Нико глянул на мужчин. Мощные руссивцы напоминали быков. Один левша. Хорошая стойка. Смелый до равнодушия. Второй младше. Неудачно держит секиру. На выпад уйдёт пара драгоценных секунд.
Мой учитель умер, он не сможет тебя научить. Я просто экономлю твоё время.
Я слишком стар, чтобы идти в школу го, рассмеялся торговец. К тому же, я играю лучше всех на юге Соаху. Но ты, парень, удивил меня. Кто твой учитель?
В Падуре его называли Нищим дураком. Он раздавал выигрыш оборванцам или выкупал рабов.
Сожги меня затмение! выпалил торговец, брызгая слюной. Это тот старик, что обыграл меня трижды! Он наконец-то помер?
Да, сухо ответил Нико.
Люди под тентом загомонили. Стали засыпать юношу вопросами о таинственном незнакомце, обыгравшем всех мастеров Падура. Из-за правдолюбия Такалам не мог пользоваться ложными именами. Кажется, он сам придумал это дурацкое прозвище.
А ученик не пошёл по стопам учителя, ехидно сказал подошедший Кирино.
Любопытство не позволило ему остаться в стороне. Нооец сел на скамью, поставленную слугой, закинул ногу на ногу. Сунул руки в широкие рукава.
Чего же ты не дашь рабам вольную?
А ты перенимаешь все глупости своего учителя?
Торговцы захохотали. Между Нико и Кирино возникло напряжение, прерванное шествием из камбуза. Корабельная мелочь, понукаемая Чилитом, принесла раскладной стол и ужин для каждого. Нико смотрел на еду через силу. В противовес ему рабы пялились с жадностью, исходили слюной. Юноша сжевал кусочек мяса и понял, что он вот-вот пойдёт обратно. Желая вырваться из кольца любопытных и избежать очередного рвотного позыва, Нико сказал, что у него совсем нет аппетита, и встал из-за стола.
Хорошее мясо оставляешь! воскликнул какой-то шустряк. Двинь-ка мне!
За него уплачено, так что лучше покормлю своих собак.
Юноша подошёл к клетям и высыпал содержимое тарелки в щель между прутьями. Чавканье, блестящие глаза, вонь. Мгновение спустя Нико повис над морем, перегнувшись через парапет. Болезнь одолевала его.
В лицо били прохладные брызги. Волны в лучах заката золотисто-розовые, как персиковое вино. Нико выпрямился, утирая рот платком. Он вздрогнул от неожиданности, увидев совсем рядом капитанского наёмникаНоба. Он был лет на пять старше Нико. Жилистый, дочерна загорелый.
На вот, капитан передал.
Ноб сунул Нико маленький мешочек.
Это что?
Лекарство, чтоб не мутило.
Откуда такая забота?
Забота оплачена. А ты уж больно недоверчивый для простого сопляка, хмыкнул Ноб.
Он вытянул из мешочка зеленоватую пастилку и сжевал, показывая, что отравы в лекарстве нет. Раздвоенный язык скользнул по обветренным губам. Ноб принадлежал культу Кобры, где чёрное солнце считалось капюшоном змеи. Он гладко брил голову, чтобы врагам при случае хорошо было видно татуировку на затылке, и носил одежду с орнаментом, похожим на чешую. Шум волн перекрыл тихие шаги наёмника, и в то время, пока Нико прочищал желудок, открыв спину всем ветрам, Ноб мог бы раз десять проткнуть его ножом и незаметно сбросить труп в море.
Юноша принял подарок, но не мог не глянуть в сторону Кирино. Возможно, он подкупил Ноба? Нет, это вряд ли. Наёмник на корабле не первый год. Он не ослушается капитана.
Тревога стала навязчивой. Вечер плавно перетёк в ночь, и вот уже на палубе зажгли фонари. Насладившись прохладой и озябнув под порывами ветра, торговцы и прочий люд спускались в душные каюты. Нико не спешил устраиваться на ночлег. Он перебрался ближе к носу «Пьяного Ульо» и смотрел на горизонт, чутко прислушиваясь к любому шороху за спиной.
Когда тошнота утихла, чувства обострились и стал мучить голод. Нико остановил пробегавшего мимо Чилита, велел принести поесть. Капитанский сынок фыркнул, что ночная закуска дожидается в каюте. Пусть господин сам тащит за ней свою задницу. Нико выругался и остался на месте. Внизу слишком тесно, не развернуться. И плохо слышно шаги. А ещё плесенью воняет. Юноша снова подумал о Кирино. В памяти всплыли рассказы Тавара. Ноойцызнатоки ядов и опасные дельцы. Они тщеславны, мстительны до безумия. Чем Нико думал, обыгрывая Кирино?
