За гнёздышком акробатки были коробки с цирковыми снарядами, пригодные для сидения, любимый стол Акселя, фотографии и карта на стенах, а один из самых дальних и самых тёмных углов принадлежал великому магу.
Места он занимал куда меньше, чем Анна. Там были его любимые ковры, пахнущие, как мне казалось, песчаной пылью Аравии, и старый, похожий на радиаторную решётку автомобиля обогреватель, сконструированный Костей. Он работал от аккумулятора и каким-то непостижимым образом заряжался при движении повозки. Я не пытался разобраться, знаю лишь, что было множество шестерёнок, которые жутко стучали при движении.
Как-то я спросил Джагита, действительно ли он чувствует себя в своём углу «как дома».
Спроси у Акселя, ответил он. Как только осмыслишь его ответ, возвращайся, и я, может быть, его дополню.
Я отправился к Акселю.
Дом должен быть вот здесь, сказал Капитан и жизнерадостно постучал себя по груди. Если ты не носишь самого себя под сердцем, ни один пентхаус, ни одна квартира не сможет тебя удовлетворить. Иди, скажи нашему бородатому упрямцу, что я всё ещё остаюсь при своём мнении.
Я пошёл обратно к Джагиту, и тот впадал в недовольство.
Что-то ты больно быстро.
Я всё понял, пролепетал я.
Может быть, он просто не любил общаться с людьми, но я предпочитаю думать, что это был по-настоящему скромный человек.
Иди, спроси у Марины.
С Мариной мы общались по вечерам и ночью, когда у неё кончался завод и дневная порция предназначенных мне оплеух подходила к концу. А был как раз вечер.
Дом где-то далеко. Там классная черепичная крыша, которую я помогала делать отцу, и сарай, в котором всегда есть свежее сено.
Она потащила меня в фургон к цветной карте, растянутой на одной его стене, и поставила там фломастером жирную точку где-то рядом с Гданьском.
Не дожидаясь очередной путёвки от Джагита, я спросил у Анны.
Мой дом там, где мой дракон, сказала она и пощекотала у меня под подбородком.
У каждого должен быть свой крошечный угол, наконец сдобрил мою пищу для ума Джагит. Не важно где ты находишься, стоишь ли ты на месте или куда-то направляешься, первым делом найди свой угол. Освойся там. Не важно как он обставлен. И не нужно бояться менять один угол на другой. Человек несовершенен и слаб, он не может висеть в воздухе, ни на что не опираясь.
Но Капитан может.
Вся наша труппаугол твоего капитана. Если вдруг он решит найти себе другое место, нас просто не станет.
* * *
Джагит сидел на своём месте, привалившись к стене, и волшебные его ковры сгрудились вокруг хозяина, пытаясь спрятать его в себе, как капуста прячет младенца при приближении чужих родителей.
Я сразу почуял неладное. Позвал его, потом приблизился, ища, чем бы подсветить. Прислушался, пытаясь определить, спит он или в глубокой медитации. Или в чём-нибудь таком. Аарон, мой приятель из приюта и большой любитель ТВ, рассказывал как-то с восторгом, что тибетские маги могут медитировать, практически останавливая своё дыхание.
Темнота сыграла с моими чувствами злую шутку. А возможно, злую шутку сыграло также то, что от Джагита почти не исходило тепла. Сам того не желая, я коснулся его шеи и словно бы примёрз. Она была холодной и влажной. Пот или вода? Что бы это ни было, влага каплями собиралось на коже, будто только что выпавшая роса.
Должно быть, я заорал, потому что секунд пять спустя повозка качнулась под весом Марины и Мышика, которые вскарабкались на борт одновременно. Джагит завалился на бок, его поза лотоса рассыпалась, как этот самый лотос, облетающий по осени ворохом белых лепестков.
Джагит! сказал я задыхаясь. Он не просыпается.
Аксель отодвинул Марину, взяв её двумя руками за плечи, ногой отстранил пса. Где-то позади Анна, ломая ногти и спички, пыталась разжечь масляную лампу. Повозка всё наполнялась и наполнялась народом, пусть даже это был только Костя, мне казалось, что он привёл с собой половину города.
Наконец появился свет, и лампа перекочевала в руки Акселю.
Старина Джа, буркнул он себе под нос, дёргая мага за бородку, наверное, чтобы удостовериться, что тот не претворяется. Не помню, чтобы раньше с тобой что-то такое случалось.
