Аид: иная судьба - Кисель Елена Владимировна


Аид: иная судьба

ПАРОД. КУРЕТЫ

А может быть, всё было наоборот?

Погода была прекрасная,

Принцесса была ужасная

Г. Сапгир

«Это ему было суждено! Он должен был возмужать на Крите! Стать первым из братьев! Одолеть отца! Хочешья прочту для тебя эти строки, глупая жена Крона?! В них Крон не проглотил больше никого из твоих детей! Там победа родилась раньше, там война закончилась без ярости Гекатонхейров, там на трон сел не сластолюбивый тиран, а мудрый и зрелый Владыка, там наступил новый Золотой Век! Лучше, чем Золотой Век!»

«Аид, любимец Судьбы»

Иногда я думаючем это могло бы кончиться. Если бы началось не так.

Тогда я жму плечами. Отворачиваюсь от озер, из которых глядит на меня тот, иной: губы в нитку, в глазахпустота Тартара, с пальцев капает ихор. Отворачиваюсь и ухожу, оставляя его смотреть вслед из отраженияи пусть себе серебристый тополь роняет ему листья на плечи, пусть он сутулится, пусть чертит невидимым стилосом по невидимому песку линию каких-то своих, незнакомых мне воспоминаний.

Наверное, у него все неправильно начиналосьу того, иного. Надеюсь, у него там хотя бы кончилось правильно.

И все жечем это могло бы кончиться, если бы началось не так?!

Мысли скользят, извиваются, поднимают со дна памяти давнюю легенду, а может, сказку, рассказанную чьим-то безмерно усталым голосом. О титане Кроне, который сверг своего отца и взял в жены Звездоглазую Рею. О пророчестве свергнутого Урана: «Судьба-Ананка, рожденная из Хаоса прежде всех, не минует тебя. Придет часи тебя свергнет сын».

«Когда прозвучало это предсказание, жена Крона Рея ждала ребенка. Ей так хотелосьпусть будет девочка. Она даже придумала ей хорошее имяГестия Но родился мальчик. Наследник. На свет появился мальчик с волосами чернее смоли и глазами, впитавшими темноту ночного неба. И тогда Крон приказал принести младенца ему»

Я знаю продолжение этой сказки, ибо яэто продолжение. Вот только сны иногда подкидывают неожиданное: долгий крик, раздирающий грудь, вечный мрак, бесконечные лабиринты времени. И тогда, стряхивая невольный озноб с кожи, я опять ныряю в глубь памятии успокаиваюсь, вспоминая.

 Она ведь не принесла?

 Да, мой мальчик, она не принесла

 А что она тогда сделала?

 Она взяла камень. Обычный камень, завернула его в пеленки и отдала мужу. Крон проглотил камень, думая, что глотает сына, и мальчик с черными глазами и волосами остался расти на острове Крит, под надзором нимф.

 А если бы она вдруг принесла?

 Ты перебираешь такие страшные «если», мой мальчик. Зачем ей было отдавать своего первенца Крону?

 Ну, она же не знала, что он его съест. И, может, она боялась. Или если вот

 Не надо этих «если», маленький Климен. Все могло быть только так. Только так

 А этот мальчик ну, который еще Крона свергнет это я?

Да, это я.

Аид Громовержец, Владыка Олимпа. Эгидодержец, Гостеприимец, Щедрый Дарами, Справедливый и Мудрый. Хозяин Золотого Века, у которого всё началось правильно.

С валуна, поднесенной женой обезумевшему мужу. С младенца на острове Крит. С гулких ударов куретов в щитычтобы заглушить плач ребенка.

Так могло ли начаться иначе? Нет, не могло.

В противном случаестрашно подумать, чем это могло бы кончиться.

Куреты скучали. Двое прилегли в тени корявой яблони, один на эту самую яблоню залез и уныло отчитывался: нет там, мол, ничего интересного. Еще двое несли караул, время от времени яростно грохоча копьями о щитызвук прокатывался по долине, множился и улетал за море.

Гхар-дах!

Заморился,  мрачно сказал рыжебородый.

Второй, кудри которого отливали зеленью, цыкнул на откуда-то взявшегося мальчишку: тот вознамерился утащить у отдыхающих товарищей копье.

Дяденьки,  не смутился мальчишка,  вы козы не видали?

Мамка твоя коза,  долетело от курета, который чуть не лишился копья.  Ну-ка брысь отсюда!

Мальчишка, однако, никуда не собирался. Крутился вокруг «дяденек», восхищенно рассматривая блестящие на солнце доспехи. Высунул язык, потрогал щит, на котором красовалось оскопление Урана.

