Смешная, поди, коллизия? Чтобы сохранить добрые отношения с подругой, Марципарина должна умереть. Чтобы восторжествовала жизнь и справедливостьумереть. Чтобы не подвергать опасности Яралопять-таки умереть. Ясное дело, не сразу. Но и не понарошку. Кажется, в детстве, живя среди одних мертвецов, Лулу смотрела на мир чуток веселее.
Есть статус-кво, который Лулу медленно убивает. Его можно нарушить, но нарушение чревато большими разрушениями сразуи дружбы, и жизни, и всего Ярала Где в своих рассуждениях Бианка ошиблась?
Не так уж и странно, что милая подружка Кэнэкта о заветном сундуке даже говорить избегает. Она из последних сил хранит статус-кво, при котором к напряжённому внешнему благополучию примешаны крупицы её личного счастья. Ещё бы, ведь и у неё тоже своя любовь, и эта любовь такого свойства, что возвращение Чичеро из сундука ей наверное помешает. Где найдёт счастье Марципарина Бианка, там Эрнестина Кэнэкта потеряет.
Но, кажется, рассуждение уже пошло по кругу. Как обычно, Лулу повторяется. И повторенияверный знак того, что никакого решения нет.
Лучшее средство от повторенийрвать. Рвать закольцованную нить рассуждений, делать с ней то, на что Марципарина редко идёт в отношениях со значимыми людьми. Кэнэкту никак не изымешь из жизнинету сил, да и неправильно это, а вот из мыслей, на какое-то времяуже получается.
И, послушная собственному решению, Лулу оставляет в покое удушающий её узел отношений с Эрнестиной Кэнектой, чтобы перейти к той части узла, в которой дышится намного свободнее. Хотя всякое чувство свободы выявит свою иллюзорность, если узелГордиев.
Кто и мог бы спасти рыцаря Чичеро из его тяжёлого кованого гроба, так это Бларп Эйуойчеловек, не имевший от его заточения никаких личных выгод. Совсем никаких. Надо лучше знать Бларпа, чтобы говорить об этом наверняка, но Лулу не сомневалась: разведка в широком смысле и составляла его личную жизнь. В широкомэто вместе с исследовательскими перелётами на воздушных замках, с долгими периодами скрытной жизни в разных городах и замках, с проникновением в тайны редких библиотек и собирательством фольклора.
Выгод от заточения рыцаря Бларп Эйуой не имел, а вот ущерб наверняка чувствовал. Сотрудничество с Чичеро для него, наверное, не было бесполезным. Столько славных дел совершено вместе (вот, хотя бы, победа над великаном Плюстом из замка Глюм), столько ещё могло предстоять
По правде говоря, был и момент, когда к решению выпустить товарища наружу Бларп Эйуой приближался совсем вплотную, но полностью взять ответственность на себявсё же не мог и не хотел. В тот раз он спросил у Чичерода, прямо так, постучал по сундуку и спросил:
Если я отопру замок, сможете ли вы гарантировать покорность демона? или как-то наподобие, точнее Бианка уже не помнит.
И Чичеро тогда ответил:
Нет, не смогу, это глупо, но ответил именно так. Что, спрашивается, оставалось делать Эйуою?
Попрощаться, уйти.
Вспоминая ту, пусть недавнюю, историю, но с каждым днём, неделей, месяцем, годом уходящую в прошлое, Лулу Марципарина вновь и вновь силилась понять мотивы обоих участников столь краткого диалога у сундука, понять, быть может, лучше и точнее, чем они сами, с тем, чтобы на новой основе.
Почему Бларп запросил гарантий на то, что Чичеро не мог ему гарантировать, в сущности, понятно. Ему, как разумному человеку, нужен был повод, чтобы выпустить товарища. Чтобы не «ни с того ни с сего».
Повод требовался, чтобы убедить себя, что появились хоть какие-то новые основания для этого акта милосердия. А заодно, быть может, и для того, чтобы подтвердить: прежние причины не выпускать мёртвого рыцаря из сундука были достаточно вескими. Мол, посланник Смерти посидел в сундуке, поразмыслил идостаточно «перевоспитался», чтобы захотеть понадёжнее прежнего контролировать своего демонического попутчика.
В такой позиции Бларпа легко заметить изрядную долю слабости. Лживая, по сути, позиция. Закрывающая истину от себя, от Чичеро, да и от всего горного Ярала. С чем-то важным Эйуой не готов встретиться, вот и уходит, как только может.
