Она забрасывает ноги на скамейку, укладывается мне на колени и смотрит снизу вверх глазами обожравшейся сливок кошки.
Я его так ненавидела. С ума сходила, думая, как встретимся, что я ему скажу... А встретиться хотела! И всего остальноготоже хотела, еще как...
Пусть выговорится, ей нужно. Я легонько перебираю темные волосы, рассыпавшиеся по моим коленям, глажу плечи. Вот и хорошо. Теперь будет куда меньше истерик и выносящей мозг дряни, что здесь по недоразумению зовут вином. От неё одуряюще пахнет: смесью удовлетворенного желания, любовного пота и прорвавшихся наружу чувств. Люди не слышат и половины этих запахов, бедные. А услышав, сходят с ума, не зная, как реагировать. Хотя вот Ленар все понял правильно, я лишь чуть-чуть раскачал его восприятие, набросив свою картину мира, когда проходил мимо в том зале. К утру выветрится.
Мэл,меняет она тон,почему ты ушел? Нет, я понимаю, почему, но зачем это тебе?
Какое-то время я решаю, относится ли вопрос к разряду риторических. Потом осознаю, что думать мне лень и проще ответить.
Нарывы надо вскрывать, сердце мое. А этот как раз созрел.
Целитель, чтоб тебя,фыркает она, млея под прикосновениями.
Не всем же рождаться принцами,поддразниваю её легонько.Ты уверена, что хочешь завтра уехать?
Перед ответом она долго думает.
Да. Нам здесь нечего делать. Отчет я могу написать и дома. А ты считаешь...
Я ничего не считаю. Но развлечения, по-моему, закончились. Значит, пора убираться. Кстати, ты великолепно танцуешь. Даже меня всерьез пробрало.
Спасибо,блаженно улыбается она.Я рада, что тебе понравилось.
Глупая. Да большая часть тех, кто был в зале, сейчас показывают чудеса темперамента в чьей-то постели, представляя в ней тебя. Если не все. Ну, разве у кого-то совсем большие проблемы...
Надо будет повторить,лениво сообщаю я.Хочу быть единственным зрителем и оценить по достоинству.
Думаю, этот танец нам еще припомнят. Может, девочке действительно следовало согласиться на замену? Она же знает, что мне плевать на остальных. Только второй такой случай, чтобы... вскрыть нарыв, мог и не представиться. Да и приятно, признаться. Люблю рыцарские глупости в свою честь. Дыхание рядом становится все тише и мягче, рука соскальзывает со скамейки... Ну, наконец-то! Вот же бездна энергии. Я уж думал, придется успокаивать своими методами.
Осторожно сдвинувшись, подхватываю Кельтари на руки. Я не намного сильнее обычного человека, но дотащить могу любое тело и практически куда угодно. Совершенно необходимое качество для моего образа жизни. Это тело тихонько посапывает у меня на руках, вырубившись намертво. Прихожая, спальня, постель... Запахи сносят голову, застилают рассудок. И это я еще сыт до неприличия. Ох, что они здесь творили. Опустив Тари на кресло, сдергиваю белье, застилаю свежим. Нужный шкаф мне еще в первый день горничная показала, очаровательно алея щечками и ушками от объяснений, зачем господину это знать. А что делать. Раз уж взялся быть официальным фаворитом и наложником... Хранителем ложа, вот!
Бережно переложенная на постель, она на мгновение приходит в себя. Мычит что-то нечленораздельно, прижимается, обвивая меня руками и ногами. Потом успокаивается. Что ж, приглашая нас на вечер в дружеском кругу, Ленар обещал, что будет нескучно. Выполнил обещание с лихвой, надо признать. Я задуваю последнюю еще не догоревшую свечу, устраиваюсь поудобнее и соскальзываю в томную дрему на границе сна и яви, как положено моей расе вместо сна. Так намного удобнее думать. А вам сладких снов, моя принцесса, способная уснуть рядом со смертью.
Хорошая девочка,улыбается Мэл.Убедительно. Что, к демонам отчет?
К демонам,то ли соглашаюсь, то ли прошу я.
И он начинает меня целовать так, как умеет только он, как будто ждал этого всю жизнь, а теперь собирается делать это вечность. Его рот пахнет вином, в перерывах между поцелуями я облизываю губы, слизывая с них его вкус, бездумно и расслабленно глажу его спину и плечи. Резкое возбуждение стихает, но не уходит, а тягучими длинными волнами накатывает и снова отпускает, давая передышку. Сладко. Горячо. Нежно. Чувствую себя хрупкой драгоценностью, так он бережен и мягок, так осторожны и уверенны ласкающие меня губы. Почти невыносимо... Но мне и самой хочется именно так.