Курет с кудрями иззелена подмигнул второму и вдарил по щиту.

Гхар-дах! Гулкое эхо унеслось в дальние дали. Мальчишка отскочил, вылупил черные глаза, почесал укус на ноге и независимо поинтересовался:

А что это вы, дяденьки, по щитам все время лупите?

Не твоего ума дело,  осек рыжебородый.  У нас, может, великая тайна. Иди себе мимо, сопляк. Ищи свою козу, пока ее волки не задрали.

И еще один гулкий удар раскатился над долиной.

Такую задерут,  непонятно высказался мальчишка и сощурился.  А деломоего ума. Нам с няньками, может, тоже спать надо. А этот ваш грохот все время доносится. И коза вот вашего шума испугалась: как кинется в чащу! А так бы я вам молока принес. Холодного.

Видно было, что никуда местное критское отродье не собирается.

Настырный,  одобрительно крякнул один из куретов под яблоней.  Так и быть, скажем тебе, только ты уж никому не проболтайся. Сынка мы Кронова стережем. Климена. Который от Реи.

Сказа-а-а-ал!  протянул мальчишка и оттопырил тонкие губы презрительно.  Крон своего сына сожрал, это на Крите последний сатир знает.

А вот и не сожрал!  вмешался курет помоложе.  Подменила она его, значит. То ли сыром, а то ли каменюкой. А нас, значит, сюда поставила. Надежная охрана, стало быть, чтобы. И наказ дала, строгий: все время в щиты лупить. Если, значит, младенчик заплачеттак чтобы его заглушить.

В Тартар сойти,  сказал мальчишка, поразмыслив,  это ж как он должен орать, чтоб вы его так заглушали!

Очередной удар по щитам подзадержался, и вместо него донесся другойс северного края острова.

Куреты забормотали, нахмурились. Мальчишкаостроскулый, со сбитыми ногами, с черными волосами, в беспорядке ползущими на глазахмыкнул, выудил яблоко из травы. Сочно хрустнул.

А долго лупите?  осведомился.

Да уж лет десять, наверное,  вздохнул курет, спускаясь с яблони.  Тоска смертная. Только приказ есть приказ. Мы, понимаешь, намертво. Нас надежнее нет.

Мальчишка задрал черные брови.

Это уж точно,  согласился он непонятным тоном.  Ну, вы лупите, лупите. Может, этот сын Крона и Реи лет до восьмидесяти реветь будет. И в пеленки пачкать. Ему, сволочи, больше и заниматься нечем.

Куреты переглянулись и грохнули в щиты грозно.

Выдеру, поганец!  грянул забывший об усталости рыжеусый.

Сперва догони!  послышалось уже откуда-то издалека.  Увидите козускажите, чтобы долго с вами не оставалась, поглупеет!

Ах ты ж  рыкнул было рыжебородый, потом осекся, закачал головой.  Вот ведь характер скверный. И родилось же такое у кого-то.

И снова копья грохотнули о щиты. На сей разпо делу. Заглушая отчаянный вопль:

Аи-и-и-и-ид!!

Из-за зеленого холма показалась нимфа: статная, полногрудая, тяжко дышащая всей грудью под мало что скрывающими зелеными одеждами.

Глянула на куретов, молчаливо глядящих на нее. И взорвалась страшнее вулкана, не дожидаясь хоть каких-то слов:

Чего вылупились, обалдуи?! По лбу своими копьями себе вдарьте, сколько раз говорила! Мальчик где?!

Куреты рассматривали ее медленно и основательно. Узнавали.

Адрастея,  сказал наконец рыжебородый.  Какой мальчик-то? Приходил тут какой-то паскудник. Козу потерял, искал.

Тартар побери эту козу!  запричитала нимфа, в изнеможении опускаясь на травку.  Куда хоть он скрылсязнаете?! Не знаете? Да ну, кого я спрашиваюникто же не знает. Весь в папашу своего, чтоб его и ведь воспитывали же! Старались! Так нет, носится по острову, будто там у него не шилоКронов Серп с рождения торчит. Кабы знать, кабы знать! Веревки вам в руки бы вместо щитов с копьями! И держать

Куреты переглядывались, перекидывались удивленными взглядами. Забывали грохотать в щиты.

Что за мальчик-то?  спросил наконец тот, который лежал под яблоней.

Нимфа шмыгнула носом, пробормотала, что это не мальчикэто наказание для мира. И побрела куда-то за другие холмы, бормоча, что вот, лучше бы кой-кого проглотили, не пришлось бы мучиться, оно бы еще и полезнее пошло.

