София ЭсСердце ведьмы даром - 2
Глава 1. Малина Стэр
Голова от недосыпа была тяжёлой, сознание вязким и наэлектризованным. Обезличенные палаты, тихие звуки измерительных мониторов, слабые запахи лекарств - сегодня меня раздражало все вокруг.
К тому же в обед привезли пострадавших старшекурсниц. Наши, ведьмочки. Были на границе с Великой Пустошью и подверглись нападению прожорливых местных тварей. Девчонок потрепало изрядно, и ещё шесть часов назад я не могла гарантировать позитивного исхода.
Меня вызвали на допсмену, а ведь я хотела отлежаться. Моя ночь была похуже любой схватки с тварью Пустоши. Там хотя бы существовал вариант сдохнуть быстро и почти безболезненно. В моем вчерашнем меню такой роскоши не было. Каждым действием ночной вахты я закапывала себя наживую, методично и добровольно.
Причем не попадись Файт в руки именно мне, он, вряд ли, бы встретил день сегодняшний.
Когда организм отказывается жить, его невозможно заставить делать это. Искусственное поддержание дыхания, питания - это даже не подобие жизни, так, видимая имитация существования. Но в случае с Файтом не сработала бы и она.
Справедливым с моей стороны было бы рассказать, на каком основании смогла ему помочь конкретно я, только за эти действия меня тут же можно и казнить.
А казниться мне ещё рано. Даже при всей ведьминской вредности и мстительности.
Моего отца когда-то едва не приговорили Вот только для доказательств его вины необходимо было вскрыть грудную клетку моей мамы. И это в принципе не являлось особой проблемой в нашем мире со столь развитой медициной и магией. Но мама оказалась против.
Не получив согласия пациента, никакие процедуры с ним и его телом совершать нельзя. Ибо подобные вмешательства трактуются как преступные действия.
Закон уперся в закон.
Отец спас маму. Мама спасла отца. И наша семья из центра светской жизни перебралась в тихую и спокойную глушь, где мы вполне успешно жили.
Что поделать, даже любовь ведьмака и магини не защищает их от смертельных опасностей. И иногда бессильной оказывается даже самая развитая медицина. А вот близкий человек с несдающейся ведающей сутью все же находит вариант спасения любимого ну да, любой ценой.
Мама тогда была в какой-то экспедиции близ Великой Пустоши. Случился прорыв оборонной линии, и их отряд растерзали накинувшиеся твари. Нескольких едва живых учёных-исследователей успели доставить в ближайший госпиталь. Мама была среди них.
Отец со мной в подмышке прибыл уже в санчасть.
Я смутно помню то время. Было много криков и споров отца, когда маму пытались отключить от аппаратов, искусственным образом поддерживающих жизнь в ее теле. Мы тогда жили с ней в одной палате, и отец либо находился за столом в поисках решения по спасению ее жизни, либо сидел, лежал, стоял рядом с мамой, рассказывая, как сильно он ее любит, как страстно в ней нуждается, и как бесконечно искренне мы ждём ее возвращения.
- Погуляла на гранях и хватит, - шутил сквозь слезы папа. - Ты уже столько материала насобирала, исследовательница моя, что три докторские написать сможешь.
А в какой-то из дней - вот его я помню очень четко - отец взбаламутился весь, засуетился, заметался и последующие несколько суток вообще не ложился спать. Не отдыхал и только сосредоточено что-то высчитывал, уточнял, сверял и перепроверял данные.
Однажды ночью закончилось и это
Для моего детского сознания все происходящее было игрой. Весьма увлекательной и страшно интересной. Возможно, именно после тех событий у меня внутри запечатлелась страсть к врачебной деятельности в целом и к хирургии в частности.
Я была рядом с отцом, он мне подробно описывал все свои действия, их причины и последствия. Моя задача заключалась в наблюдении за охлаждающим процессом сердечной системы мамы и за состоянием жизненных функций папы. В случае худого исхода, я могла подпитать родителя, но только строго выверенной порцией энергии.
