Это неправда Эйкин попытался подняться, но Гиннар безжалостно прижал его к столешнице.
Какого наказания вы требуете? снова крикнул Хорнбори.
Смерти! раздался один-единственный голос, но он так четко прозвучал на фоне остальных, что не услышать его было нельзя. Амаласвинта.
Карлица стояла посреди взбудораженной толпы, одетая в ярко-алое платье, воплощенный соблазн для мужчин. Воины держались на некотором расстоянии от нее, словно опасаясь ее неприступной красоты. В зале стало немного тише, и ее голос вновь прозвучал громко и отчетливо:
Я требую смерти Эйкина, Старца в Глубине Железных чертогов. Эйкина, подлого убийцы героев!
Убей его! крикнул еще кто-то в толпе.
Убей его! раздался в первом ряду перед трибуной низкий бас Улура.
Убей его! Крик распространялся, его подхватывало все больше и больше воинов.
Хорнбори выхватил свой Череполом, висевший в кожаной петле у него за спиной, и повернулся к столу. Гиннар продолжал держать князя, прижимая его к тяжелой дубовой столешнице.
Это неправда протестовал Эйкин, однако его слова потонули в диких криках возмущенной толпы.
Убей его!
«Лучше и быть не могло», подумал Хорнбори, занес секиру и опустил тяжелое лезвие. Оно без труда рассекло шею. Остальные князья повскакали со своих кресел.
Убей его! уловив общее настроение, пролепетал правитель Ишавена.
Хорнбори схватил Эйкина за седые волосы, поднял вверх его голову, чтобы толпа хорошо могла ее видеть.
Вот народная справедливость! воскликнул Хорнбори.
Драконы в эльфийском облике все это время стояли в стороне, наблюдая за жестокой сценой с непроницаемыми лицами. И только Красный, сопровождавший их в темницу, казался взволнованным. Он кивнул Хорнбори, словно подтверждая, что приговор был справедлив.
Внезапно от группы драконов отделился Золотой, подошел к длинному столу, с которого лилась кровь Эйкина. Положил руки на груди Нира и Галара.
Яростные крики в толпе постепенно стихли. Все удивленно смотрели на светящуюся фигуру, поскольку выглядело все так, словно сияющая аура, окружавшая Золотого, пролилась в обоих умерших.
Хорнбори поставил голову князя рядом с его телом. Зря небесный змей трогает умерших. Воевода хорошо знал своих братьев-карликов. Большинство из них воспримут это плохо.
Они не мертвы! провозгласил окутанный светом эльф в тот самый миг, когда Хорнбори хотел вмешаться.
Этого не может быть, пролепетал карлик. У них не было пульса. Они Он посмотрел на Улура, стоявшего в первом ряду. Ты ведь тоже проверял. У них не было пульса. Они были мертвы!
Верно, подтвердил капитан подводной лодки. Я тоже проверял пульс на шее у каждого. Кровь в их жилах застыла. Они ушли от нас.
В их жилах осталось так мало крови, что вы не чувствовали ее течения. Голос Золотого заставил умолкнуть всех шумевших в просторном зале. Однако в них обоих еще тлела искорка жизни, которую я сумел пробудить и разжечь до пламени. Они поправятся!
Воины одобрительно заворчали. Хорнбори пребывал в недоумении. Небесные змеи спасают двух карликов, ипо крайней мере в данный моментим простили то, что они уничтожили тысячи карликов в Глубоком городе. Однако он не простит им. Никогда! Какими бы регалиями они его ни наделили.
Золотой вернулся к братьям по гнезду, и они стали совещаться.
А Хорнбори подошел к обоим своим товарищам. Нир и Галар по-прежнему лежали неподвижно. Он коснулся шеи каждого и ощутил сильную пульсацию. Однако вместо того, чтобы обрадоваться, карлик почувствовал, как по спине пробежал холодок. Они оба были мертвы! Что сделал с ними Золотой? Остались ли они оба теми мятежниками, которых он знал?
От маленькой группы теперь отделился другой эльф. Очень мрачная фигура, с черными волосами, в черных одеждах. Ему не пришлось представляться, чтобы Хорнбори понял, что перед ним Перворожденный.
Воевода Хорнбори! произнес он. Его голос заполнил зал до самого дальнего уголка, хотя говорил он негромко. Мы с братьями приняли решение сделать тебя правителем всех Глубин. Опустись же на колено, прими мое благословение и поднимись, став первым среди карликов.
