Я не промахнулся.
Тавмант, сын Понта, не охнув, стёк с золотого трона. Слегка запачкал ихором, отчего тот ещё больше просиял.
Подмигнул даже, кажется. Молкак мы их, да?
Ага, кивнул я в ответ. Увидимся завтра.
Повернулся к горе-заговорщикам, которые так и стояли на коленях, не смея взглянуть.
Можете смотреть, может, и могут, но не решаются. Этого вместе с остальными теламиво двор. Оповестить остальных, что всё кончилось. Сделаете так, чтобы другие остановилисьвспомню, что меня назвали Милосердным.
Кончилось всё довольно быстро.
Может, заговорщики бывшие постаралисьобъявлять о конце заговора они понеслись на редкость шустро. Может, это был мой лук.
Или мои сторонниките из них, которые успели схватиться за оружие, сражались отчаянно.
Некоторые, правда, не успели.
Тела после сносили во внутренний дворвсе, только раскладывали по разным концам, как я распорядился. Во дворе я нашёл Афину: с царапиной на щеке, щит во вмятинах, пеплос подран, по руке сбегает струйка ихора.
Сильно? спросил я. Дочь усмехнулась, махнула рукой: глупости. Коварная прядь весело запрыгала по разрумянившейся щеке, ускакала на нос.
Афродита рыдала неподалёку, заламывая руки: Пеннорождённую почти что успели умыкнуть из дворца, копьё Афины остановило похитителей, когда они уже грузили добычу на колесницу.
Гестия?
С ранеными, там ещё Пэон и Фемида, отозвалась дочка.
Ты вообще тут как оказалась?
Ну, во-первых, десяток они направили в мой дворец а во-вторых, Гера орала так, что и до меня долетело.
Гера вышла во двор, постояла, махнуламол, жива, цела, ты как? Махнул в ответ.
Прошёл вдоль рядов, перешагивая через ручейки разноцветной крови: нимфы, сатиры, кентавры, полубоги, лапифы богатая жатва для младшего сына Нюкты.
Разнообразная.
Посреди мёртвых, с краю двора, растянулась Амалфея. Огромная, совсем седая, в тёмной крови. Рог обломанторчит в боку вон у того лапифа, на другой стороне.
Бока чуть-чуть вздымаютсяволнуются, как море в штиль.
В последние годы старость брала своё: коза была долгожительницей, но не бессмертной. Ходила всё медленнее, видела и слышала всё хуже, и амброзия не помогала старой кормилице. Вот и жила она в почёте в прекрасном стойле, где вдоволь было любой еды, на выбор, где под хорошее настроение можно было погонять рогами приставленных слуг (те ходили, потирая бока и подумывая: когда ж околеет «зверюга жуткая»?). А тут, видно, в козе пробудилась боевая юностьвот она сорвалась с привязи (на шее привычно болтается обрывок веревки), понеслась во дворслепо, защищать выкормыша
Успела убить двоих и потоптать третьегокопье которого, обломившись, застряло у неё в боку.
Защитила, сказал я тихо, поглаживая козу между рогов. Амалфея слабо мекнула: «Ме-есть?»потянулась зажевать мой хитонмол, я тебе ещё покажу!
Не дотянулась. Отправилась, наверное, куда-то на козьи асфоделевые поля: гонять пугливых зверей, жевать душистое сено, зловредно топтать цветы.
Оставила пастуший хитон нетронутымда и зачем теперь пастуший хитон?
У пастушка-невидимки была коза когда-то.
Теперь вот есть трон.
Я распрямилсяи багряный гиматий пал на плечи, привычно закутал алым. Дочь стояла рядомждала. Смотрела вопросительно.
Литос? так она называла меня только когда дело было плохо. Почти не называла. Кто начал это? Ты остановил их?
Остановлю, сказал я тихо. Будь моей вестницей дочь.
Эос-Заря шагнула в небоподкрасила его багряным, в тон гиматию. Пролила золотые краски на дворв тон веку.
Золотому Веку. Веку без войн и заговоров.
* * *
Зачем? спросил я.
У Посейдона я «зачем» не спрашивал. С ним как раз всё было ясно. Ясно было дажепочему он не полез в эту кашу сам.
Видно, проверял. Или понимал, что даже двузубец может не выстоять против лука Урана. Потому он просто выделил заговорщикам самую исполнительную часть своей свиты.
Решение тоже было яснымс самого начала.
Убирайся в свою вотчину, было сказано Посейдону устами Афины. Убирайся сейчас. Полстолетия тебе запрещено появляться на поверхности. Потом я решу.