Получается, хитроумный разведчик предложил Чичеро поучаствовать в своей хитроумной игре, тот же, как рыцарь, исполненный истинного благородства, с негодованием отверг сию сомнительную основу для своего освобождения. То есть
То есть, обиделся, что ли?
Нет, уж для чего-чего, а для обиды у Чичеро, конечно, было крепкое основание, проверенное долгим сроком заточения в сундуке. Но: вот так обидеться и отказаться выходить? Когда тебя ждуткакие-никакие, а дела, когда тебя, наконец, ждёт любимая женщина?
Нет уж, такая обиженная реакция посланника в картину мира Марципарины никак не укладывалась. Пусть ты даже трижды негодуешь на произвол заточителя, дело-то понятное, но к чему же оно должно подтолкнуть? Доказать Эйуою его лживую неправотураз. Если не удаётся доказатьобругать его, ударить, а то и схватиться в честном поединке на мечахвот в чём проявилось бы подлинное рыцарство. Да, условием такого поединка была бы тактическая хитрость: согласиться с Бларпом понарошку, а потом Этак и для Чичеро вопрос бы разрешился, и несправедливым обидчикам был бы преподан хлёсткий и красивый урок.
Нововсе отказаться выходить? Да чем ты тогда лучше?
Кто не выходит из сундука, когда его готовы уже выпуститьвсё равно с каким объяснениемтот или полный дурак, или индюк напыщенный.
Чичеро не дурак, во всяком случае, не полныйМарципарине ли не знать? Да, он мёртв, он разрушен и много чем обделён, однако понять, к чему приведёт отказ контролировать демонауж это ему под силу.
А значит, упёрся из принципа. Не подумал о тех, кто во встрече с ним очень нуждается. Не подумал даже о троих карликах, без которых его нет. И о любви своей не подумалтолько бы поставить на место Эйуоя. Так какой же отсюда следует вывод?
Напрашивался неутешительный для Марципарины ответ. Похоже, она рыцарю в сундуке вообще не нужна. Это от неё он прячется.
* * *
Иной раз думается: а не зря прячется. Кто прогневил дракона, тому бы и на глаза ему не попадаться, а уж драконицуту сердить опасно втройне. И не в том дело, как она выглядит, а в тех силах, которые бурлят внутри. Что с того, что миру не предъявлена огнедышащая пасть? Пасть для драконовчто труба для печи. Служит для отвода излишка внутреннего жара.
Человек ты, или драконицакто разберёт? Вроде, больше похожа на человека, и даже самую протяжённую часть жизни причисляла себя к ним. Но люди не несут драконьих яиц. Кто бы чего ни говорилне несут. Обычно вовсе того и не хотят, но ведь и не могут. Желания соригинальничать здесь мало: нужна подходящая наследственность.
Лулу Марципарина Бианкаиз рода породнившегося с людьми дракона Драеладра. Смешно, но истинную свою родословную ей пришлось обнаружить совсем недавно. По дороге в Ярал и в самом Ярале.
А прежде-то думала Ой, какую ерунду с самого раннего детства ей выдавали за её родовую историю. Внебрачная дочь высокопоставленного мертвецав таком происхождении её убеждали с младенчества. Или не внебрачная, а от тайного брака. Или не дочь, а внучка. Но мертвец О, мертвец поставлен столь высоко, что даже имя его долгое время не называлось. Чтобы верней удивить при первой встрече, когда «всё откроется».
Воспитывалась маленькая Лулу в городе Цанц, в сообщающейся с Подземным ярусом мира пещерной его части. Воспитанием заведовали мертвецы, более тогонекроманты. Некроманты часто были умны, попадались среди них и настоящие мудрецы, а кое-кто из подлинных светил некрософии даже мог отнестись к девочке вполне доброжелательно. Из самых авторитетных и самых доброжелательных воспитателей Лулу выделяла некромейстера Гны. Его-то в детских фантазиях она и признала своим отцом.
Гны её не разубеждал, но и не давал подтверждений. Влияние на девчушку ему льстило, но он же и находил причины слишком близко не подходить. Много позже Бианка выяснила, что драконическое начало, жившее в ней, несовместимо с началом мертвецким, разрушительно действует на бальзамированные тела. Но в детстве её посещало лишь смутное ощущение своей инаковости, которое легко было отнести на счёт разницы между ещё живым ребёнкоми взрослыми, ответственно перешедшими в посмертие. Драконы же О них ей избегали рассказывать, и даже слугам велели подальше прятать иллюстрированные книги.
