, есть ли у сестры дети?
Есть сын двух годов.
Совсем малютка, промолвила она. Вы сказали «весело». Весело Хм, как этовесело? Расскажите, как этовесело. Мне кажется, я никогда не жила весело Как это странно, не правда ли?»
Я, заметив одобрение, пустился описывать петербургскую жизнь, салоны, празднества, маскарады, друзей и говорил долго. Она слушала с интересом, то и дело прерывая меня вопросами. Я разговорился, стал свободнее дышать, и на какое-то время просто позабыл, что говорил незадолго перед этим. Графиня сорвала с клумбы несколько веточек примулы.
Мы долго шагали по темному саду, пока ночная сырость не заставила ее плотнее закутаться в накидку. Было тихо вокруг. Дом, по-прежнему спящий, темнел в отдалении. Небо неуловимо изменилосьблизился рассвет.
« Идите спать, сказала она, и я, скрепя сердце, сделал было пару шагов. Какая-то близость уже возникла между нами, родившись в неведомых сочетаниях слов. Я посмотрел на нее с мольбой.
Идемте, князь, прохладно, так отвечала она, и через несколько времени я взошел в свою комнату».
Кстати, который теперь час? обратился дядя к нам.
Сергей Васильевич поднял крышку брегета, часы мелодично звякнули.
Да уже один час и тридцать четыре минуты, промолвил он.
Что же дальше, дядюшка? нетерпеливо спросил я.
Дальше я проснулся, сказал дядя, пробудился от короткого беспокойного сна. Она появилась только к завтраку. В известной компании, я имею в виду Троссера и священника, мы почти молча глотали пудинг и пили кофей. Старый граф опять не присоединился к нам, прислал извинения, сославшись да он, впрочем, ни на что́ и не ссылался. В то время как мои казаки были готовыа были они готовы давно и поджидали только меня, я медлил и медлил, никак не решаясь взглянуть в сторону выхода. Радовская не ушла к себе тотчас после завтрака, а тоже вышла проводить меня. Она была спокойна и держалась со мною так, как будто и не было этой волшебной ночи в зарастающем саду. Я то и дело бросал на нее взоры, готовые тут же зажечься, встреться они с ее глазами, но она избегала этого. Светское равнодушие засквозило в ее интонациях. Однако я был не прав. Мы стояли прямо напротив дверей, ведущих в часовню. Она отворила ее.
« Зайдемте, князь, пригласила она».
Я удивленно поднял брови.
« Зайдемте, я хочу, чтобы вы поглядели».
Я повиновался. В часовне было прохладно и темноцветные витражи пропускали мало света. На одной из могильных плит, вделанных в стены, лежал букетик тех самых цветов, что нарвала она ночью в саду.
«Здесь покоится моя мать», пояснила она, заметив мое внимание.
Я приблизился к камню и склонился над ним, стараясь разобрать слова, которыми он был украшен. К своему изумлению, рядом с обычными изречениями на латинском языке, я нашел два слова, высеченные на невиданном наречии. Их рисунок отдаленно напоминал арабскую вязь.
« Огонь соединяет, подсказала графиня значение этих слов.
Огонь? Почему огонь? спросил я».
Графиня замешкалась с ответом на какую-то секунду, и тут появился пан Анджей.
«Вы спасли меня, князь, обратился он ко мне, я не забуду этого и, может быть, смогу когда-нибудь ответить вам искренней благодарностию. Будьте счастливы».
Самая бессовестная насмешка почудилась мне в его голосе. Я поклонился и сделал первый шаг вон.
«Князь, произнесла графиня мне вслед, помнится, вчера за ужином вы сказывали, что волнуетесь за судьбу кампании?»
Я остановился и внимательно посмотрел в полумрак часовнитакого я не говорил.
« Надейтесь, надейтесь, произнесла она, и я, вздрогнув, побежал к коляске.
Опусти верх, велел я кучеру».
Я сидел прямо, как будто не мог расслабить члены, и смотрел перед собой. Солнце поднялось уже высоко и било в глаза. Лошадь одного из казаков прихрамывала, и он оттого в такт ее движениям привставал на стременах. Лошади пошли быстрее, вытянувшись в два ряда. Сухая бурая пыль поднялась до подпруги и долго еще висела, оседая на глубокие следы подков.
Дядя призвал сонного Федора и приказал послать человека узнать о пожаре.
Затем, продолжил он, в Вильну был доставлен высочайший рескрипт о прекращении похода. Победа Веллингтона сделала его ненадобным.
Да, сказал Сергей Васильевич, настроивши струны на военный лад, не вдруг заиграешь на них мирную песнь.
Ну, невесело улыбнулся дядя, я слушал другую мелодию