Средний, конечно, расхохотался: «Девочка, ты в уме или нет?!» Смеялся до тех пор, пока понял, кто говорит с ним через Афину. Потом заявил, что и так собирался в подземный мир. Что его дворец уже достроен. Что всё готово.
Надо думать, заговорэто был такой маленький прощальный привет.
Но у второгоу этогоя спросил. Спросил не то, что должен был. Спросил при всех: в зале была Гера, Афина, и Пэон, и Зевс, и Гестия с Деметрой, да и второстепенные божки тоже.
Гефест дрожал и всё порывался сказать что-то.
Он молчал.
И в голубых глазах его тлело фанатичное пламя: так нужно.
Прометей Провидящий не склонился, когда его привели. Не сказал, почему сковал сетки, которые могли бы удержать Кронида. Не назвал никого из подельников.
Он спокойными, полными жалости глазами смотрел за моё левое плечо. Не на брата Эпиметея. Не на отцавещего Япета.
Только тудаза мое левое плечо.
Нестерпимо хотелось обернуться и спроситьчто ж он там видит.
Тебя покарают, сказал я. Прометей кивнул коротко, спокойно.
Это твоё право, Аид.
Назвал не Клименом, надо же.
Казнь я предоставил выбирать остальным: Гера первой высказалась за Тартар. Титаны молчали угрюмо, морские боги тоже. Зевс предложил приковать непокорного к скалечтобы одумался.
С этим я согласился. Приковывать приказал Гефестутот сгоряча кинулся защищать друга. Гефест поник головой, но оспаривать не решился.
Потом я сделал короткий жест, и все убрались из зала, даже Гера. Остались втроём: я, Прометей и эта, молчащая за плечами.
И тогда я задал настоящий вопрос. Глядя в голубые глаза, полные жалости ко всему сущему.
Что ты видел?
Пришлось усесться покрепче, вцепиться в теплые, ободряющие подлокотники трона. И постараться не вспоминать, как я ненавижу прорицателей.
И понадеяться, что я угадал неверно.
Я видел того, кто тебя свергнет.
Золото трона смялось, скомкалось под пальцами. Ну да, как будто я не знал.
Кто?
Прометей усмехнулся. Опустил глаза.
Так, чтобы я не мог доискаться даже взглядом.
Ты не узнаешь.
Тогда зачем говоришь?
Он опять взглянулне выдавая ни лица, ни имени. Только ужас от того, что увидел.
От бездны, в которую заглянул.
От меня.
Это очень страшныестроки
Тряхнуть бы егопроклятого провидца. Спросить: что там настолько жуткого, что ты полез свергать меня сам?! Какое противостояние видишь? Чтоя кого-то уничтожу? Открою Тартар, выпущу Гекатонхейров? Истреблю людей Золотого века? Нюкта родит новых чудовищ?! Что я такого сделаю, пытаясь удержать трон, что ты
Можешь пытать меня, шепнул Прометей устало. Я готов.
Пытать? переспросил я безразлично. Я не палач. Владыки карают. Не всегда тех, кто виновен. У тебя есть жена, сын, брат племянники, так? Что, если я
Вот когда он вскинулсяа ведь я даже обещать не начал. Ничего жуткогони огненных колес, ни орлов, выклёвывающих печень (кто-то даже и такое предложил, помнится), ни других мук. Прошептал с ужасом, не веря в то, что говорит:
Ты этого не сделаешь!
Почему нет? Это было бы мудро.
Ты ведь поделился своим видением с Посейдоном, так? Поделился с остальными. Рассказал, что меня нужно убрать, потому что моя власть не вечна, потому что однажды придет тот, кто сможет Ты не назвал им имени, да, вещий?
И теперь каждый будет думать, что это он. Он может. Он там, в роковом для меня пророчестве.
Посейдон, Зевс, Атлант, морские, может, даже подземные
Скажи, разве не мудро было быотправить тебя на вечные муки, использовать всёвсё! чтобы ты назвал мне имя, чтобы я мог избежать, обмануть Ананку, которая так сочувственно молчит за моими плечами?
Было бы мудро. Только вот мысль об этом отдает нежданной оскоминой и изогнутым клинком у горла: «Бездарно дерешься!»
Ты поклянёшься Стиксом, сказал я.
Прометей заморгал. Видно, такого вещий не мог предвидеть.
Что?
Ты дашь клятву Стиксом, что не назовёшь это имя не укажешь на того, кто может, никому. Никому и никогда. Даже мне. Я не хочу знать.