Между двух крутых зеленых холмов Адрастея остановилась и вскрикнула пронзительно:

Аид! Ну, если дальше бегать будешья тебе такое

Куреты переглянулись уже на третьем обещаниии торопливо грохнули в щиты.

Аид,  сказал потом рыжеусый,  невидимый, значит. Ну, самое имечко для такого-то поганца. Сморгнешьа его не видно, стало быть.

Не имя это,  отозвался задумчиво тот, что с кудрями иззелена,  прозвище. Невидимка, стало быть Ну-ну.

Но под взглядами товарищей опомнился, стер с лица неуместную ухмылку и послушно ударил в щит.

СКАЗАНИЕ 1. О ЗЛОБНЫХ ТВАРЯХ И РАЗГОВОРАХ ЗА ЯБЛОКАМИ

Амалфея! Амалфея!

МатерьДойная Коза!

У Идейской у пещеры

Ты скакала по скалам,

В тайнике горы лелея

Сына мощного небес.

В. И. Иванов

 Тебе бы пошел меч,  сказали мне однажды.

Тот, кто сказал, давно получил по зубам. Как все, кто говорил: «Онвылитый отец, и значитмежду ними нет разницы».

Месяцы улыбаются мне серпами. Теми, которые я якобы мог взять вместо оружия.

Став при этомкак тот, иной. Чужой и чуждый.

Который упорно глядит на меня из отраженийпочему мне вообще кажется, что он там мечник?!

Очень жаль, что отражению по зубам не дашь.

 Мне не идет меч,  говорю я ему нудно раз за разом.  Ни серп. Ни другой меч. Ты знаешь, почему. Я не ты.

Он смеется. Этот, который в отражениях. Кривая, вымученная улыбкано я понимаю, что это смех.

С удовольствием бы пустил в свои отражения стрелутолько вот нечем. Этот, там, не зря смеется.

 Мне не идет меч,  говорю раз за разом. Чувствуя тяжесть справа на поясе.

Убедить себя получается, только если вспоминаю.

Коза была страшенная.

Здоровая, кудлатая, серая. С такой бородойне то что козел, все сатиры местные обзавидуются. С полным колючек боевито задранным хвостом.

Желтые глаза горели непримиримой ненавистью ко всему живому.

Святой целью жизни этой твари являлосьсожрать все, что она видит и поднять на рога всё, что невозможно сожрать.

Адрастея и Идея стонали наперебой, когда хитрую тварь приходилось доить: «Что за тартарское отродье!» И поясняли, вздыхая: есть как будто в этой козе какая-то часть подземной крови. Будто бы вылезло какое-то чудовище из подземного мира на поверхность, огляделось, увидело козу

А дальше нимфы не рассказывали. Мал, говорили, еще. Наслушаешься еще про чудовищ подземного мира.

Кто ей хоть имя придумал?  спросил я как-то. Няньки переглянулись и закатили глаза. Потом Идеянимфа бледная, хоронящаяся от загара и вечно озабоченная то цветом кожи, то прическойзапричитала, что именаони важны, и имя определяет суть, и вообще, пусть я хоть сюда уже не лезу, а то любопытный выискался.

Что правда то правдапоэтическое имя Амалфея козе подходило, как мнемое Климен. Вязло в зубах, отдавалось кислым: Климен, сын Крона. Может, потому я с такой радостью ухватился за это «Аид», в сердцах брошенное той же Идеей.

Как тебя еще называть?  охала она, картинно прикладывая руку к груди после моего очередного побега.  Невидимкойшасть, и нет его.

А хорошее имя,  вполголоса откликнулась Адрастея от очага.  Может, дадут первобоги милостьбудет невидимкой. Чтобы не заметил

Кто не заметилэтого не назвала. Они не любили упоминать Крона, мои няньки, и говорить о том, что происходит там, вовнене любили тоже. Так что я мог рассчитывать в основном на свои побегина себя, да на Амалфею.

С дикой тварью, кидающейся с рогами наголо на каждый шорохлюбые прогулки не страшны.

Его одного признает!  стонала Адрастея, пробежав пару кругов вокруг пещеры после попытки козу подоить. Амалфея, насмешливо тряся бородой, дожевывала клок, выдранный из подола нимфы.  И к чему такое чудище было как кормилицу оставлять

Идея томно хмыкала, но сама доить не шла. Боялась. Только пересказывала легенду: когда нужно было найти кормилицу из коз, Звездоглазая Рея побоялась взять что-нибудь получше из стад своего мужа. Как бы вести о пропаже дойной козы не навели на след. Вот и взяла это.

