В уютном вишнёво-чайном ничегонеделании они болтали обо всём подряд: о распорядке дня, любимой еде на завтрак, музыке, книгах, фильмах; Люба с довольно едким юмором рассказала о некоторых своих преподавателях, особенно досталось от неё доценту Звягинцеву. Валерия долго смеялась над его прозвищами«козел велкопоповицкий» и «удод, хохлатая птица степей». Когда встал вопрос, где лечь спать, она сказала, притянув Любу к себе и прижавшись щекой к её груди, будто к подушке:
М-м Конечно, старой холостячке тёте Лере не привыкать ночевать одной, но сегодня она выберет тёплый бочок вот этой прекрасной леди. Если, конечно, леди не возражает.
Густая тревога уплотнялась, от духоты не спасало даже открытое окно. В синем сумраке горел оранжевый огонёк фумигатора от комаров, а сад вздыхал, ворочаясь огромным, тёмным зверем. Прижимаясь к плечу Валерии, Люба слушала её тихое дыхание и с дремотным наслаждением перебирала в отяжелевшем мозгу наименования для неё. Она. Родная. Любимая женщина. Валерия Геннадьевна Лежава. Нет, это на работе её так зовут А сейчас онапросто Лера. Её Лера.
Тёплый противный кисель дрёмы расплескался от резкого стука, отдавшегося в груди острой вспышкой боли. В открытое окно врывался штормовой ветер, от которого трепетала занавеска, а сад шумел необузданно и грозно.
Рама, наверно, стукнула. Что-то ветер разгулялся Гроза, что ли, собирается?Валерия встала, закрыла окно. Белая вспышка озарила её силуэт, щёлкнул шпингалет, занавеска успокоилась.Точно, гроза.
А Люба не могла сделать вдох: сердце при этом всякий раз будто жестоко пронзала остро заточенная спица. Дыхательные упражнения были как мёртвому припарка, тьма комнаты душным гробом сжималась вокруг неё, давя на голову угольно-чёрной пульсацией с красными прожилками. Люба затаилась в ожидании, про себя моля, чтобы это поскорее прошло, ноувы Мелких осторожных вдохов не хватало, грудь стремилась расшириться, и тут её подстерегала проклятая боль.
Лер ЯОна не узнала собственного голосасдавленного, хриплого.
Что, мой хороший?Валерия насторожилась, щёлкнула выключателем, но свет не загорелся.Чёрт, кажется, электричество вырубилось. Ещё не хватало Где у тебя тут спички или зажигалка?
Там На столе лежала, вроде,прохрипела Люба, и эти несколько слов дались ей ценой двух болевых молний.
Чиркнула зажигалка, и темноту разогнали колышущиеся язычки пламени: это загорелись большие ароматические свечи в стаканчиках, расставленные Любой.
Что такое, солнышко? Ты прямо сама не своя Тебя гроза напугала?
Лер Я думала, пройдёт, но не проходит Сердце.Приходилось говорить правду, в одиночку с этой болью справиться не получалось.
Так Любушка, не пугай меня.Присев рядом, Валерия прижала девушку к себе, покачивая её в объятиях, как ребёнка.У тебя раньше были с этим проблемы?
Нет. Буквально на днях началось, в этот понедельник Лер мне трудно говорить.Вспышки боли следовали одна за другой, сердце будто превратилось в куклу Вуду, которую остервенело колола иглой чья-то рука.
Не разговаривай, маленький. Береги силы Надо скорую вызывать, с сердцем шутки плохи.
Нет, Лер Они не найдут ничего.С хрипом Люба повалилась на подушку.Это Я просто взяла себе твою боль. Всю. Теперь её у тебя не останется. И всё будет хорошо.
Тёплое дыхание Валерии защекотало ей лоб и веки, поцелуй согрел сухие помертвевшие губы.
Ох Горюшко ты моё луковое. И счастье тоже Так, аптечка тут есть? Может, таблетки или капли какие-нибудь сердечные?
Корвалол бабушкин только,вспомнила Люба.
Ну, хоть что-то!Валерия принялась рыться в шкафчике, нашла картонную коробку с лекарствами, перетряхнула всё её содержимое, поднося флакончики поближе к свече.Вот он. Сейчас, моя родная.
Холодно-мерзкий, резкий вкус ментола и валерианы пролился в горло, а скорую Валерия всё-таки вызвала. Долго, раздражённо объяснялась с диспетчером: та как будто не верила, что у молодой девушки могут быть острые боли в сердце; затруднения вызвал и адрес, по которому следовало приехать машине. Люба со странной, умирающей нежностью слушала холодный металлический звон властных, требовательных ноток в её голосе: ей будто на миг приоткрылась другая сторона любимойне Леры, а Валерии Геннадьевны.