Крон зналмного радости ему это принесло? У этой, которая дарит смешки из-за плеч, крылья быстрее крыльев Таната.
Провидящий глазел с изумлением. Потом решилсяспросил осторожно:
И тогда ты покараешь только меня?
И тогда я вспомню, что меня прозвали Милосердным.
Он смотрел мне в глазаи не мог понять, лгал я или говорил истину. Наверное, решил, что всё вместевсё равно выбора я ему не дал.
Провидящий склонил голову, уставясь в промытые от крови плиты пола.
Стикс, услышь мою клятву.
На следующий день Гефест приколотил своего друга к скале над Океаномвсем напоказ. Громко и горестно стеная. Повергая в ужас любого, кто поднимет заговор против Владыки.
Первый месяц на бунтаря ходили смотреть. Рассматривали грудь, пробитую адамантовым клином. Тело, выставленное палящим лучам. Гефест ходил и стенал к другу частотак что и на него можно было посмотреть.
На второй месяц любопытство стало утихать.
На третий я решил, что пора уже действовать. Прометей получил за глупость достаточно, а ссориться с титанской роднёй бунтарямне не хотелось (в Тартаре и без того хватало жильцов моими стараниями). Прямодушный Атлант и без того чуть небо не обрушил в ужасе от участи брата. Япет был осторожнееили дальновиднее, тоже ведь вещий. Он не высовывался.
А от Гефеста, как оказалось, толку мало: Гера вела при нём мимолетные, сладкие речи о том, что вот бедный Прометей, как же его жалко да, конечно, супруг сердится, но вот если бы нашёлся какой-нибудь смельчак, который освободил бы титана разве Прометей не скрылся бы на краю света от гневного взора Климена Мудрого? Разве Климен Милосердный стал бы его вешать на скалу вторично?
Видимо, Гефест и Эпиметей полагаличто стал бы. А может, просто оказались до отвращения законопослушными. Стенали, сочувствовали и драли волосы, но вот снимать Прометея со скалы не спешили.
Пришлось искать другие пути.
Афину я послать не могу, сказал я в тот день Гере. Сам тоже не возьмусь. Если ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы
Она улыбнулась улыбкой союзницы («Брось! Разве я не найду? Разве мало глупцов?»)
Ушла, сбросив царские одежды и забыв про высокие прически. Ушлаоблекшись в мужской хитон с капюшоном, взяв лук и небрежно подобрав волосы. Похожая на лесную нимфу-охотницу.
Поохотилась знатно.
Супруга вернулась к вечеру, когда мне уже доложили о том, что кто-то неведомый дерзко похитил преступника-Прометея со скалы. И когда я уже успел махнуть рукой и сделать всеведущее лицомол, не уйдет от меня бунтарь, не будь я Эгидодержец.
Пришла, задумчивая, в маленькую комнату возле талама, где ждал её я. Откинула капюшон, распустила волосы
Кто? спросил я.
Какой-то мальчик, негромко отозвалась жена. Из морских, кажется. Подмастерье Прометея. Смешной, горячий мальчик. Так жаждал подвигов. С такой готовностью откликнулся на предложение спасти друга.
Провидящий узнал тебя?
Да. И понял, кто освобождает его. Он не явится больше. Заберет жену и детей, уйдет на край света. Кажется, он был тебе благодарен.
Она была какой-то не такойГера. Усталой, отрешённой, устремлённой в себя. Кажется дажечем-то испуганной, а можетобреченной.
Подумалосьчто ей мог ляпнуть Прометей перед прощанием?
Опять колыхнулось тяжкое чувствовязкое, холодное, липкое предчувствие.
Что не так?
У нас будет ребёнок.
Сказал ей это Провидящий, или она сама догадалась? Или знала раньшепросто не хотела говорить?
Тяжкая волна схлынула, откатила. Кажется дажевпервые за последние три месяца.
Ну и хорошо, выдохнул я. Опустилсяпочему-то показалось, на троннет, не на трон, просто на скамью, потёр лоб, взъерошил волосы, натыкаясь на царский венец. Что, ты не рада?
Гера скривила губы. Показалось сейчасфыркнет, вздёрнет нос, сварливо заявит свысока: да что ты вообще понимаешь, муженёк, это тебе радоваться надо
Но она махнула рукой. Подошла, села рядом. Придавленная, нерадостная, отстранённая, глядящаясловно в какое-то видимое ей одной далёко, то ли в прошлое, то ли Что там у нее в глазах? Впрочем, зачем смотреть. Пусть скажет сама. У союзников ведь нет тайн друг от друга.