Ненадолго оторвавшись, он приподнимается на локте, улыбается, всматриваясь мне в глаза, снова опускается сверху, прижимая меня бедрами. Наконец-то чувствую и его возбуждение. Я-то уже пьяна, как будто сама пила густое вино цвета венозной крови, рдеющее в бокале. Мэл от вина не пьянеет, только от чужого удовольствия или смерти. Сейчас я сделаю все, чтобы он опьянел от меня. Но у нас выбор ограничен удовольствием. В мерцающем серебре его глаз не прочтешь ничего, только губы улыбаются, и он тоже их облизывает, медленно проводя узким кончиком языканапоказ.
Хочу тебя,выдыхаю, пользуясь передышкой.Пожалуйста.
Он любит, когда я прошу. А мне нравится просить. Мы идеальная пара, не так ли? Тонкие пальцы ерошат мне все еще чуть влажные волосы. Я видел, как эти пальцы быстро и небрежно ломают шею жертвы, а губы не перестают улыбатьсяпрямо как сейчас. Но это неважно. Я и сама умею не хуже. Он веками убивал таких, как я. А я не раз охотилась на таких, как он. Идеальная пара, я же говорила.
Пальцы в моих волосах, вкус его губ, запах тела и жар кожи... Я снова раздвигаю бедра, широко развожу колени, опираясь ступнями на кровать. Давай же. Бери. Его плоть немного больше, чем мне нравится и подходит, но это неважно: Мэл делает мне больно только тогда, когда сам хочет этого. Или когда хочу я. Если разница между нашими желаниями и есть, я ее не замечаю. И если будет больноготова терпеть, лишь бы ему понравилось.
Но боли нет. Жар его тела врывается внутрь меня, обжигая, клеймя изнутри. Задыхаясь, я плавлюсь от его ласк, небрежных, необязательных, почти нечаянных. Все равно главноетам, внутри меня. Вязкие долгие удары, медленные, такие медленные, что я успеваю простонать, задохнуться, выгнуться навстречу и снова вдохнуть, прежде чем удар достигает цели. Как можно так невыносимо медлить? Каждый раз, когда он движется назад, я всхлипываю и прикусываю губу, а потом снова тянусь к нему, навстречу, насаживаясь, приподнимаясь...
Тари...
Больше он не говорит ничегоно и этого хватает. Очередная волна захлестывает меня целиком и не отпускает. Вцепившись пальцами в его спину, привычно утыкаюсь лицом в горячее мокрое плечо, чтобы не орать. Изнутри меня скручивает в мучительно-сладкой судороге, сжимает в тисках его объятий, которые я скорее угадываю, чем чувствуюи выбрасывает в звонкую пустоту. Задыхающуюся, мокрую, обессиленную. Сил нет даже на то, чтобы разжимать пальцыих, похоже, свело судорогой. Я просто молча смотрю ему в глаза, ловя в них тень беспокойства. Потом все-таки с трудом отвожу ладони, растекаюсь на скомканных простынях. Он опускается сверху, прижимая меня всем телом, приникает губами к моим губам. Мы не целуемсяпросто лежим, прижавшись друг к другу, дыша вместе, в унисон. Время качается вокруг нас, скользит мимо, не задевая, не трогая.
Потом он все-таки сползает с меня набок. Протягивает руку к столику, не глядя, нащупывает бокал с остатками вина и протягивает в тот самый момент, как я облизываю губы, чтобы попросить. И это тоже, да. Всегда, всю жизнь меня дико бесило, когда кто-то пытался угадывать мои желания. Угадывать, исполнять, а потом еще и в глаза заглядывать, ожидая благодарности. С Мэлом это просто перестало иметь значение. Он делает то, что хочети когда хочет. Чужие желания для него прозрачны по определению, будь это жажда, голод или похотьи не замечать их ему куда труднее, чем замечать. Забавно. Единственное существо, что знает меня лучше, чем я самачудовище, нечисть. Монстр. Единственный, кому приходит в голову звать меня малышкой и вытирать мне мокрые волосы. И, кстати, полотенце уже лежало в спальне, когда я пришлапросто потому, что я всегда плохо вытираю волосы.
