Позже он показал мне, как пытался привить ветки к зрелому дереву. Многие не срослись, а если и срастались, большая часть яблони всё равно продолжала плодоносить терпкими бусинками.
Теперь представь Нико, что молодая дикушкаэто ребёнок, а ветка культурной яблонизнание. Если привить его малышу в начале жизни, он вырастет вместе с ним и будет думать и поступать так, как его научили. Взрослый же давно укрепился на диких корнях, и переубеждать его почти бесполезно. Даже если новая мысль приживётся на одной из веток его разума, останутся сотни других, на изменение которых могут уйти десятки лет.
Когда я пришёл в дом Седьмого, ты ещё не родился. Я видел живот твоей матери, видел тебя младенцем. И как только ты научился ходить, ещё не отягощённый миром, напитанный только любовью, неиспорченный и не озлобленный, принялся учить тебя. Я вырастил хорошее дерево, Нико, с тем, чтобы ты когда-нибудь разбил на моих учениях целый сад. Воспитывая потомков, увлекая своим примером близких, правя народом Соаху. Будучи единственным наследником, ты вскоре получишь большую власть. Потому я мечтаю, что ты останешься далёк от жестокости Валаария в отношении таких, как я.
В конце жизни я наконец понял, в чём Цель порченых людей, и как она связана с чёрным солнцем. Однако, воплотить её уже не успею. Я надеюсь раскрыть тебе великую загадку миразагадку затмений, но только если ты сам этого пожелаешь. А прежде прошу у тебя прощения за утаённые планы и напоминаю о праве выбора. Женитьбане такая уж плохая штука. Семья и тихая старость в окружении детейпоистине высшее благо в наш неспокойный век. И сейчас, умирая в одиночестве, имея за плечами только вереницу прошедших мимо людей, я понимаю, какого счастья был лишён все эти годы. И чем старше ты становился, тем сильнее меня терзали сомнения о твоём предназначении. Они не оставили мою дряхлую душу и по сей день.
Как бы то ни было, меня уже нет, и ты сам должен выбрать: пойдёшь ли по пути, начертанному родителями, продолжишь ли мою дорогу или же найдёшь свой собственный путь. Я не смею настаивать и просить. Могу лишь предложить тебе последнюю загадку о чёрном солнце и не раскрою всего здесь и сейчас, ибо ты не готов. Чтобы понять мои мысли и чувства, ты должен пройти тем же путём. Побывать в местах, где бывал я, увидеть людей, которых я изучал. И тогда ты будешь способен получить знание. И тогда ты решишь, как им распорядиться. Запомни загадку и сожги этот свиток после того, как прочтёшь».
Нико не стал разглядывать рисунки и надписи, в которых уже уловил несколько тайных слов, известных только им с Такаламом. Вместо этого он поднялся и, наскоро свернув записку, поспешил в домик учителя.
Волнение, страх и гнев захлестнули юношу. Он чувствовал себя обманутым, но воодушевлённым от мысли, что Такалам счёл его достойным какой-то невообразимой тайны.
Погоди же, старик! Тебе много чего придётся мне объяснить! выпалил он, сбегая по ступенькам в сад и распихивая перепуганных слуг.
Глава 3 Алчность
Если читатель задастся вопросом, почему я потратил всю жизнь на изучение порченых людей, ответ будет прост: я стремился познать их, дабы стать ближе к самому себе. «За каждый труд да воздастся», любила повторять Ами. Это правдивая поговорка. После долгих лет работы мои старания, наконец, оплачены. Я сделал выводы, которыми хочу поделиться с другими. Однако, то, что я напишувсего лишь догадки измученного старика-скитальца. Я не стану утверждать, будто мысли моипоследняя истина. Но и оставить их только в бренном теле, а после пустить по ветру прахом было бы глупо. Потому, я запишу их здесь.
Догадка первая: у каждого, кто рождён с Целью, есть и свой дар в противовес изъяну. Для правдолюбца ложь очевидна, как грязное пятно на рубахе. Мне даже кажется, у людей меняется голос, когда они лгут. Уроды предчувствуют беду. Плакальщики отличаются небывалой силой. Легковеры всюду видят хорошее и дарят надежду. Тайну безногих я не мог разгадать много лет. Только единицы калек доживают хотя бы до юности, а в детстве дар почти неразличим. Но всё же кое-кого встретить мне удалось. И из наблюдений я могу сделать вывод, что такие люди способны управлять. Управлять кем угодно. Власть их слова и взгляда не поддаётся объяснению. До сих пор не погас в моей памяти образ хрупкой безногой девушки, которой подчинялись воины и крестьяне, душегубы и примали. Девушки, которую я любил.
