Хрупкие вещи. Истории и чудеса - Нил Гейман

Нил ГейманХрупкие вещи. Истории и чудеса

Предисловие

«Мне кажется я скорее вспомню жизнь, растраченную неразумно на хрупкие вещи, чем потраченную с умом на уклонение от морального долга». Эти слова мне приснились, и я записал их, когда проснулся, не понимая, что они означают и к кому обращены.

Лет восемь назад задумав эту книгу сказок и вымыслов, я собирался назвать ее «Небось эти люди знают, кто мы,  они поймут, что мы были здесь», по реплике из комикса «Приключения малыша Немо в Стране Снов» (прекрасная репродукция этой страницы приведена в книге Арта Шпигельмана «В тени уничтоженных башен»); предполагалось, что повествование в каждом рассказе будет вестись от лица лживого и ненадежного героя, и все они объяснят свою жизнь, расскажут, кто они и как однажды тоже были здесь. Дюжина рассказчиков, дюжина рассказов. Таков был замысел; но жизнь переписала все по-своему: я приступил к рассказам, теперь собранным в этой книге, и они стали обретать ту форму, что им была потребна: если некоторые излагались от первого лица и были фрагментами чьих-то жизней, другие ничего такого не пожелали. Один никак не складывался, пока я не предоставил его излагать месяцам, а другой эдак полегоньку умело играл с идентичностями, и было ясно, что писать его нужно от третьего лица.

Собирая материалы для этой книги, я гадал, как же ее назвать,  первоначальное название уже не подходило. Тогда-то ко мне и попал компакт «Умники, как мы» группы «Уан Ринг Зироу», и на этом диске я услышал те самые строки, что извлек из сна; и я призадумалсячто же это я понимал под «хрупкими вещами»?

Мне показалось, это хорошее название для сборника рассказов. В конце концов, в мире столько хрупких вещей. Люди ломаются так легкои так легко умирают мечты и разбиваются сердца.

Этюд в изумрудных тонах

Этот рассказ был написан для антологии «Тени над Бейкер-стрит», которую выпустил мой друг Майкл Ривз вместе с Джоном Пиленом. Майкл высказался так: «Мне нужен рассказ, в котором Шерлок Холмс соприкасается с миром Говарда Лавкрафта». Я согласился написать рассказ, хотя сомневался в перспективности такого соприкосновения: мир Шерлока Холмса предельно рационален, торжество объясненности, в то время как фикции Лавкрафта глубоко, предельно иррациональны, а тайны необходимы, чтобы человек не сошел с ума. И если поведать историю, сочетающую элементы обоих миров, следует придумать интересную комбинацию, равно выигрышную и для Лавкрафта, и для творений сэра Артура Конан Дойла.

В детстве мне нравились книги Филипа Хосе Фармера из серии «Уолд-Ньютон», где персонажи разных литературных произведений существуют в едином мире, и я с удовольствием наблюдал, как мои друзья Ким Ньюмен и Алан Мур создают собственные миры, порожденные фармеровским «Уолд-Ньютоном»,  в «Годе Дракулы» и «Лиге выдающихся джентльменов» соответственно.

Моя же история сложилась гораздо лучше, чем я смел надеяться, когда комбинировал ингредиенты. (Писать книгиэто как еду готовить. Бывает, пирог не поднимается, как ни старайся, а порой выходит просто волшебнымты о таком и не мечтал.)

В августе 2004 года «Этюд в изумрудных тонах» получил премию «Хьюго» за лучший рассказя этим горжусь до сих пор. И отчасти благодаря ему спустя еще год меня таинственным образом приняли в почетные члены общества «Нерегулярные полицейские части с Бейкер-стрит».

Эльфийский рил

Так себе стихотворение, по правде говоря, но читать вслухнеописуемый кайф.