Несмотря на то что на обратном пути из темницы Хорнбори все хорошо продумал и решение казалось простым и ясным, сейчас ему было тяжело претворить в жизнь свою мечту перед лицом этой мрачной фигуры. Ему пришлось собрать все свое мужество в кулак, чтобы произнести хоть слово.
Я не могу принять эту должность, произнес Хорнбори.
Эти слова острым стеклом царапали горло, он совершенно точно знал, что эта почесть не будет значить ничего, если будет дана драконами. Даже будь они хоть трижды небесными змеями. Его братья просто не признают этот титул.
Он обернулся к собравшимся в просторном зале карликам:
Там, внизу, стоят сотни героев. Почему должны почтить меня? Каждый из них заслуживает быть князем. Если я и приму титул, то им могут наделить меня лишь они. Драконы не могут назначить правителя надо всеми карликами, даже если онинебесные змеи. Им могут наделить меня только карлики.
Хорнбори почувствовал гнев Темного. Дракон в эльфийском обличье смотрел на него сверху вниз. Сверлил взглядом, читал мысли.
Воевода судорожно цеплялся за воспоминания о прошедшей ночи. Думал об Амаласвинте. О ее тяжелой груди. О том, как ласкал ее. О ее чувственной улыбке. Он всеми силами пытался вызвать в воспоминаниях случившееся прошлой ночью. Он тоже был там, Перворожденный. Глубоко в его голове. Так явственно, словно вчера находился рядом с ним. Он копался, хотел забраться глубже в его прошлое. Докопаться до самых потаенных тайн. Казалось, что-то поселилось глубоко у него в голове. Мышь, запертая в голове и острыми коготками рвущая его мозг. Боль усиливалась.
Хорнбори покачнулся. Он как будто отстранился, наблюдая за самим собой со стороны. И было еще что-то Давление на уши. Что-то нарастало, становилось все сильнее и сильнее, словно пыталось прогнать эту мышь, пожирающую его мысли.
Внезапно боль исчезла. Остались лишь тошнота и постепенно отступавшее давление на уши. Карлик услышал оглушительный шум. Крик из сотен глоток воинов:
Повелитель всех Глубин!
Посвященные
В просторной пещере, глубоко под потаенным городом, грохотали сотни барабанов. Воины-орлы с воинственными криками бросались с деревянной башни и парили над кровавым озером, расправив крылья. Воины-ягуары танцевали в самозабвенном экстазе у подножия ступенчатой пирамиды, на нижней террасе которой собрались избранники, которым сегодня предстояло вступить в оба воинских ордена.
Длиннорукий держался в стороне. Он стоял у входа в туннель, ведущий вглубь, под пирамиду. Там в больших урнах хранился пепел заслуженных жрецов. Его пернатый брат проявил удивительную благодарность за вовремя изготовленного второго змея. И Длиннорукий не только смог незамеченным наблюдать за причудливым ритуалом, но и получил еще одну пещеру, ответвлявшуюся от этой системы туннелей. Судя по всему, его брат сделал это под давлением остальных девантаров.
Пещера простиралась от западного склона Устья мира до Великой реки и была настолько велика, что над ней разместились целые кварталы Золотого города.
Еще во время своего первого визита Длиннорукий был в восхищении от увиденного. Свод пещеры поддерживали колонны толщиной с башню, и, вероятно, именно благодаря ее существованию расположенные над ней части города намного меньше пострадали от великого землетрясения. Для каких целей Нангог создала эту огромную полость, его брат тоже не знал. Однако Длиннорукий не сомневался, что причина тому должна быть. В конце концов, здесь имелись соединения с пропастью, ведущей в самое сердце полого мира. К самой темнице, в которой до скончания веков была заточена Нангог.
Не считая колонн и нескольких кристаллических сталагмитов, росших в полу пещеры, здесь было пусто. Она, казалось, была специально создана для того, чтобы он мог завершить свое великое произведение: Клык! Длиннорукий уже перенес в пещеру несколько заготовок для этого чуда. Оно станет его самым гениальным творением. Девантар с нетерпением ждал, когда сможет начать работу. Несколько его паучков, из тех, что покрупнее, уже начали строить плавильные печи. Запасы руды и древесного угля, которые ему понадобятся, были просто гигантскими. «Вот это задача для бога, с гордостью подумал он. А не тот маскарад, которым занимается мой брат».