Может, его укусила змея?
Он бросил на меня короткий взгляд.
Змеи ночуют в его желудке. Никто ни разу ещё его не кусал.
Ты не видел настоящего Джагитова выхода на сцену, сказала Анна, повиснув на моих плечах. Похмелье смыло с её лица все краски, а теперь на их место приходили краски какие-то потусторонние. Уши её, например, наливались синевой, а на шее появилось оранжевое пятно. Сорокаминутного номера с этими гадами. Это зрелище не для слабонервных. Капитан хочет сказать, что вряд ли змеи могли причинить ему какой-нибудь вред.
Аксель оставил в покое Джагитову бородку и два раза хлопнул в ладоши.
Убирайтесь все отсюда. Ему нужен воздух Все, кроме Кости. Костик, давай-ка подтащим его к входу мальчик, сбегай за доктором.
Джагит сам доктор, вспомнил я на улице.
Прекрасно, сказала Мара с неуместным сарказмом. Значит, выздоровеет без посторонней помощи.
Её всю трясло, и я пожалел, что не удосужился подумать головой, прежде чем открывать рот.
Первым делом я забежал в магазин, откуда мы брали электричество. Думаю, никто из наших и не вспомнил об этом наутро, приняв свешивающуюся с дерева работающую розетку как данность жизни, приятное, но не необходимое дополнение к повседневному быту. Так же, как вечером никто не подумал скатать переноску обратно и сдать в магазин.
Следуя за путеводной нитью провода, я ворвался внутрь. Здесь торговали шляпами и какими-то картонными на вид платьями, идеально смотрящимися как на манекенах, так и, должно быть, на фарфоровых жителях.
Я попытался объяснить двум девушкам и их четырём рыбьим глазам, что мне нужен врач.
Доктор, поправился я. Это универсальное слово нашло в них какой-то отклик.
Вы можете звонить, сказала мне девушка за прилавком на изрядно ломаном английском.
Но телефон больницы был занят. Следя за мудрёной жестикуляцией одной из продавщиц, я понял, что где-то неподалёку есть аптека, где несомненно должен быть квалифицированный специалист. И не спрашивайте меня, как она показывала «квалифицированный специалист». Всё равно я не смог бы повторить.
Так или иначе, аптека действительно нашлась совсем рядом.
Пожилая женщина за стойкой уставилась на меня, словно на некую неведомую зверушку.
Нет больше докторов, сказала она по-английски и для внушительности развела руками.
Нет? Что это значит?
Я перестал следить за построением своих фраз. Какая разница, в каком порядке маршируют друг за другом слова, если всё равно единственным правилом, которым, похоже, следовали при общении с иностранцами местные жители, это «меньше английских слов, больше жестикуляции».
Для цирка нет. Вчера звонили. Говорили в цирк доктор. Доктор не пришёл назад.
Я озадаченно смотрел, как она потрясает телефонной трубкой и тычет в календарь, словно я мог не понять простых слов «yesterday» и «call». Несмотря на внушительные габариты, в движениях женщины не было ничего лишнего, будто у повара, нарезающего бекон. И пахла она лекарствами, а из кармашка халата торчал, будто восклицательный знак, градусник. Настоящая медсестра. Впрочем, как и всё в этом городе. Такое впечатление, что ненастоящих работников здесь просто не бывает.
Не вернулся?
Не вернулся.
Как мог, я описал внешность доктора, благо, та была довольно примечательной. Женщина кивнула и довольно растерянно вытерла тыльной стороной ладони глаза, будто бы опасалась случайных слёз. Должно быть, слишком выразительно я демонстрировал сложенной в щепоть пятернёй бородку.
А кто звонил? спросил я напоследок, и заработал тычок пальцем в свою сторону.
Ты.
Я?
Твой голос.
Медсестра нахмурилась, вложила одну руку в другую так бережно, как будто вкладывала в выложенную ватой коробку вазу.
Ты сказал: «Проститьйе, в цирк на площъядь нужен доктор. Челёвек мирайет», она процитировала это на довольно корявом польском. А потом повторила на английском.
Но никто не умирал вчера! Я и вам не звонил!
Доктор приходил к вам?