Октябрь в председательском кресле

Написан для Питера Страуба, для замечательной антологии «Перекрестки», в которой он выступил приглашенным редактором. Все началось несколькими годами раньше, на конференции в Мэдисоне, штат Висконсин, когда Харлан Эллисон предложил мне написать рассказ с ним на пару. Нас посадили за веревочное заграждение: Харлана с пишущей машинкой и меня с ноутбуком. Но вначале Харлану надо было дописать предисловие, и пока он дописывал, я придумал начало рассказа и показал Эллисону. «Не-а,  сказал он.  Не пойдет. Слишком по-Нил-Геймановски». (Так что я начал другой рассказмы так с тех пор над ним и работаем. И вот ведь нелепость: всякий раз, когда мы встречаемся и пишем, рассказ становится все короче.) В общем, фрагменты моего рассказа так и валялись на жестком диске. Спустя пару лет Страуб пригласил меня в «Перекрестки». Я хотел написать историю про двух мальчиков, живого и мертвого,  разминка перед детской книжкой (называется «Книга кладбищ», я как раз сейчас ее пишу). Некоторое время соображал, как вырисовывается эта история, а когда закончил, посвятил ее Рэю Брэдбери, который написал бы ее гораздо лучше, чем я.

В 2003 году она получила премию «Локус» в номинации «Лучший рассказ».

Тайная комната

Все началось с просьбы двух Нэнси, Килпатрик и Холдер, написать что-нибудь «готическое» для их антологии «Чужие». Мне всегда казалось, что история Синей Бороды и ее вариациииз всех историй самая готическая, и я написал стихотворение, действие которого происходит в почти пустом доме, где я в то время жил. «Распокаивать»  это, как выражался Шалтай-Болтай, «слово как бумажник» и обитает на нейтральной полосе между «расстраивать» и «успокаивать».

Запретные невесты безликих рабов в потайном доме ночи пугающей страсти

Эту историю я начал записывать карандашом в один ветреный зимний вечер в зале ожидания на вокзале Ист-Кройдон, между пятой и шестой платформами. Мне тогда было двадцать два года, почти двадцать три. Когда закончил, перепечатал рассказ на машинке и показал паре знакомых редакторов. Один фыркнул и сказал, что это не его формат и, если честно, вряд ли хоть чей-нибудь, а второй прочел рассказ, был доброжелателен и вернул, пояснив, что эту вещь никогда не напечатают, поскольку это комическая бредятина. Я отложил рассказ подальше, очень довольный, что не придется публично краснеть, когда люди его прочтут и невзлюбят.

Рассказ так и валялся нечитаным, двадцать лет кочевал из папки в маленькую коробку, а затем в коробку побольше, из кабинета в подвал, а потом на чердак, и вспоминал я о нем только с облегчением: хорошо, что не напечатали. И вот однажды у меня попросили рассказ для антологии «Готика!», я вспомнил про рукопись на чердаке и пошел ее искатьхотел глянуть, можно ли хоть что-то из нее спасти.

Я начал читать «Запретных невест» и улыбался, пока читал. Вообще-то, решил я, забавный рассказ: смешной и остроумный; хорошая историйкаслегка топорная, как оно случается с работой подмастерьев, но исправить легко. Я включил компьютер и набросал новую версиюспустя двадцать лет после первой,  сократил название до нынешнего и отправил редактору. По крайней мере один рецензент счел рассказ комической бредятиной, но оказался в меньшинстве, потому что рассказ перепечатали в нескольких антологиях из серии «Лучшее за год» и номинировали на премию «Локус» как лучший рассказ 2005 года.

Уж не знаю, чему учит эта история. Иной раз показываешь рассказы не тем людям, всем мил не будешь, а всякому не будешь мил целиком. Иногда я задумываюсь, что еще найдется в коробках на чердаке.

Симпатичные ребята в фаворе

Песчинки воспоминаний

На создание первого меня вдохновила статуя Лайзы Снеллингз-Кларк: мужчина с контрабасом держит инструмент так же, как я в детстве, а второй рассказ был написан для антологии «подлинных» историй с привидениями. У многих авторов истории получились гораздо лучше, но у моей было неутешительное преимущество: она чистая правда. Впервые эти рассказы увидели свет в сборнике «Приключения в лавке снов», выпущенном «НЕСФА Пресс» в 2002 году,  там еще была куча вставок, обрывков и всякого такого.

После закрытия

Майкл Чабон составлял антологию «жанрового» рассказахотел показать, как замечательны рассказы сами по себе, и собрать средства для программы «Валенсия, 826» в помощь детям, которые пишут стихи и прозу. (Книга вышла под названием «Сокровищница занимательного рассказа Максуини».) Он позвал меня участвовать, а я спросил, остались ли неохваченные жанры. Остались: Майклу нужна была история с привидениями в манере М. Р. Джеймса.