Холодало. Тонкая накидка почти не сохраняла тепло. Нико устроился на ящике и трезвел от собственной глупости. Такалам столько раз учил сдерживать порывы и думать о последствиях.
Юноша тяжело вздохнул, соображая, как решить проблему с рабами. Отдать их ноойцу? Что толку. Он уже затаил обиду. Да и с чего бы просто так возвращать выигрыш. Это подозрительно. Признаться в мухлеже? Тогда придётся терпеть позорное наказание.
Подумав ещё, Нико решительно встал и отправился к клетям на другой стороне палубы. Рабы уже спали. Пришлось пнуть прутья, чтобы разбудить их.
Эй, Нико опустился на корточки, морщась от запаха. У меня дело к вам.
Ему ответили мрачным молчанием.
Оглохли или не понимаете языка Соаху?
Господа не любят, когда рабы начинают говорить, сказал один из мужчин.
Ваш бывший хозяин затаил злобу на меня. И мне нужны свои люди на корабле. В клетях от вас никакого толку, а пока вы рабы, вас не выпустят по закону о перевозе скота. Завтра я подпишу вам вольную, но не буду проводить пересчёт с капитаном. За дорогу и еду наперёд уплачено, но взамен мне нужна ваша помощь, ясно?
Второй мужчина хрипло рассмеялся.
Чем мы поможем?
Вы должны следить за людьми Кирино. Охранять мой сон. Говорить, если кто-то что-то обо мне шепнул. Мне нужны крысы. Мне нужны тени. Если будете служить хорошо, я добавлю вам по монете в порту, чтобы не сошли с трапа голыми и не отправились опять торговать собой. Вы поняли?
Рабы рассмеялись. Они не поверили ни единому слову Нико.
Юноша раздражённо цыкнул и поднялся. Он провёл ещё несколько минут, наблюдая за мглистыми волнами моря. Капитана не было видно. Он стоял за штурвалом в небольшом деревянном сооруженииляхуназванном по имени одноглазого капитана, жившего много веков назад. В обычные дни щит, заменявший переднюю стену, снимали с петель, открывая вид на море. Во время затмений ляху закрывался наглухо и превращался в циклопа с единственным отверстием для подзорной или смотровой трубы. Вниз вёл люк, так что капитан и штурман сменяли друг друга без лишних хлопот.
Окоченев от ледяного ветра, Нико спустился в каюту и прикончил оставленные Чилитом хлеб и сыр, прежде внимательно изучив их на предмет яда. Странного привкуса не было, да и крыса, сгрызшая кусочек ужина, спокойно шуршала где-то в углу. Нико поймал себя на мысли, что страдает паранойей с тех пор, как покинул дворец. Он постарался успокоиться, глядя на чадящий огонёк сальной свечи. Потом откинулся в гамаке полулёжа да так и уснул. Море убаюкало всех на корабле.
Утро выдалось туманным. Нико выпросил у капитана несколько листов бумаги и занялся написанием вольной. Слух о том, что ученик Нищего глупца распускает рабов, прокатился по кораблю волной сплетен и пересудов, просочился во все щели и достиг ушей каждого на «Пьяном Ульо». Кирино подскочил к клетям, когда Чилит выпускал рабов. Вокруг собралась толпа любопытных. Под прицелами чужих взглядов невольники совсем поникли и не выказали ни капли радости.
Ты же говорил, что твой учитель поступал глупо, жёстко сказал Кирино. Так почему отпустил их?
Нико заранее приготовил ответ на этот вопрос.
Я побоялся, что его мёртвый дух разгневается на меня и отберёт удачу. Эти рабымой первый выигрыш. Надо отпустить их в память об учителе.
Кирино согнулся пополам от смеха. Торговцы захохотали вместе с ним. Нико спокойно наблюдал за сборищем, ухмыляясь про себя. Теперь у него появились фишки для ходов.
Бывшие рабы поначалу боялись отходить от клетей. Потом чуть осмелели. Девочки даже взялись бегать в догонялки вокруг бочек. Мужчины не сводили глаз с Кирино. Женщиныс Нико. У них был странный взгляд. Пустой и отстранённый.
В этот раз, утомлённый бессонницей и тревогами, Нико спустился в каюту раньше других. Ужин только-только закончился. Солнце ещё не село. Наверху царили шум и гам. Кричали животные, гоготал над шуточками писклявого певуна простой люд, сражались игроки в кости, го и спички.
Нико завалился на гамак, зевая. Потёр усталые глаза. Тут же в дверь постучали, и внутрь заглянул один из бывших рабов.
Я буду неподалёку, господин.
Я тебе не господин.