Я покивал, вспомнив настойчивого и вместе с тем растерянного врача. Так вот, чего он хотел Кто-то позвонил и, представившись работником цирка, сказал, что у нас умирает человек.
Я могу дать вам домашний адрес доктора. Он живёт тут недалеко и не отвечает на телефон. Но вы можете позвонить в дверь. Это сейчас направо, потом через два квартала налево. Марксов переулок.
Я выхватил бумажку с адресом и попросил:
Вы можете пока позвонить в больницу?
Что?
Позвонить в больницу. Ещё раз. Я уже звонил, но там было занято.
Зачем?
Перед глазами встало белое, словно у куклы, лицо Джагита, и меня передёрнуло.
У нас умирает человек.
Опять умирает?
Всё ещё. Пожалуйста, вы должны нам помочь. Позвоните в больницу.
Дождавшись кивка, я выбежал наружу и столкнулся нос к носу с Мариной. Схватил её за руку и увлёк за собой, считая переулки и на ходу рассказывая, что мне удалось узнать.
Костя хотел сам доехать до больницы, на автобусе, и отвезти Джагита, она посмотрела, как меняется выражение моего лица. Это же самое простое решение! Как оно не пришло в голову мне? Зачем бегать, искать вчерашнего доктора, обрывать телефоны больницы, если можно привезти им пациента? И продолжила:Но автобус не завёлся. В ротор попала грязь, а это очень плохо. Анна отправилась ловить такси. А я пошла искать тебя.
Думаешь, ей удастся?
Откровенно говоря, уже не знаю. Слишком много совпадений.
Я вспомнил наш ночной разговор и кивнул.
Странных совпадений.
Марина ничего не ответила. Мы нашли нужный переулок, застроенный совершенно одинаковыми домами из красного кирпича, будто бы эти дома были кирпичиками в стене другого, исполинского здания с небесной крышей, вперемежку с крохотными сквериками. По указанному в бумажке адресу никого не оказалось, а из окон на нас глядели шторы весёлого тёмно-бордового цвета.
Я сел на газон и задумался.
За всё проведённое здесь время мы не встретили ни одного хоть в чём-нибудь несовершенного человека. Все они были тщательно доработаны кисточкой и тоненьким, как скальпель, ножом, который используют для филигранной резьбы по дереву. Всё продумано кем-то большим и умным до мелочей. Значит, и мальчишки должны быть настоящими. Такими, о каких говорят: «у него шило в заднице». Или«ему бы надрать уши, но сначала хорошо бы поймать». Такими, которые целыми днями пропадают на улице и знают обо всём, что происходит в их районе. И первыми узнают любые новости.
Конечно, придётся повозиться, чтобы проверить свои наблюдения.
Я поделился мыслями с Мариной и она фыркнула:
Это не те ли, которые пялились на наше представление? Стояли строем и пялились. И хлопали мальчишки, тоже мне.
Мой энтузиазм слегка поутих. И всё же я твёрдо решил проверить.
То были какие-то маменькины сынки. Те, о ком я говорю, пока шло представление, наверное, по десять раз исследовали каждый фургон, поприсутствовали при нашем тайном совещании и успели покататься на лошадях. Ты не знаешь ещё их породу. И, заметь, никто их не заметил!
Хорошо, можешь ловить своих приведений. Я узнаю, как дела в лагере.
* * *
Они были на полголовы ниже меня и на год-полтора младше. Их было семеро. Обыкновенные хулиганские рожи, вроде тех, что шныряют по подворотням любого города. Но отличия всё же были: cиняки и царапины были крест-накрест заклеены свежими пластырями. Порванные штаны аккуратно заштопаны.
Эй, ребята!
Семь пар глаз уставились на меня. Я вспомнил Вилле и Сою. Особенно Вилле. Попытался придать своему лицу такое же выражение. Выражение постоянной и плохо скрываемой настороженности, выражение всегда-на-готове. Сердце бешено стучало и рвалось с поводьев.
Вы местные? Есть вопрос.
Чего тебе? грубовато ответил один.
«Ты откуда взялся?» додумал я второй вопрос, который неминуемо должен был последовать, и тут же подготовил на него ответ. Однако его не прозвучало.
Видали, вчера выступал цирк?
Ну, ответил другой с точно такой же интонацией.
И опять вопроса о территориальной и кастовой принадлежности не последовало. Если бы они узнали, что я из цирка, спасти меня смогла бы только самоуверенность и то, что я всё же немного постарше их.