Итак, я сел за настоящую историю с привидениями, но в рассказе больше от моего увлечения «странными историями» Роберта Эйкмана, нежели от Джеймса (и притом, когда я дописал, выяснилось, что это клубная история: Майкл получил два жанра по цене одного). Потом рассказ перепечатали в нескольких антологиях «Лучшее за год» и присудили ему премию «Локус» в номинации «Лучший рассказ» 2004 года.

Все клубы в рассказевзаправдашние, хотя я заменил пару названий: клуб «Диоген», например,  это «Троя» на Хенуэй-стрит. Кое-какие персонажи и события тоже подлинныевы и не представляете, насколько. То же самое касается событий. Пишу сейчас и думаю: жив ли еще этот игровой домик или его давно снесли и понастроили домов там, где он затаился,  но, признаться, мне что-то не хочется проверять.

Влиться в леса

«Лесовик», он же «леший»  это дух леса. Эта вещь была сделана для антологии «Зеленый человек» под редакцией Терри Уиндлинг и Эллен Датлоу.

Горькие зерна

В 2002 году я написал четыре рассказа, и этот, по-моему, лучший, хоть и не получил наград. Я сделал его для антологии моей приятельницы Нало Хопкинсон «Амулет: истории о заклинаниях».

Другие люди

Не помню, когда и где мне пришла в голову эта Мёбиусова история. Помню, я набросал основную идею и первую строчку, а потом усомнился, вправду ли идея моя,  может, я смутно припомнил читанное в детстве, что-то из Фредрика Брауна или Генри Каттнера? Она была как будто чужая, подозрительно элегантная, острая и завершенная.

А примерно через год, скучая в самолете, я наткнулся на свои давние записи и, дочитав журнал, взял и написал рассказзакончил еще до того, как самолет пошел на посадку. Затем обзвонил знающих друзей, прочел рассказ им и спросил, не читал ли кто чего-нибудь похожего. Нет, ответили все. Обычно я пишу рассказы, когда меня об этом просят, а тут впервые в жизни у меня получился рассказ, о котором никто не просил. Я отправил его Гордону ван Гельдеру в «Журнал фэнтези и научной фантастики», и Гордон его напечатал, изменив название,  впрочем, я не возражал. (Я бы назвал рассказ «Жизнь после смерти».)

Я вообще много пишу в самолетах. В самом начале работы над «Американскими богами» я написал рассказ в самолете по дороге в Нью-Йоркя был уверен, что вправлю его куда-нибудь в роман, но в итоге места ему так и не нашел. Когда книга вышла, а эта история в нее не попала, я сделал из нее рождественскую открытку, отправил кому-то и напрочь забыл. А спустя пару лет издательство «Хилл-Хаус Пресс», которое выпускает ограниченные тиражи моих книг в потрясающем оформлении, разослало ее своим подписчикам под видом собственной рождественской открытки.

Названия у рассказа не было. Назовем его

Картограф

Как лучше описать историю? Рассказать ее. Понимаешь? Себе или всем на свете описываешь историю, ее рассказывая. Приводишь в равновесиегрезя. Чем точнее карта, тем больше похожа на реальную местность. Значит, самая подробная карта и есть местность, предельно точная карта и предельно бесполезная.

История есть карта, которая есть местность.

Помни об этом.

Тому назад почти две тысячи лет правил в Китае один император, одержимый идеей составить подробную карту подвластной ему страны. По его повелению весь Китай воссоздали в миниатюре на островке, сооруженном ценою немалых расходов и, кстати, некоторых человеческих жизней (ибо глубока была вода и холодна) посреди озера в императорских владениях. Всякая гора обернулась на острове холмиком над кротовой норой, всякая рекакрошечным ручейком. Император обходил остров по кругу за половину часа.

Каждое утро в бледном предрассветном зареве сотня мужчин добиралась до острова вплавь и приводила его в порядок: чинили и восстанавливали все детали ландшафта, попорченные погодой, или дикими птицами, или озерными водами; а еще они разбирали и перестраивали участки, искореженные подлинностью наводнений, землетрясений и обвалов,  дабы карта отражала мир таким, какой он есть.