Дверь закрылась. Нико хмыкнул, довольный сделанным ходом, и погрузился в сон, не придав значения нервозности мужчины.
Посреди ночи раздался тихий скрип, и кто-то осторожно вошёл в каюту. Нико по привычке дремал вполглаза и тотчас уловил звук. Он распахнул глаза в миг, когда один из незнакомцев занёс руку с ножом, а стоявший позади поднёс к лицу едко воняющий платок. Пахло ядом. Нико машинально затаил дыхание. Пнул мужчину с ножом обеими ногами и вскочил. Неудачливый убийца ударился о стену, выронив оружие. Юноша почувствовал движение позади. Он резко сел, пропуская удар над собой. Развернулся и полоснул человека по ногам. Раздался вопль. Нико уловил момент и без раздумий вонзил кинжал в горло раненного. Крик задохнулся в булькающем хрипе. На лицо брызнула кровь. Нико вынул метательный нож и отправил в голову мужчине, только что подобравшему оружие. Полутьма не обманула меткость. Человек умер мгновенно, не успев даже открыть рот.
Всё случилось так быстро, что Нико в первую минуту не соображал от шока. Расставленные по углам огарки светили тускло. Они чудом не потухли от движения воздуха в каюте. Нико трясущими руками зажёг масляный фонарь, который до того висел в углу на гвозде, и узнал в мертвецах недавно освобождённых рабов. Он оторопело пялился на трупы, не понимая, приснился ли ему кошмар, или всё произошло на самом деле.
Тёмные лужицы расплывались под телами. Нико утёр капли со щёк. Подумал, что стоит вернуть нож, но не мог заставить себя подойти к трупу. Он никогда прежде не убивал людей. Такалам говорилэто тяжкий грех, от которого стынет сердце. Но Нико ощутил только страх от мысли, что его могли убить. Тавар был прав, а вот прималь врал, сам того не понимая. В его мыслях добро порождало верность, но оно привело к предательству. За что рабы так поступили с освободителем? Откуда у них яд и оружие?
Не желая оставаться в каюте, Нико вывалился наружу на негнущихся ногах. Словно в полусне, держась за стены, поднялся на палубу и увидел, как женщин и девочек снова запирают в клетях. Но ни одна не плакала. Они смотрели на стоявшего неподалёку Кирино с благоговением.
Нико на время спрятался за мачтами. Ещё не до конца стемнело, и его растерянность могли заметить. Стоило придать лицу более храброе выражение. Юноша взял себя в руки, внутренне обратившись к Тавару. Пару минут он восстанавливал дыхание и ждал, пока пройдёт дрожь в ногах. Потом вышел и направился в сторону Кирино, поигрывая ножом. Капитан и ещё несколько человек неподалёку от ноойца пробовали табак, который вёз один из торговцев.
Вот же проклятье! громко выпалил Нико, привлекая внимание. Кирино, чтоб тебя! Не мог лучше воспитать своих шавок? Загадили мне кровью весь пол! Раз эти вшивые куски опять твои, пошли своих девок сгрести их кишки со стен!
Все уставились на Нико. Повисла напряжённая тишина. Юноша с раздражением снял заляпанную кровью куртку и бросил под ноги Кирино.
И это вели постирать! Эй, капитан! Мне нужно другое местечко для ночлега!
Ты думаешь, это я отправил их убить тебя?! возмутился нооец.
Я думаю, что твои шавки сочли оскорбительной мою победу и решили отомстить. И раз так, ты несёшь за них ответ!
Нико хотелось сказать совсем другое, но разумно сдержался. Капитан без лишних слов понял настрой Кирино. С той ночи Нико поселили в одну каюту с коброголовым Нобом. Под его защитой спалось спокойней.
Глава 11 Сошедший с чудовища
Говорил он несвязно. Часто замолкал, пытаясь подобрать нужное слово. Ему казался совершенно непонятным наш способ общения и передачи знаний. Он объяснял, что может беседовать только с одним человеком. И с огромным трудом. Затрачивая на это почти все силы. Как-то я пытался научить его читать, но толку не добился. Связь между знаками, звуками и смыслами была ему неведома, непостижима. Главная трудность заключалась ещё и в том, что у каждого, как он говорил, «особенная голова». Один и тот же мир отражался в умах людей по-разному. Он жаловался, что и сам начал этим «заболевать». Отдельному человеку присущ свойственный только ему говор, интонация. Опереться на повторение звуков, дабы понять множество говорящих разом, у него не выходило. Он страдал. По-настоящему страдал, не в силах понять нас. И я страдал вместе с ним.
(Акулий остров, южный мыс. 9-й трид 1019 г. от р. ч. с.)