(Архипелаг Большая коса, о-в Пепельный 12-й трид 1019 г. от р. ч. с.)
Астре ощутил пульсацию боли и сквозящий из-за двери страх.
Отпирайте, сонные тетери! послышался мальчишечий голос. Тут на мне дружок ваш кулём лежит!
Сиина торопливо растормошила парней на полатях. Астре спрятал в рукаве столярный нож.
Открывайте!
Дверь пнули.
Не врёт, коротко бросил Марх, всегда отличавший правду от вымысла.
Проснувшиеся дети испуганно жались друг к другу, словно замёрзшие пташки.
Ты кто? громко спросил Астре. И что за дружок?
Да Генхард я! Генхард! взволнованно сообщил мальчишка. А этого звать как-то не по-нашему, не помню я! Он по дереву мастер, вроде как. Всякие плошки да ложки делает. Забирайте его, зря я пёр что ли?
Переглянувшись с остальными, Рори пошёл снимать засов. Марх встал чуть поодаль, накладывая на тетиву стрелу. Сиина застыла у окна, до дрожи сжав ладонь Астре. Предчувствие не обмануло её.
Из сеней дохнуло холодом и сырым запахом дождя. В проёме появились две фигуры. Рори тут же побежал снимать Илана со спины мальчишки. Генхарду было лет четырнадцать на вид. Бедняга согнулся в три погибели, с носа и повисших сосульками тёмных волос капала вода. Грязный след растоптанных башмаков тянулся от самого порога.
Вот и ладно, пробормотал он, опасливо косясь на Марха. А я-то пойду. Пойду я. Больно надо мне с вами, обормотами, связываться.
Он развернулся и собрался бежать, но Рори проворно сгрёб мальчишку в охапку свободной рукой.
Так ведь, чернодень скоро, пробубнил он сочувственно. Куда пойдёшь-то? Обсохни хоть.
А я и в лесочке схоронюсь! завопил Генхард, извиваясь ужом и пытаясь укусить Рори. А ну пусти! Пусти меня!
Не тут-то было. Хватка у плакальщика была железной.
Тащи его внутрь! скомандовал Марх, подставляя спину для Илана.
Мальчишку вытолкнули на середину комнаты и обступили со всех сторон. Сиина только краем уха слышала разговор. Она подтапливала печь ради горячей воды и металась от кладовой с настойками и травами к стонущему брату. Он весь был в синяках и кровоподтёках. Нос сломан, губы разбиты, лицо вспухло так, что от карих глаз одни щёлочки остались.
Дети при виде него забились в угол. Только Яни подошла совсем близко и погладила по слипшимся, тёмно-рыжим волосам.
Больно, да? спросила она.
Не мешайся, подтолкнула её Сиина. Иди к остальным.
Яни стащила с соседней лавки одеяло и отправилась в общую комнату, где вели допрос нового знакомца. Она протиснулась через старших, отбросила руку Марха и деловито, без тени страха укутала трясущегося Генхарда. Потом обняла крепко и спросила, глядя на него снизу-вверх:
Ты теперь тоже с нами, да?
Мальчишка выпучился на неё.
А я и говорю, вступился за него Рори. Обсохнет пусть, потом говорит. Всё равно чернодень.
Ещё охаживать его не хватало! завёлся Марх. Может, тут целая толпа таких в кустах прячется, пока мы его греем, да жалеем!
Эй, Яни дёрнула парня за штанину. Убери свою стрелялку. Иди, лучше, ставни затвори, чернодень скоро.
Ты чего раскомандовалась, поганка мелкая? вспыхнул тот. А ну иди сюда! Сама у меня закроешь! Сначала рот свой бесстыжий, а потом и всё остальное!
Ты у нас самый длинный, фыркнула Яни, прищурив раскосые глаза и спрятавшись за Рори так, что видны были только две тугие рыжие косички. У тебя руки, как оглобли, вот и закрывай сам. Я не достану.
Зато язык у тебя до потолка достаёт! Что за дети пошли! возмутился Марх. Попадись мне только!
Он поворчал для вида, развернулся и нехотя поплёлся выполнять поручение маленькой хозяйки.
Жить будет, сообщила Сиина, появившись в общей комнате.
Помочь надо? спросил Рори.
Нет, я сама.
Астре едва держался. Боль Илана выворачивала нутро. Жжение, жар, тошнота. Невыносимо.
Яни, завари чаю, с трудом подал голос калека.
А с чем? оживилась та.