Пернатый стоял рядом с бессмертным Некагуалем в окружении украшенных перьями жрецов у берега кровавого озера. Он театральным жестом указал на волнующуюся воду, выкрикнул мрачные слова, которых не было ни в одном из знакомых Длиннорукому языков. Возможно, брат придумал их просто ради звучания.
Драконы одновременно подняли головы над темной водой. Длиннорукий удовлетворенно кивнул. Оба пернатых змея получились удачно. Двигались они совершенно естественно, несмотря на множество металлических деталей, которые пришлось вставить в их тела.
Бешено били барабаны. Один из змееподобных драконов наклонился. Длиннорукий в восхищении наблюдал за тем, как его брат сделал глубокий надрез в плоти дракона, подставил под льющуюся из раны кровь золотой бокал.
Избранники спустились с пирамиды. Они длинными рядами подходили к Пернатому. Каждый из них делал глоток крови, в то время как его брат клал руку ему на лоб и сплетал заклинание.
Все это оказывало разное воздействие на детей человеческих. Некоторые падали на колени через несколько шагов, сотрясаемые судорогами. Другие начинали кричать и биться головой о каменную ограду озера, кое-кто даже прыгал в темные воды. Иные молчали.
Интересно, скольких воинов приходится приносить в жертву его брату, чтобы получить одного-единственного воина-ягуара или орла? Чем дольше наблюдал за этим спектаклем Длиннорукий, тем меньше он ему нравился. И дело было не в жестокости. Его рассердила пустая трата жизней. В этом отношении его работа была значительно эффективнее.
Загудели рога, и те воины, которые не впали в безумие, во второй раз выстроились перед Пернатым. Теперь его брат начал отрезать от груди второго змея маленькие куски мяса и класть их в широко открытый рот воинам, подходившим к нему.
Заклинание, сплетенное его братом, обладало такой силой, что Длиннорукий почувствовал неприятное жжение на коже. Все волоски на теле встали дыбом. Пернатый лишал воинов большей части их человечности. Усиливал животное начало, связь с которым они ощущали. Это были не просто мужчины, переодетые в шкуру ягуара или орлиное оперение. Выжившие шипели и издавали пронзительные крики. Некоторые бросались друг на друга.
Длиннорукий решил, что увидел достаточно, и незаметно покинул пещеру. Он выбрал потайной ход для жрецов, ведущий наверх, в Золотой город. Сегодня была ночь Священной свадьбы на ступенчатой пирамиде Изатами. Праздничная ночь, придуманная им когда-то, чтобы Ишта не забывала о своем обещании. Нужно было сделать еще очень много, и смешанное чувство тревоги и предвкушения охватило его, когда он, живой бог, шел по улицам, а дети человеческие недоверчиво смотрели на него и бросались ниц в пыль. Такое почтение ему оказывали редко. Приятная увертюра к событиям грядущего дня, который должен был принести ему еще больше радости.
Цена за правление
Ну что, как прошел праздник?
Ишта бросила на него холодный взгляд.
Может быть, на вид Лабарна и похож на животное, но ведет себя совсем иначе. Он совершенно не такой, как Муватта. Выбирает для Священной свадьбы только тех женщин, которые действительно хотят быть с ним. И тяжело переносит, если они не беременеют Зачем ты выдумал этот ритуал? Это жертвоприношение? Зачем женщинам отдавать свою кровь и жизнь ради плодородия страны, если они не понесут ребенка?
Длиннорукий разрезал павлина, приготовленного в полном оперении, что было непросто даже для него. Он ловко извлек печень, положил ее рядом с клецками и красной морковью. В дни, которые он проводил с Иштой, ему нравилось притворяться вульгарным. Размашистым движением девантар нанес на композицию немного темного соуса, а затем протянул тарелку крылатой богине.
Я не голодна. К чему это? Мы боги! Нам не нужно есть.
Ты будешь есть, потому что этого хочу я. Мне напомнить тебе о нашем пакте? В этот единственный день в году ты целиком и полностью принадлежишь мне. Это твоя цена за то, что Лувия принадлежит тебе. Цена за убийство Пурпурного и за то, что ты предала Анату. Один день со мной. Каждый год после летнего солнцестояния.
Девантар приняла тарелку.
Длиннорукому нравилось, когда она злилась, но тем не менее подчинялась беспрекословно. Оказаться в чьей-то властиэто состояние было неизвестно его сестре. Играть с ним стало одной из множества радостей, уготованных ему в этот день.