Это всё невовремя. Ребёнок. Невовремя. Это покушение, заговорщики. Прометей, Посейдон. Коза эта. И тут не ко времени. И я ведь знала, за кого иду замужи не должна была
Нет, сказал я.
Не постарался сделать голос мягким. Она бы не поверила.
Знаешь что, ты роди мне сына, а? Я его стрелять научу. И на колеснице стоять. Всегда мечтал завести колесницу, может, ему тоже понравится.
Если вдруг будет дочь
Тоже неплохо. У меня вон одна уже естьАфина. Скажешь, плохая дочка? Знаешь что? Я обещаюродится сын или дочь в любом случае пир будет радостным. Радуйся, Гера. Нам с тобой не только воевать. Нам с тобой жить.
Она улыбнуласьслабо, устало и недоверчиво.
Золотой Векместо для пиров, для танцев, радости, счастья. Время детей и их игр.
Не время для страшных пророчеств.
Не время.
* * *
За первенца! За продолжение славного рода Кронидов! Хей!
Чаши блеснули, взлетели к потолку, радостно звякнулинасытили воздух ароматом крепкой медовой браги. Брага хмелила немногоосознание хмелило больше: первенец, наследник
Гукает в колыбельке, пока без имени. Я еще и на руках-то пока не держал, и не видел как следуетне дала решительная Деметра. Она с Гестией на пару выставила меня из гинекея: «Все, царь богов, иди заниматься мужским делом, пировать».
Пошел заниматься.
Здравницы и поздравления летят со всех сторонне хмелят. Сколько там в них искренней радости? Плевать, не измеряю. Зевс хмыкает, вздымает чашу с амброзией«Ну, наконец-то!» Да, да, наконец-то, можно понять. Вон выводок младшего, добрую половину стола занимает. Гермес, Аполлон, еще какие-тоот смертных там вообще есть кто-нибудь от Деметры, к слову? А, ну да, Гефест. Уже не такой скорбныйвидать, получил весточку от Прометея.
Посейдона нет: брат таки ушёл в подземный мир и вестей не шлёт. Гипнос (вон он за столом, вместе с Момом) говорилустроился там, во дворце. Пиров закатил штук десятьподземный мир до сих пор похмельем мается.
Ну, и ладно, ну и плевать.
Сознаниенаследник! пьянит слаще музыки. Понимающе улыбается Афинаи я чувствую себя неловко из-за того, что не ощутил такого же упоения, когда узнал о рождении дочери
Дурак был, впрочем. Молодой. И на руках ее не держал, обучать ничему особенно не смогбез меня выросла умница и красавицадостаточно мудрая, чтобы не обижаться ни на что
Метида тоже здесь, сидит рядом с замужними, кивает и искренне радуетсяи мне приятно видеть ее, куда приятнее, чем того же Аполлона. Или Гермеса. Или Япета вещего с сыновьей печалью в голубых глазах, будто мне тут не наследниканеизвестно что родили.
Деметра и Гестия тоже уже появились, кружатся в танце с остальными, только немного усталороды у Геры были тяжелы
Деметра еще шепчет что-то, даже всхлипывает от избытка чувств, ломает танец. Шепот за музыкой не разобрать, легче прочесть по глазам: ах, если бы это видела мать, если бы видела
Ананка, наверное, совсем расщедрилась сегодня. Пустилась во все тяжкие, опорожнила над моей царственной башкой сосуды со щедростью.
Только Деметра успела пожелатькак
Тяжелые двери царского пиршественного заланараспашку. Распахнулись легко, крыльями бабочки.
Она вступила в зал медленно, делая каждый шаг словно наощупь, но глаза ее нашли меня сразу жесветили двумя звездами. Безумными, не путеводными звездамипойдешь за такими, не выберешься
Рея Звездоглазая была в изодранном рубище. Худа и словно изглодана ветрамисерая кожа собралась складками, как выветренный камень в скалах. Ввалились щеки, истончились пальцы. Ноги израненыоставляют следы ихора на плитах пола
Сухие губы крепко сжаты, берегись, если откроются
Как быть, когда к тебе на пир приходит Судьба? Если пир превращаетсяв суд? Превращаетсяв казнь, а тебе нужно вместо обвиняемого быть радушным хозяином?
Я поднялся из-за пиршественного стола.
Радуйся, Рея Звездоглазая! Великая честьпринимать тебя в моем доме. Сядь же на почетное место. Пируй со своими детьми, раздели нашу радостьрождение моего сына!