Приходил доктор. Из аптеки на Крюгерштрассе. Такой, в очках и с бородой. Он пропал. Вчера ночью не вернулся домой. Может, вы что-то слышали?
Не слышали, сказал третий. Снова с той же интонацией, она звучала как магнитофонная запись.
Доктора мы знаем, тявкнул второй.
Цирк видели, сказал первый и поскрёб локоть. Локоть был крест-накрест заклеен пластырем, тем же самым, что красовался на разных больных местах остальных. Словно у всех была одна мама. Или, по крайней мере, они все покупались в одной аптеке. Вполне возможно, что в той самой, где я побывал полчаса назад.
А что, он пропал? проснулся четвёртый.
Кто пропал? Цирк? это не то пятый, не то шестой. Пятый совсем крошечный, голова утопает в не по размеру огромной кепке. Шестой чуть постарше, с короткой стрижкой под ёжик. Что объединяло этих двоих, так это одинаково квадратные подбородки, которые встречаются обычно у зрелых мужчин. Наверное, братья.
Да нет же. Он спрашивает про доктора, сказал седьмой, низенький коренастый мальчишка с глупо заправленной в шорты майкой. У него у единственного в качестве оружия был пластиковый автомат.
Доктора мы знаем, сказал четвёртый.
Ну и что с того? сказали хором первый и второй.
Я открыл рот, чтобы ответить хотя бы одному из них, и только тут понял, что все мы говорим на одном языке. Растерянно попытался понять на каком, и запутался ещё больше. На немецком мы говорить не могли, просто потому, что я его не знаю, и не понял бы ни слова. На английском тоже навряд ли. Может быть, я бы всё и понял, но с известным трудом.
Вы говорите на польском?
Я внимательно их разглядывал. Из карманов торчало обычное мальчишеское «оружие» рогатки и палки, которыми можно при случае очень весело запустить в бродячую собаку. У одного карманы куртки и штанов сильно отвисали, будто были набиты камнями.
Первый и второй растерянно переглянулись, а потом второй переглянулся с третьим. Четвёртый от волнения начал выковыривать из карманов и класть в рот гальку. Седьмой засунул в рот автомат, так, словно собирается застрелиться. Они тоже не ожидали такого поворота событий.
Шестой развёл руками и что-то сказал. На этот раз на немецком.
Не пудрите мне мозги! Вы говорили на польском. Тыя ткнул в первого, спросил, что мне нужно, а ты, в того, чья голова утопала в невозможной кепке, сказал, что вы все знаете доктора. Или стой, это был не ты Но кто-то из вас точно такое сказал.
Сновасемь пар настороженных глаз. Никто из них не двигался, никто не пытался грозить мне своими палками, ссориться друг с другом, громко и со вкусом материться, жевать жевательную резинку. И вообще, что они делали, когда я подошёл? Просто стояли и ждали?
Я сделал шаг и отвесил ближайшему оплеуху. Кепочка «Nike» слетела с головы в дорожную пыль, открыв взгляду тщательно расчёсанные и вымытые волосы. Шерлок Холмс, великий сыщик, удавился бы, увидев такую маскировку.
Куда вы дели доктора?
Я ошибся. Они были не настоящими, они были образцовыми. Если немного расшевелить воображение, можно представить, как их одевают и готовят к выходу в свет. Как летают морщинистые руки, под тонкой, ухоженной кожей проглядывают синие вены. Я вижу кружевные манжеты, потом тёмно-синие рукава, разливающиеся в тёмно-синее платье с целомудренно закрытыми плечами. Тормошу воображение ещё больше и вижу наконец лицо. Её года уже катятся к закату. На лице немного штукатурки, словно она так и не смогла решить, пристало ли женщине её возраста краситься или нет; выглядит всё это как облезающая стена старого дома. Кто ещё может придумать таких неубедительных мальчишек? На шее у неё уйма пластиковых побрякушек, из-под манжетов на обеих руках выглядывают наручные часы. Под ногтями полоски грязи, которым она не придаёт внимания.
Мальчишки выстраиваются в очередь к своей маме (бабушке?), и она «как надо» поправляет воротники на их куртках.
Молчание. Я сделал ещё шаг и наступил на ногу второму.
Вы знаете, куда делся доктор, верно?