Император был очень доволен почти год, а потом начал он замечать, что снедает его недовольство и остров больше не мил его сердцу, и еженощно, перед тем как заснуть, раздумывал он над созданием новой карты, в сотую долю своей империи. Каждая хижина, каждый дом, каждый дворец, каждое дерево, каждый холм, каждый зверь явлен будет на ней копией в сотую долю истинных размеров.

То был грандиозный план, и для его осуществления пришлось бы опустошить всю имперскую казну. А сколько понадобится людейпоистине уму непостижимо: люди, что чертят карты, и люди, что служат моделями, землемеры, топографы, художники; да к тому же ваятели, гончары, строители и прочие ремесленники. Шесть сотен профессиональных сновидцев должны прозреть природу вещей, скрытых под корнями деревьев, и в глубочайших горных пещерах, и на дне морей, ибо на безупречной карте должны быть представлены обе империи, видимая и невидимая.

Таков был императорский план.

Министр правой руки осмелился возразить своему императору, когда они прогуливались в ночных дворцовых садах под исполинской золотой луною.

 Вы должны понимать, ваше императорское величество,  сказал министр правой руки,  что ваш замысел

И запнулся, ибо ему не хватило отваги продолжить. Бледный карп спиною прорвал поверхность воды, и лунное отражение рассыпалось на сотню танцующих осколков, и каждый был сам себе крошечной луной, а потом эти луны слились в цельный круг отраженного света, золотой круг в воде цвета ночного неба, такого густо-лилового, что ни за что не перепутаешь с черным.

 Невозможно осуществить?  мягко подсказал император. Более всего опасны императоры и короли, когда выказывают мягкость.

 Для императора нет ничего невозможного, и каждое его желаниезакон,  сказал министр правой руки.  Однако это будет стоить недешево. Вам придется опустошить императорскую казну. Снести города и селения, дабы освободить землю под вашу карту. И что останется вашим потомкам? Государство, которым они не сумеют править, ибо нищий правительуже не правитель. Я ваш советник и пренебрег бы своими обязанностями, если бы не попытался вас отговорить.

 Может быть, ты прав,  сказал император.  Может быть. Но если я соглашусь с тобой и забуду о карте, если замысел мой так и не воплотится, он станет томить мою душу, и захватит мой разум, и пища на языке будет горчить, и вино во рту отдавать кислятиной.

Император умолк. Вдалеке пел соловей.

 Однако эта карта,  продолжал император,  все равно лишь начало. Ибо она еще не будет построена, когда все помыслы мои устремятся к моему шедевру.

 И что это будет?  робко спросил министр правой руки.

 Карта,  сказал император.  Карта империи, на которой каждое здание будет явлено в натуральную величину, каждая горатакой же горою, каждое дереводеревом того же вида и высоты, каждая рекарекою, каждый человекчеловеком.

Министр правой руки низко поклонился в лунном свете и, погруженный в раздумья, пошел следом за императором, сохраняя почтительную дистанцию в три шага.

Император умер во сне, говорится в летописях, и это, в общем-то, правда, хотя можно отметить, что смерть его не была совершенно ненасильственной, а старший императорский сын, правивший после отца, не питал интереса ни к картам, ни к картографии.

Остров на озере превратился в рай для диких птиц, как водоплавающих, так и просто летучих, и некому было их разгонять. Птицы распотрошили миниатюрные горы из мягкой глины, растащили себе на гнезда, и озерные воды размыли берег, и со временем остров исчез, и осталось лишь озеро.

Карты не стало, не стало картографа, но земля продолжала жить.

Сувениры и сокровища

Этот рассказ с подзаголовком «История одной любви» родился комиксом для нуар-антологии «В Лондоне темно», составленной Оскаром Зарате и проиллюстрированной Уорреном Плисом. Уоррен нарисовал замечательно, но история мне не нравилась, и я все раздумывал, отчего человек, называющий себя Смитом, стал таким, каким стал? Эл Саррантонио попросил у меня рассказ для сборника «999», и я решил, что любопытно будет вернуться к истории Смита и мистера Элиса. Кстати, в этом сборнике они появятся снова.

Мне кажется, грядет еще много историй о неприятном мистере Смите, особенно рассказ о том, как расходятся пути мистера Смита и мистера Элиса.