Что за клуши там сидят!ругнула та диспетчеров, сердито бросив телефон на стол.
А в стекло уже хлестал тяжёлой, мощной дробью дождь, и казалось, будто с неба сыпались ледяные горошинки града. Валерия опять пощёлкала выключателем, выглянула за дверь.
Что-то вся улица тёмная У всех, что ли, свет вырубился? Или спят уж люди?
ЛерЛюба протянула руку, и Валерия тут же, порывисто шагнув к дивану, присела рядом и сжала её пальцы.
Держись, держись, солнышко. Сейчас скорая приедет.
«Сейчас» растянулось сперва на пятнадцать минут, потом на полчаса; Валерия рвала и метала, не находя себе места.
Если с тобой что-нибудь случится, я их по судам затаскаю, в тюрьму засажу,пригрозила она, и её голос прозвучал жёстко, непримиримо и решительногулко, как неумолимо приближающаяся гроза.
Гром палил из всех пушек, его удары отдавались в груди Любы глухим замиранием. Валерии пришла в голову мысль, что машина скорой помощи заблудилась, не может въехать в садоводческое товарищество или найти нужную улицу, плутая во тьме.
Хоть иди и встречай их, честное слово! И гроза эта как назло, и электричества нет!беспокойно металась она по домику. А в следующий миг склонилась над Любой:Как ты, милая? Всё ещё больно?
Люба вдохнула чуть глубжеи получила неизменный удар кинжала.
Да
Валерия приглушённо, неразборчиво выругалась.
Так, зайка, я схожу к въезду в сады, посмотрю, где они там застряли. Я быстро, а ты держись тут!
Она, похоже, собралась выскочить под грозовой ливень в чём былав шортах и топике.
Лер, подожди Там у двери сапоги резиновые. На вешалкедождевик,снова приняв удар невидимого кинжала, прошептала Люба.
Спасибо, зай. Держись! Если надоещё капелек прими.
Заботливо оставив на табуретке около постели стакан с водой и флакон корвалола, Валерия взяла с собой телефон для подсветки и растворилась в хлещущей стене дождливой тьмы, а Люба осталась наедине с грозой и своей болью. Молнии белыми ветвями необъяснимой тревоги и призрачной опасности пронзали душу: «Лишь бы с Лерой ничего не случилось». Всевозможные страхи выползали вурдалаками из углов и щелей, теснясь вокруг неё душной толпойхоть круг мелом на полу черти. И летающей в гробу панночки ещё не хватало.
И вотстукнула дверь.
Ну и улочки у вас тут! Без карты не разберёшься, да и карта не поможет: всё равно темень, дождь, грязь, ничего не видно А чего это вы тут при свечах сидите?Незнакомый грудной женский голос ворвался в домик тугой прохладной волной.
Авария на электроподстанциитут у всех свет вырубился,ответил такой родной, уверенный, спасительный голос Валерии, от звука которого у Любы выступили на глазах тёплые слёзы радости.
Грузная женщина-врач поставила на стол увесистую и объёмную сумку, а Валерия тем временем стряхивала с ног мокрые, грязные сапоги и вешала на крючок дождевик.
Ну что, барышня, сердечко шалит? Не рановато ли, м?
Дама в тёмно-синей форменной куртке с белыми полосками распространяла вокруг себя смешанный запах больницы и духов. Сначала она измерила Любе давление и отметила ровным, как линия ЭКГ у покойника, бесцветным голосом:
Сто двадцать на восемьдесят. Лучше не бывает.
Из сумки появился портативный кардиографсовременный, компактный прибор с голубым дисплеем, работавший как от сети, так и на батареях; его электроды опутали Любу, и наружу из корпуса полезла широкая бумажная лента.
Так, ну что у нас тут?промычала дама-врач, изучая кардиограмму.Никаких патологий, всё чисто и красиво, как и должно быть у барышни вашего возраста. У невропатолога, гастроэнтеролога давно были?
У нас диспансеризация в этом марте была,глухо ответила Люба, дыша совсем поверхностно и сверх-осторожно, но всё же хватая новые уколы «иглой».Ни язвы, ни панкреатита, ни остеохондроза у меня нет, нервной патологиитоже.
Знаем мы эти ваши диспансеризации.Врач убрала прибор, достала упаковку ампул и шприц.«Жалобы есть?»«Жалоб нет». Ну всё, так и запишем: «Здоров». А абсолютно здоровых людей не бывает Окончание поговорки сами знаете, надеюсь.
Что вы ей ставите?Бдительная Валерия взяла коробку, прочла название препарата.Элениум Это от чего?
От нервов,невозмутимо ответила дама-доктор.Барышня, видно, впечатлительнаяслёзки-стрессы-волнения Вот мы ей успокоительный укольчик и поставим, да?