С малиной. Две горсти положи, суетливо бросила пробегавшая мимо с полотенцем Сиина. Ему пропотеть нужно. Она мельком глянула на Генхарда и добавила:И этому тоже.
Рори подвинул к печи стул и усадил на него мальчишку. Марх плюхнулся на лавку, вытянул босые ноги. На рукавах и штанинах пестрели полосы материи. Сиина подшивала их каждые полгода, но Марх рос быстро, и лодыжки всё равно оставались голыми, а руки открытыми до середины предплечий. Генхард, напротив, тонул в не по размеру большом подранном тулупе и грязных шароварах, подпоясанных не то скрученным платком, не то оборвышем скатерти. Великаньи башмаки, туго стянутые ремешками, едва держались на худых икрах.
Все молча сверлили взглядом нового знакомца.
Чего уставились со всех сторон, как вороньё на падаль? буркнул Генхард, обхватив ладонями горячую кружку и сделав первый несмелый глоток. А я и ничего. Я мимо себе проходил, а там смотрю, а его колотятрыжего вашего. А я этих-то знаю. Они бока намнут, пообдирают наспех, да и всё. А там то монетка в сторону откатится, то обувка справная окажется, то ещё чего. Я и подбираю за ними. Ну, и хотел тут тоже посмотреть, может, забыли чего. А они озверели чего-то, обобрали до нитки, ладно хоть штаны на нём оставили. А я и смотрюшевелится ещё. Дай, думаю, до дома дотащу. Вдруг чего пожрать дадут.
Вдруг чего спереть можно? поправил Марх, прищурив зелёные глаза.
А чего сразу переть-то? Чего переть? заершился Генхард. Я-то и ничего. Я только за хлеба кусочек.
Ты его в гору через глухой лес пёр за кусочек хлеба? фыркнул правдолюбец, скрестив руки на груди. Лучше не ври, малой, я тебя насквозь вижу.
А я и не вру мальчишка вжал голову в плечи и совсем скукожился. А вы все эти, да? он боязливо кивнул в сторону Сиины. Порченые?
Так и знал! выпалил Марх, подскочив. Ясно вам, зачем он сюда попёрся? Дорожку заприметить, а потом провести сюда его «этих», чтобы они нам бошки посрубали!
А чего и нет-то?! Чего и нет?! выпалил вдруг мальчишка. Когда деньга в руку идёт, какой дурак не возьмёт-то?! А ты б не взял? А ты знаешь, сколько бошки ваши стоят? Знаешь? Мне на одну можно трид жить! Трид! Расплодились тут, как тараканы! Кому вы нужны, уродцы этакие? Он сплюнул на пол и зло зыркнул на остальных.
Яни, только что вручившая кружку бледному Астре, подошла к мальчишке и без лишних слов бахнула его по лбу железным ковшом.
Дурак, сердито сказала она. Ты теперь будешь жить с нами, так что не ругайся тут, а то язык будет как у Марха. Бери тряпку и вытирай свои слюни. Сестра тут моет-моет, а ты плюёшься. Убирай, давай!
А ты-то чего разоралась, мелкая? всхлипнул мальчишка, приложив грязную ладонь к ушибу. Чего вы все орёте? Я даже дорогу не помню! По темноте шли-то! Кому я вас теперь кому я про вас расскажу-у-у-у?
Рори погладил его по голове.
Илан очнулся, выдохнула появившаяся в проёме Сиина. Бормочет что-то невнятное.
Рори подхватил Астре и понёс в комнату, где лежал раненный. Марх последовал за ними. На пороге он обернулся и велел Яни проследить за Генхардом.
Сиди тут, со мной, сказала она, пристроившись на краешке стула и взяв его за руку. И не сбегай, а то укушу. А если ты меня обидишь, мой брат тебя побьёт.
А который из них твой брат? опасливо шепнул Генхард.
Все, гордо ответила Яни и улыбнулась.
Мальчишка стянул одеяло и прислонился спиной к печи. Он до сих пор дрожал, а с волос капала вода.
Ты так заболеешь, заметила Яни. А у нас малины мало. Снимай всё и вешай вот тут, на верёвку.
И не буду я снимать!
Снимай! Яни принялась стаскивать с него обувь. Всё равно не сбежишь! Не косись на дверь!
Да уж голым-то точно не сбегу, огрызнулся Генхард, смелея от того, что старшие собрались в другой комнате.
Снимай, а то закричу и скажу, что ты меня обижал, недовольно прищурилась Яни. Знаешь, какие у Рори кулаки? Он тебя ух! И сплющит, как блинчик! А Марх тебе стрелу прямо в попу пустит! Ты потом месяц будешь стоя сидеть.