Он наблюдал за тем, как она отрезала кусок печени и с отвращением положила в рот.
Попробуй соус!
Она отрезала еще кусок печени.
Это была не просьба! рявкнул он. Сделай это!
Ишта пренебрежительно подняла бровь:
Или что?
Ты знаешь что!
Девантар вздохнула:
Да, знаю. Я принадлежу тебе всего один-единственный день в году и, поистине, не могу упрекать тебя в том, что ты будешь излишне оригинален, планируя этот день. Ты собираешься унижать меня всеми возможными способами. Но что изменится от того, подчинюсь я сейчас или нет? Она посмотрела на его межножье взглядом, уничтожавшим абсолютно все чувства. Опять случится так, что твои мечты превысят твои возможности. Ты обвинишь в этом меня. И выместишь на мне свои агрессивные фантазии. До сих пор все наши дни проходили именно так. Наверное, поэтому ты настаиваешь на том, чтобы женщины, не беременеющие во время Священной свадьбы, были принесены в жертву? Это просто твоя склонность?
Девантар смотрел на нож, который сжимал в руке. След соуса покрывал часть чудесного голубого узора из линий, украшавшего клинок. Он вложил в этот нож много часов труда и теперь представлял себе, как разрежет им мягкую плоть своей сестры. Не только ради того, чтобы помучить ее. Ему нравился вид рубиновой крови на ее почти мраморной коже. Нравилось смотреть, как она извивается, когда он рисует узоры. В этот момент он мог забыть обо всем.
Для него дело было вовсе не в том, чтобы причинить ей боль. Он любил рисунки из белого и красного цветов, создаваемые его надрезами. Он точно так же мог часами наслаждаться извилистыми узорами на особенно удачном клинке. Девантар осознавал, что никто из его братьев не поймет его склонностей. И никто из сестер
Жертва, задумчиво произнес он. Боюсь, это просто прихоть. Ты разочарована? У меня не было плана. Я не вымещал потаенную злобу. Просто внезапно пришло в голову. Мне всегда казалось, что подобная жестокость приводит в восторг детей человеческих. Иногда я прихожу в облике человека понаблюдать за Священной свадьбой и поражаюсь, какой восторг может вызвать публичное изнасилование на зиккурате. Ни разу не заметил, чтобы кто-то сочувствовал девственницам.
Может быть, дело в том, что люди были созданы жестокими богами? Ишта отодвинула от себя тарелку. К кушанью она практически не притронулась.
Жестокими? Ты называешь жестокими нас? Или мыбессовестны, одержимы жаждой власти? Думаю, ни одна из твоих сестер не продалась бы мне подобно шлюхе, лишь бы стать богиней одного из семи королевств.
В глазах ее сверкнула жажда крови.
Возможно, ты просто недостаточно хорошо знаешь наших сестер. Но в одном ты прав: ты другой. Тебе пришлось заключить сделку, чтобы спать хотя бы с одной из сестер. Могу заверить тебя, ни одному из твоих братьев это не нужно. Я пробовала почти со всеми Она провела языком по губам. Некоторые поистине искусны в том, чтобы даровать женщине много страстных часов.
Сплетни Для меня важна лишь возможность получить несколько страстных часов самому.
Девантар махнул рукой в сторону кровати.
Кажется, у тебя нет аппетита. Что ж, пора завершать кулинарную часть нашего вечера. Полагаю, что ты хочешь именно этого. Иначе наш ужин продолжился бы.
Ишта встала из-за стола.
Как и всякий раз, Длиннорукий поразился грациозности, с которой она двигалась. На ней было короткое белое платье. Оно свободно спадало с плеч, подчеркивая грудь. В животе разлилось приятное тепло. Он смотрел на нее в предвкушении и представлял себе, что сделает с ней, и это доставляло больше радости, чем просто спать с ней. Девантар прекрасно осознавал свои недостатки. Он тоже, как и все его братья и сестры, умел изменять облик, но, что бы он ни делал, результат всегда был уродлив. Слишком длинные руки, приземистая фигура. Ничего не менялось, даже если он принимал облик зверя Часто он чувствовал издевку, наблюдая за тем, как другие девантары выбирают львиные или бычьи головы. Как сознательно, словно бы в шутку уродуют свои идеальные тела. Но, что еще хуже, они считали, что связываться с ним, единственным из всех, кто не был волен свободно выбирать себе внешность, отвратительно! На заключение сделки с Иштой его толкнуло одно лишь отчаяние.