Какие нервы? У неё в сердце боль!заспорила Валерия.Вы видите? У неё даже губы белые совсем
Боль неврогенного и психогенного характера тоже может быть сильной,терпеливо объяснила носительница синей униформы и лекарственно-парфюмерного амбре.Тут просто нужен покой и седативные. Пустырничек, валерьяночку, ново-пассит курсом пропить, можно витаминчики с триптофаном, побольше спать и поменьше волноваться. Обследоваться для очистки совести всё-таки тоже надо, но я и так скажу: перенервничала наша барышня. Сейчас укольчик подействует, она поспити всё пройдёт.
Привольная свежесть дышащего грозой ночного неба внутривенновот чего сейчас хотелось Любе. Однако пришлось довольствоваться элениумом, и в грудь медленно влилась прохлада и шелест встрёпанного ветром, но сейчас уже успокаивающегося сада. Настала блаженная, долгожданная свобода и безболезненность вдоха, к голосу вернулась полнозвучность, и врач, предупредив: «Алкоголь после укола не принимать»,уехала.
Как ты, солнышко?
Люба нежилась в ласке ладоней Валерии, впитывая тепло солнечных зайчиковпоцелуев, которыми та покрывала её лицо.
Нормально Спать только чуть-чуть хочется.
Ну спи, родная. Я с тобой.
Ты тоже спи, Лер Тебе же рано вставать.
Да какой тут сон теперь
Валерия прилегла рядом, и Люба устроилась в её объятиях, ёжась от щекотной мягкости её дыхания на своей коже. Время от времени губы прижимались ко лбу в родительски-нежном поцелуе.
Что же это было?шепнула Валерия, думая вслух.
По-научномупсихосоматика. Но мне больше нравится«заберу себе твою боль».Люба нащупала губами её нос, тихонько поцеловала в горбинку.Её просто оказалось очень много в тебе. Нелегко было переварить.
Как же таквроде медик, а веришь во всю эту романтическую чушь?Сухие, шершавые губы Валерии устало встретились с Любиными губами.
А по-твоему, все медикиатеисты-материалисты?Девушка прильнула теснее, ноги обеих интимно и уютно переплелись. Лежать так было не очень удобно для сна, но приятно до светлой, горячей сладости в животе.Медицина объясняет и охватывает многое, но не всё. Ты прислушайся к себе Правда жетоска ушла?
Вздох Валерии колыхнул её волосы над лбом, окутал капюшоном тепла и мурашек.
С тобой тут не только тоска уйдёт, но и виски поседеют. Меня аж трясёт всю. Не пугай меня так больше.
Утро ослепительно хлынуло в окна солнечным весельем умытой зелени и беспечными голосами птах. Люба с трудом продрала сухие глаза, охваченная убийственной слабостью и нервной дрожью, а Валерия схватила телефон и резко поднялась на локте.
Ох ты ж ёб ёжки-матрёшки,на лету переделала она вырвавшийся мат в более пристойное выражение.Восемь часов! Как же я будильник-то не услышала? Свинство просто Укол воткнули тебе, а проспала я!
С добрым утром, любимая.Люба потянулась, пытаясь выгнать из тела разбитость и медикаментозную заторможенность, но не выспавшийся мозг гудел, как трансформаторная будка.
Сердитое выражение на лице взъерошенной спросонок Валерии смягчилось, уголки губ приподнялись.
Привет.
Уже, видимо, смирившись с фактом своего опоздания на работу, она спустила ноги на пол, прошла босиком к столу, жадно приникла к горлышку бутылки с минеральной водой и долго пила, роняя капельки себе на топик.
Как ты себя чувствуешь?спросила она, закручивая пробку.
Башка трещит немножко, а таклучше всех!Люба соблазнительно изогнулась в постели, поглядывая на Валерию с намёком.А может, ну её, эту работу, м? Я тоже на пары сегодня забью.
Та, не сводя с девушки очарованно-нежного, чуть укоризненного взгляда, неспешно подошла, присела и скользнула ладонью по Любиному бедру.
Да куда я ж поеду сейчас? Тебя одну оставлю, что ли? Ну, нет. А если тебе опять плохо станет?
Не беспокойся. Мне может стать только хорошо.Девушка села, встряхнула волосами, и они окутали её лёгким, растрёпанно-пушистым плащом. Шаловливо щёлкнув по плечу Валерии, она игриво склонила голову набок.Но ход твоих мыслей мне нравится.
Беда мне с тобой,вздохнула та и покачала головой, снова берясь за телефон. Через несколько секунд она встала, отходя к окну.Виталий Сергеевич, доброго утра Дома я, с отравлением. Нет, без врачей обошлось. Сегодня уже никак Завтра постараюсь быть. Да Спасибо, буду стараться. До свиданья.Отложив телефон, Валерия опять вздохнула, выражая неодобрение самой себе.Это всё твоё дурное влияние, голубка моя. Вот взяла сейчас и начальству соврала.