Что до летящих по небесам драконьих замковну так Смерть с ними, с атмосферными явлениями: какой уважающий себя мертвец вздумает их всерьёз обсуждать?
В самом раннем детстве драконическое начало в Лулу Марципарине либо никак себя не проявляло, либо проявления не очень-то ей запомнились. Не зря ведь её опекали некромантыкакую-то часть готовых проявиться стихийных сил её природы они могли прикрыть своими заклинаниями. Именно прикрыть, а не обуздатьна последнее мертвецкая магия неспособна. Ибо «иноприродна», говоря подходящим словечком из хитрого лексикона некромейстера Гны
Кстати, а как сейчас поживают могучие силы драконической природы в маленьком крылатом сынишке Марципарины? Молодая мать чутко прислушалась, проницая вниманием ночной мрак. Силы спали.
* * *
Драконы сильны, драконы могучи, но прежде того, как усилиться, их могущество тихо дремлет, незаметное для внешнего глаза. В этот ранний период, ключевой для становления всей дальнейшей судьбы драконов, они спокойны, доверчивы и очень уязвимы.
Уязвим и малютка Драеладрик. Но не просто уязвим, а недоверчив и беспокоен. А это не лучшее настроение, чтобы успеть ему быстро развиться в могучую и неуязвимую с земли воздушную крепость.
Ранние треволнения ослабляют. И множат незащищённые зоны на теле, в чувствах, воле и уме. Иной раз, пытаясь разобраться в переживаниях маленького Драеладра, Бианка сталкивается с такими сильными всплесками беспокойства, каких сама доселе не ведала.
Может, это её собственное беспокойство за малыша? Нет. Собственное было бы другим. Лулу Марципарина достаточно хорошо разбирается в своих чувствах, чтобы не путать их с чувствами, приходящими извне. Своё от чужого тонко различается благодаря многим уникальным особенностям, таким, например, как высота звона, качество запаха, вкуса и цвета. Переживания Драеладра для неёмилые, трогательные, совсем не чужие, но притом и далеко не свои.
Отчего Драеладр тревожится? Может, именно оттого, что его будущая драконица-мать в свой период ранней безмятежности была жестоко обманута. Введена в заблуждение о мире и о себе. Хитроумно уязвлена.
Когда-то малышка Лулу, а скореепросто малышка, мирно спала в драконьем гнезде и была похищена мертвецами. Внешне дракона она ничуть не напоминала, но похитители, уж наверное, знали, кого забрали с собой. Если даже не знал тот из них, кто первым взял ребёнка на руки (исполнителей редко посвящают в неявные детали задачи), то уж наверняка догадывался тот, кто его послал.
Кто же послал? Некромейстер Гны? Может, и не он, но именно в его кураторство малышка затем попала. И в её отношении некромейстер имел какие-то планы, которыми предусматривалось сокрытие её драконьей сути как от её самой, так и от дальнего круга. Сколько мертвецов было посвящено? Теперь уже и не важно: говорят, некромантская гильдия Цанца была полностью разгромлена и вырезана в краткий период захвата города отшибинскими карликами, а Гны тогда же ударился в бега.
Но то пришло потом. А тогда В городе Цанце традиционно задавали тон две гильдии, всей своей деятельностью ориентированные именно на посмертие: бальзамировщики и некроманты. Первые врачевали мёртвые тела, вторыемёртвые души.
Тело маленькой Лулу напоминало человеческое, а вот в душе гнездились драконьи силы, потому посвящённые некроманты знали, как сильно они рискуют. И знали, что это дитяв отличие от чисто людскихони никогда не смогут ввести в посмертие. И всё-таки, зная это, почему-то рассказывали девочке о преимуществах заведомо недостижимого ею состояния. Но зачем? Чтобы поселить в душе зависть?
Или затем, чтобы верней обманывать непосвящённых. Чтобы поменьше внимания привлекать. Желая использовать скрытую драконицу в какой-то своей игре, Гны приложил немалый воспитательский талант и старания, чтобы сделать её поведение малоотличимым от типичного для других детей аристократического сословия. И действительно, в детстве она отличалась от них очень мало, почти ничем. Почти только вечным эскортом из мёртвого слуги, да в придачу одного-двух воспитателей в некромантских фиолетовых мантиях.