Повернувшись, я прижимаюсь к нему всем телом, прилипаю, обвиваю руками и ногами. Кладу голову ему на плечо и слушаю ровное, уже успокоившееся дыхание. Дышит он куда реже, чем люди, и очень тихо, если не лечь вот так, в обнимку, то и не поймешь, что грудь все же поднимается. Сначала меня это пугало, потом раздражало. Теперь просто ловлю моменти слушаю. Заметила, что когда я слушаюон дышит немного чаще и глубжеэто ведь что-то значит? Хочется думать, что да. Наверное, просто рефлекс на чужое присутствиехищнику положено реагировать на жертву.
Мэл,окликаю его тихонько.
Что, солнышко?
Хочешь, завтра проведем весь день вместе? Покажу тебе что-нибудь, здесь есть красивые места.
Вдвоем?спрашивает он, по голосу слышу, что улыбается.
Угу. Даже от охраны смоемся.
Хочу. Если обещаешь весь день не думать об отчете. Кстати, что там за письмо?
Я могла бы спросить, какое письмо: у меня на столе их навалом, хоть и не с сегодняшней датой. Могла бы отговориться, сказать, что это обычная весточка или служебная записка. Но ему и правда не все равно. Он смотрел на мой стол всего пару секунд, а потом пошел наливать мне ванну, хотя с этим вполне справилась бы горничная. И приготовил полотенце.
Это из дома,отвечаю я.От отца. Благодарит за инспекцию Дильи.
Мэл молчит. Он замечательно умеет молчатьи слов не надо.
Да, и про карнелен тоже. Ерунда. Все, как и ожидалось.
Ты третью неделю занимаешься работой с утра до поздней ночи,тихо роняет Мэл.Кстати, у тебя под глазами круги, видела?
Я ухитряюсь пожать плечами, хотя сделать это, прижавшись к нему, нелегко.
Меня не было в метрополии несколько лет, накопилась прорва срочных дел. Никто ведь не виноват, что я решила устроить такие долгие каникулы.
И на этих каникулах немножко умерла,иронично дополняет Мэл.Но это, конечно, не слишком уважительная причина, чтоб забросить дела.
Это совершенно не уважительная причина,подтверждаю я.И я все-таки не умерла. Технически. Хотя это твоя заслуга.
Это моя неосторожность,фыркает он, и мы смеемся вдвоем.
Потом он снова наливает вино. Мы пьем из одного бокала по очереди, в голове у меня легкая приятная пустота, тело наполнено истомой и хочется то ли смеяться, то ли плакать, то ли напиться вдрызг. Да, в письме не было ровным счетом ничего неожиданного, но и ожидала-то я мало хорошего.
Тебя надо учить безответственности,насмешливо бросает Мэл, когда я тянусь к столику с бумагами, чтоб записать внезапно возникшее соображение о паре бюджетных статей.
Это я умею и так.
Ошибаешься. Тебе только кажется, что умеешь. У вас жуткая система воспитания, солнышко.
Он сидит на кровати, скрестив ноги, идеально прямой и совершенно расслабленный. Смотрит, как я голышом строчу в блокноте. Улыбается. Ну да, не буду же одеваться, чтоб написать пару строк. Да и кого стесняться? Мэла? Настолько дикая идея меня давно не посещала. За одной мыслью приходит другая, за нейследующая. Через полчаса я едва успеваю бросить в безопасное место блокнот, как меня молча сгребают в охапку, швыряют на постель и наваливаются сверху. Покоряясь, я подставляю губы и между поцелуями интересуюсь:
А причем тут система воспитания? Она отлично работает.
Отличноне то слово. Стоит посмотреть на тебя.
Мэл говорит сухо и раздраженно. Он так редко злится, что это можно приравнять к чрезвычайному происшествию. И он никогда не злится на меня. Неужели из-за отчета? Нет, быть не может. Наверное... Я заглядываю ему в глаза, по спине бежит неприятный холодок.
Ты обиделся? Ну, прости. Я приторможу с работой, обещаю. Побудем вместе.
Солнышко,вздыхает он, мгновенно меняя тон и обнимая меня за плечи.Ты прелесть, но именно это и подтверждает мои слова. Послушай себя и ужаснись. Ты и правда думаешь, что я могу обидеться на тебя? За то, что ты выворачиваешься наизнанку ради никому не нужных бумаг? Ваша система лепит из недолюбленных девочек и мальчиков несчастных взрослых, искренне думающих, что их можно любить, только пока они хорошие и послушные. Ты сбежала в самый далекий от вашей империи мир, фактически умерла и воскресла другим существом. Как ты выразилась, технически. Но твою семью и империю всерьез волнуют только не написанные отчеты и пристойность поведения? Никому не интересно, что с тобой было все эти годы и какой ты вернулась?