Ты ж сама начальник.Люба бросила в рот виноградину, лукаво косясь на Валерию.
У каждого начальника есть свой, вышестоящий. Но я правда не могу уйти, пока не удостоверюсь, что с тобой всё нормально.Руки той обняли девушку сзади, губы жарко дохнули на шею, чмокнули.Погоди, я к себе на минутку забегу. Переодеться надо.
Она стремительно выскользнула из домика, а Люба, стоя в дверях, провожала её взглядом. Слабость ещё чуть-чуть омрачала яркий день, давя на голову густой грозовой тучей, но сердце уже рвалось вперёдк свету, к нежности, к яблоням и сирени.
Любин телефон ожил на столе: вызывала мама.
Ну ты где?
Мам, я на парах,понижая голос, будто разговаривала из аудитории, ответила Люба.Прямо от Оксаны в универ поехала.
Домой сегодня придёшь?желала мама знать.
Постараюсь, мам.Закончив разговор, Люба хмыкнула. Прямо как Лера: «Завтра постараюсь быть, Виталий Сергеевич». Даже голос похоже прозвучал.
Вернулась Валерия минут через пятнадцать, уже причёсанная, в белой футболке и серых брюках-слаксах с накладными карманами. Вручив Любе букетик тонко, грустновато и светло пахнущих ландышей, она смущённо улыбнулась:
В город за цветами ездить времени не было, так что вот Что росло на участке, то и нарвала.
Ой, Лер, спасибо Они лучше самых дорогих роз.Целуя её, Люба с глухим и серым, как призрак ночной боли, ропотом огорчения в душе ощутила резкий, спиртовой запах от её губ, нахмурилась.Ты чего это? Никак, к бутылочке прикладывалась? И часто ты так?
Всего одну рюмочку опрокинула, больше не буду,виновато созналась Валерия, покрывая виски, лоб и щёки Любы тёплыми, краткими и быстрыми чмоками с коньячным букетом.Ну, а ты как хотела? Меня всё ещё потряхивает! Как вспомню твои губёшки белыеколени слабеют.
А сейчас они какие?Люба вдохнула проникновенно-печальный, щемяще-свежий аромат ландышей, сложила губы бантиком и протянула их Валерии.
Сейчас ничего нормальные,усмехнулась та, прильнув к ним ласковым поцелуем. И поправила себя с задумчиво-чувственными искорками в глубине взгляда:Самые прекрасные губки на свете.
Яблоневые лепестки белыми лодочками падали в чашки с дымящимся чёрным чаем, путались в тёмных прядях волос Валерии, усыпали собой грядки, а на дорожках уже успели слежаться в рыжевато-ржавую массу, недолговечные, как сам май.
Скажи, ты меня не бросишь, Лер? Больше не скажешь, чтобы я выкинула это из головы? Я не намерена от тебя отступаться, если что.Люба цедила в свою чашку тонкой струйкой сгущёнку, и та расплывалась там бежевыми дымными клубами.
В прищуре ресниц Валерии дышала седая нежность облаков на горизонте, весенняя тревожная неустроенность и тёплая, земная и душистая чайная тьма.
Обратной дороги для нас уже нет. Подумать надо, что со всем этим делать С родителями пока говорить рано: нельзя тебе волноваться в ближайшее время. Побереги сердечко. Оно слишком дорого мне.
Пискнув от пушистолапой нежности, Люба сорвалась со своего места, обняла её за плечи и чмокнула в макушку. Принеся из дома гитару, она положила её на колени Валерии.
Бабушка хотела тебе отдать. Старьё, конечно У тебя же своя есть.
Та прижала тусклый желтоватый корпус к себе, бережно коснулась струн, лаская их с сожалением, как умирающие цветы.
Да что ты будешь делатьуже опять расстроилась Знаешь, у меня бы рука не поднялась инструмент выкинуть, даже старый. Это как людей выгонять на улицу на старости лет. Мол, отжили, отработали, отлюбили, отдышали своёидите, помирайте где-нибудь на обочине или в канаве.
Любе вдруг представился дедушка Андрей, понуро бредущий по дороге с оттягивающим сутулую, ноющую спину рюкзаком с вещами, и слёзы едкой солью защипали глаза.
Струны ей поменяеми будем играть,сказала она.Научи меня играть на гитаре, а, Лер? Научишь? Хороший официальный предлог для встреч, кстати.
Ну, если хочешь, можем попробовать,улыбнулась Валерия.
Её взгляд снова спрятался под ресницами, устремлённый к струнам, а пальцы терпеливо подкручивали колки и проверяли звук.
«Будет ли что-то дальше?думалось облетающим на ветру яблоням.Вполне вероятно. И, возможно, даже что-то очень хорошее».