Что ж, такие старания, взамен того, чтобы просто «убить дракона» знак известной меры доброжелательности Искать ли в последней мысли разумную основу, или видеть одну ирониюэто уже дело личного вкуса.
Как и у многих детей аристократов земли Цанц, детство Лулу почти полностью прошло в одиночестве среди взрослых мертвецов. Лишь у кого-то из маленьких отпрысков знатных фамилий в услужении бывали вороватые живые слуги, но чащечестные и дисциплинированные слуги мёртвые. Такие не взбрыкнут, не позарятся, ведь по условиям контракта заранее предоставляли хозяевам «призрачную шкатулку» с заключённой в неё собственной тенью. Иначе говоря, душой.
С живыми сверстниками (в детстве-то все сверстники были живыми, лишь в пору совершеннолетия их ждал главный некромантский обряд) Лулу Марципарина виделась редко. Сначалаиз-за того, что имела неопределённый родовой статус: чья она дочь, некроманты держали в тайне, лишь на что-то смутно намекали. Потомиз-за того, что статус определился. Лулу думала, ей в торжественной обстановке, наконец, скажут, что дочерью она приходится некромейстеру Гны. Однаконичего подобного! Когда назвали имя «высокопоставленного мертвеца», предназначенного ей в родители, то как нарочно выбрали самое главное из имён города Цанц.
Умбриэль Цилиндрон, Управитель всего Цанцкого воеводстваведь неслабо же звучит! И пусть на саму воспитанницу некромантов эта весть не произвела всеми ожидаемого впечатления, зато весь остальной город Цанц она просто-таки потрясла и сразила. Ведь Жемчужномудрый цанцкий воевода был произведён в отцы не одной Марципарины. Он приходился отцом и всему городу.
За это его все любили. Ну, или обязаны были любить.
Надо сказать, что город Цанц в пору детства Марципарины ещё не удостоился войти в состав мёртвого Запорожья, но усиленно к тому готовился. Наверное, как и другие пещерные города, расположенные вдоль главной магистрали среднего мираБольшой тропы мёртвых, но всё же поболее других городов. Пусть немногим, но всё же поболее.
Управителя Цанцкого воеводства издавна обуревали честолюбивые планы. Ему хотелось быть вторым мертвецом в некрократии после самого Владыки Смертии это, наверное, только для начала. У себя в Цанце тщеславный Цилиндрон поставил почти точную копию Мёртвого Престола из подземных чертогов Владыки Смерти.
Как отнёсся Владыка Смерти к таким амбициям Умбриэля Цилиндрона? Наверное, неоднозначно. Зависит от того, кто таков сам Владыка Смерти, или что он такое. Если ты существо, чем-то подобное человеку, то желание другого человека на тебя походить должно быть тебе лестно. Если же его желание столь велико, что готово тебя полностью скопировать, а то и подменитьто кому такое понравится? В том и неоднозначность.
Да только подобен ли Владыка человеку хоть в чём-нибудь, это ещё вопрос. И в нёмвопреки некромантскому составу своих воспитателей и учителей, Марципарина Бианка так и не разобралась. По правде говоря, некроманты и сами знали о Смерти далеко не всё. И чем меньше знали, тем, как водится, больше темнилиприём строго по секрету и с самым таинственным видом.
* * *
Имена для драконов особенно важны. Для людей они, конечно, важны тоже, но не настолько. Назовёшь человека чужим именемпроживёт и под ним, даже не заметит. А драконы ради своих имён вылетают на поединки. Двоих драконов под одним именем одновременно жить не может.
Имя насыщает дракона энергией. Не само имя её источник, но помимо имени такой энергией не напитаешься. По словам сведущего в вопросе Бларпа Эйуоя, имена сродни фильтрам, через которые представители драконьей расы сообщаются с силой породившего драконов Божества.
Имена несут память рода. Нет, не так. Есть особая память имени, память долгой прерывистой линии, составленной из жизней драконов, которых звали одинаково с тобой. В эту линию включены только предки, но не все из предков, а только те, что имели назначение, сходное с твоим.
Именем дракона определяется его сила: сила воли, желания и ума, сила интуитивных озарений и крепость заклинающих слов. Нарекая имя дракону, не всякий родитель дерзает претендовать на большее. Если претендентов окажется больше одного, право носить загаданное сильное имя придётся подтверждать на поединке.