Вот же пиявка приставучая! И чего я вообще сюда пёрся? Попал в клеть со зверями! Вы, небось, и человечину едите?
Мы кролика едим, пожала плечами Яни, сдвигая одежду Марха и помогая Генхарду развесить свою. Сестра варила суп из его косточек. Я сначала не хотела есть, но Дорри говорит, он уже мёртвый. Он не обидится, и ему не больно.
А-а-а, вон оно чем пахнет так вкусно, мальчишка сглотнул, глянув на котелок за спиной. А этот ваш рыжий мне обещал, что накормит. А я и думал, он на краю деревни живёт. А он, гад, вон откуда. В самых горах, да в глуши. И как он меня уговорил на такое? Знаешь, сколько я его тащил? Полтора дня! Он-то здоровенный, ноги еле волок, а я его почитай на своём горбу пёр. Как поглубже в лес зашли, я его бросить хотел, а ночью не видать ничего, дорогу назад забыл! Так и пришлось до самого порога волочь! Вы мне теперь не хлеба кусочек, вы мне пир закатить должны! Целую свинью зажарить! Да с яблоками! Или с чем там целых свиней едят?
Тут служанок нет, отозвалась выглянувшая в дверной проём Сиина, Ложку возьми и ешь. Котелок уже нагреться должен.
Ещё кормить его не хватало! Не для него ловил! взъелся было Марх, но его прервал Астре:
Пусть ест.
Оставшийся в одних подштанниках, Генхард подошёл к столу. Снял с крючка половник, воровато озираясь, отломил кусок хлеба, завёрнутого в тряпицу. Пристроился у печи и принялся жадно хлебать. Яни с интересом наблюдала за ним. У Генхарда были чёрные глаза и такие же волосы. Впалые щёки чуть порозовели от тёплой еды. Когда он смахивал пряди со лба, Яни заметила коротенький обрубок на месте правого мизинца. Генхард давился и кашлял, но продолжал черпать жидкий суп, а после обсасывать косточки, на которых не было мяса.
Илан приходил в себя мучительно и медленно. Сиина сидела рядом, на табурете, поглаживала его по руке, старалась не плакать при детях. В парня влили два стакана крепкой настойки на дубовых стружках. Сиина готовила её для прималя и иногда добавляла в питьё детям, чтобы выгнать простуду. Марх хищно косился на бутыль, которую в прошлый раз ополовинил, а в этот раз так и не нашёл.
Наконец, Илан открыл глаза и сказал первую осмысленную фразу:
Сестра, это ты?
Это я! взволнованно выдохнула Сиина. Ты уже дома, всё хорошо, ты теперь дома! Где у тебя болит? Я сделаю примочки.
Проще спросить, где у меня не болит.
Илан слабо рассмеялся и попытался сесть, но ему не дали.
А я говорил, надо было Рори с собой взять, фыркнул Марх, скрестив руки на груди.
Чтобы он там у мясной лавки все глаза выплакал?
Да пусть ревёт, если так хочет! Зато у тебя бы рёбер целых побольше осталось!
Ох, заботливый ты наш, прокряхтел Илан, всё-таки садясь. Хорошо, что вас никого там не было.
Он посмотрел на детей и осёкся.
Рассказывай, глухо потребовал Астре.
Внешне Илан крепился, но от него разило недавно пережитым кошмаром. Калека с большим трудом не поддавался шквалу боли. Его увлекало в омут, заполненный страданием и чувством вины.
Сиина, дай что скажу. Ты только не шуми, ладно?
Да что случилось, Илан? Не пугай так!
Девушка наклонилась к нему.
Там Иремил. Он на площади. К столбу привязан. Узнал кто-то, что он не лесник, и что те, кого он водит к ущелью, обратно не возвращались. Следили за ним наверняка. Я хотел его ночью вытащить, а он мне запретил, а чтобы я не спорил, он пеплом из руки Он сам себя задушил.
Сиина прижала ладони к лицу. Её мелко затрясло.
Нас ищут уже два тридня. Иремил перед смертью сказал, чтобы мы тайник открывали и уходили отсюда выше в горы или за них. В общем, подальше
Илан тяжело вздохнул, опустился на скамью и повернулся лицом к стене.
Теперь остальным передай, сказал он, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Сиина сдавленно завыла. Предчувствие не обмануло её, как не обманывало никогда.
* * *
Приближалось затмение. Марх давно затворил ставни, но спокойней не стало. Густая, душная тревога сочилась в щели, мешалась с жаром натопленной печи.