А я, тогда еще ростом по подбородок козе, смеялся, поднимался, шел доить сам. Меня она подпускала к себе после того, как младенцем я намотал на кулак ее бороду и попросту на ней повис.

Два скверных характера нашли друг друга.

Зачем мать нашла мне такую кормилицуя понял, когда в первый раз махнул в лес и встретился с двумя каменными волками, которых тогда полно было на Крите.

Когда из кустов на предвкушавших обед волков ломанулось что-то мекающееони поначалу было обрадовались. Недолго радовались, потом все больше скулили. Потом один и скулить-то перестал.

Может, мать знала, что на островеи лесов, и хищников многовато, вот и нашла защитника получше туповатых куретов.

Может, она поняла, что сынка не удержат в пещере две нимфы, которые к нему приставлены после рождения.

Особенно если у сынка такое предназначение.

«Тебя свергнет сын, сын, сын»

Бах! Бах! Гда-рх!

Это лупили в щиты куреты по обе стороны острова. Или, может, сердце бухало в вискахТартар забери эту козу, кто вообще удрал из дому-то, я или она?!

Все равно на воле лучше, конечно. В пещере одно и то же: «Иди погуляй, только далеко не уходи», «Хворосту принеси, только осторожно», «Ты опять себе какое-то копье придумал? Нет уж, хватит!»

Нимфы, что с них взять, словом. Одна на вздохи исходит, другая еще, глядишь, попытается кашу варить заставить. Десять лет же. Маленький.

Крона кто свергать будет?  спросил я их сегодня, когда особенно допекли.  Вы возьметесь, с куретами? Или мне его половником по черепушке огреть?

Подхватились, закудахтали: да никто не говорил, что пророчество обо мне, да что ж я, так и собираюсь, в таком-то сопливом возрасте, да знаешь, сколько Криводушному-то было, когда он на своего-то отца

Уран глотал своих сыновей?  спросил я тогда, и они умолкли.  Сколько мне ждать, пока мне дадут оружие? Век?!

Терпеть и ждать, да. Сплюнул в пыль, с ненавистью глянул на свою слишком уж короткую тень. Терпеть и ждать, пока найдут учителя, пока решат, что готов к обучению, пока перестанут вопить: «Аид, в пещеру!»как только рядом появится морда леопарда или кабана

Терпеть и ждать, пока мать решит, что пророчествообо мне

Я ее видел два разамать. Приходила ночьютайно, с опаской. В последний разсовсем недавно, может, месяц назад. Она почти не говорилаЗвездоглазая Рея, скрытая под плащом из сплетенных цветов и собственных волос. Гладила мой лоб руками, пахнущими молоком, заливалась плачем.

Была беременна.

Не знаю, в первый ли раз после моего рождения.

Не знаю, спрятала ли она других детей, как меня. Если вдругне в первый.

Я тогда многое хотел ей сказать. Пожаловаться на нянек. На постоянный грохот куретов о щитыпритом, что я даже младенцем не плакал. Попросить меня куда-то там отпускатьхотя бы к местным детям, потому что скучно же. Еще лучшенайти учителя, чтобы я мог сражаться.

А потом как-то всё забылось, потерялось среди ее плача и объятий. Я молчал, стиснув зубы, и тихо гладил ее по душистым волосам. И ее всхлипы: «Мой мальчик мой маленький мальчик»жгли каленым железом.

Подожди совсем немного,  сказал я ей на прощание.  Совсем немного.

И каждый день для меня с той поры сталотсчетом.

Каждая проведенная в бездействии минутапыткой.

И кто там сказал, что в обществе нимф можно вырасти нимфой?!

Я драл хитоны о скалы, потому чтовдруг придется взбираться по горным тропам, и вообще, кто там знает, может, мне придется брать Олимппапашкину вотчину. Делал копья из осколков тех же скал. Выменивал ножи у тех же куретовна зубы каменных волков или клыки кабанов, повстречавшихся с Амалфеей. Я ползал в зарослях, воображая, что охочусь на чудовищ или на отца, я представлялкак свергну его. Сотней разных способов, так ни до чего путного пока не додумался.

Ничего. Главное начать.

И что ноги сбитытоже ничего. В беге тренироватьсяхорошо, я ж не Гелиосна колесницах разъезжать. Хотя и не отказался бы, да. Пробежал за бешеной козой половину островаи это ничего, лучше начну в следах разбираться, да и остров узнаю.

Дальше