Цуна смотрела во все глаза и не могла сдержать крупную дрожь в теле. Даже лист лан-лана не помог успокоиться. Она сжевала целую горсть, но перед таким чудищем всякая трава бессильна.
Сначала была просто точка. Маленькая, не больше мухи. Она появилась на горизонте рано утром и начала расти. Становилась больше и больше. К полудню Цуна разглядела очертания пришельца, скользящего к Акульему острову по сизым волнам. Гигантский, сбитый из мёртвого дерева, обвешанный верёвками и крюками, он вспарывал море, как нож рыбье брюхо. Пенные струи скользили вдоль покатых боков. Грузно покачиваясь, страшилище приближалось к берегу, пучась множеством раздутых лоскутов.
Важный человек скоро быть, прошептал Ри.
Цуна чуть не грохнулась на спину от испуга.
Ох! Глупый! Напугал!
Она пряталась за стволом эвкалипта, росшего на краю скалы. Отсюда открывался хороший обзор.
Ри не глупый.
Глупый! Цуна топнула и огляделась. Ты где? Я злюсь на тебя! Злюсь, ясно? Не подкрадывайся так! Что это за чудище?
Корабль.
Цуна прильнула к светлой коре и закрыла глаза. Она просила у дерева спокойствия и силы. Эвкалипту всё равно, кто придёт на Акулий остров. Он не закричит, не станет прятаться, не будет дрожать. Он не боится ни проглоченного солнца, ни молний.
Уловив нечто, ведомое только ей, Цуна отшатнулась.
Ему страшно! шепнула она, округлив карие глаза. Ему тоже страшно, Ри! Смотри, сколько там мёртвых! Это всё были его братья! Люди убили много деревьев, чтобы из их тел сделать себе чудище! Хорошо, что ма ушла к рыбам! Вдруг они не дали бы ей дышать в море! И что-нибудь из неё сшили. Мешок или маленькую лодку. Как ты думаешь, вон те штуки из чьей-то кожи?
Ри не ответил. Он всегда появлялся и исчезал неожиданно.
Ты глупый! Мне же страшно! Куда ты ушёл? Цуна несколько раз ударилась лбом о гладкую кору и завыла: Ма-а-а! Выходи, ма-а-а-а! Выходи из воды и прогони их! Скажи рыбам, пусть прогонят! Скажи акулам, чтобы напугали их! Ма-а-а-а!
Ответом ей была тишина. Цуна встряхнулась и побежала вниз по каменной тропинке, лёгкая, словно горная козочка. Она боялась чудища, но хотела своими глазами увидеть, кого оно принесло. Поросшее лесом плато нависало над берегом, точно встопорщенная чешуйка. Оказавшись на нём, Цуна стала тенью. Ни одна ветка не хрустнула под её ногами, ни один камушек не откатился в сторону. Она ступала так мягко и тихо, будто рядом кормился пугливый зверёк, которого девочке хотелось рассмотреть. Даже Ри мог быть застигнут врасплох, окажись она сейчас позади него.
Отсюда чудище было видно лучше. Оно замерло далеко от кромки воды. Наверное, опасалось, что большая Акула проглотит его. И поделом! Цуна раздвинула заросли папоротника. Стук сердца от второй горсти лан-лана поутих и уже не так выдавал её.
От корабля отделилось что-то крошечноемалёк на фоне кита, и направилось к белевшей внизу бухте. Цуна не сразу узнала лодку. Не такую, как у них с ма, а крепкую и красивую. В ней сидели два человека. Настоящих человека! У девочки душа ушла в пятки. Она щурилась так и эдак, пытаясь разглядеть их, но яркое солнце выбивало из глаз слёзы. От него сиял воздух, играла глянцем листва, и море заполнялось ослепительными бликами.
Цуна затаилась, прикусила губу. Судёнышко, не торопясь, пристало к берегу. Из него в воду спрыгнул человек. Оставленные вёсла бесполезно повисли, точно лапки, оторванные от жука. Человек походил на старого шамана. Ма рисовала его на песке, когда особенно скучала. Такие же широкие плечи и длинные волосы-сосульки. Из одежды только серые штаны до колен. Тело чужака сияло бронзой, а лицо было темней красной глины.
Сегодняшнее море доброе: обняло гостя, прильнуло к ногам, достало до колен. Оно не хотело отпускать, но человек упорно пересекал одну за другой намытые волнами песчаные косы и выбирался на сушу. Лодку он тянул на верёвке. Волны мешали. Говорили, ей не место на мели, но человек не слушал. Его спутник до сих пор сидел сиднем и даже ступней не замочил. Только когда корма поцеловала дно, он встал, подвернул штаны и, держа в руках снятые с ног обёртки, спустился в воду.