Мы с отцом в деталях обсудили мою деятельность ещё днём. Я дала честное ведьминское слово не лезть на рожон, отец его принял и после этого допустил меня к операции.
Именно тогда я в первый и единственный раз видела, как связывается жизненная система одного существа с жизненным потоком другого. Как разные каналы замыкаются в цельную структуру. Как несовпадающие в ритмах сердцебиения начинают двигаться синхронно, и дыхание в лёгких идёт общим тактом.
Мне тогда было четыре года. Мама прожила после ещё шесть лет. И жила бы дальше, если бы папе не потребовалось срочно уехать.
Конечно, внезапное оживление магини, на жизненном пути которой светила медицины уже поставили крест, не могло не привлечь к себе внимания. Тем более столь быстрое восстановление всех систем маминого организма! Выдвигались самые дикие версии отцовского вмешательства в ее тело, брались различные анализы, проводились самые разные диагностики, но ничего запрещённого или необычного выявлено не было.
Родителей долго терзали сначала в самой больнице, после приглашали уже на затяжные беседы службы безопасности, и по итогу все уперлось в то, что либо маму вскрывают и препарируют, либо нас отпускают.
Нас отпустили.
И мы жили. Хорошо. Счастливо.
Когда прожорливые гриомуши напали на отца, сработал мамин защитный артефакт, и смерть папы остановилась в охранном коконе. Тем самым продлив мамину жизнь. Хотя по сути энергия жизни в маме уже тогда доживала свои последние мгновения. Исчезая медленно, ещё частично питаясь от отца.
Погибнув, папа забрал с собой и маму. Но она была согласна.
Разговор об этом состоялся между нами тремя за год до трагических событий. Мама знала все подробности папиного эксперимента и была ему благодарна за подаренные ей годы жизни рядом с любимыми. Она жила и любила каждым мигом, щедро делясь с нами теплом и заботой.
Мои родители много смеялись над тем, что воплотили в себе мечту многих влюбленных - жить долго и счастливо, в обоюдной нежности и бережности и уйти на грани предков одним днём.
И ни кого из них не смущало, что разделив с мамой свою жизненную силу, отец фактически отдал ей половину себя, сократив тем самым свой срок жизни.
Да лучше десять счастливых лет вместе, чем двадцать одиноких по отдельности, - частенько повторял он.
У них вышло шесть. Шесть лет. Прекрасных. Ярких. Обоюдорадостных.
Вот только детей они так и не позволили себе больше, не захотели тяготы по их воспитанию перекладывать на мои плечи. Наоборот, они с разных сторон позаботились о моем будущем, о моей безопасности. И даже в Магическую академию прикладных дисциплин при Совете Верховных меня взяли в том числе благодаря их заблаговременной помощи.
Не все, конечно, из задуманного ими смогло воплотиться в жизнь именно так, как они планировали. Вмешались социальные службы. После кончины родителей их сотрудники вынесли важные бумаги из нашего дома. Поэтому я попала не в выбранный для меня пансионат, а в самый обычный интернат, а ещё лишилась содержания, оставшись без доступа к семейным сбережениям.
Сколько бы десятилетняя мелкая девчонка не твердила тогда, что родители для нее определили другую судьбу, что у них все подготовлено и распределено на ее счет, службы опеки приняли другие решения, потому как подтверждающие документы так и не были обнародованы.
А впрочем, к чему сейчас разговоры о прошлом и пустые сожаления? Здесь, в настоящем, такая карусель творится, только успевай хвататься покрепче да держаться понадежнее.
И ещё бы подальше. От особ, аристократами взрощенных и настоящими вредными ведьмами недостаточно запуганных.
Дед Эш уже несколько раз приходил ко мне с докладом о состоянии очнувшегося мага. Благодарности, как я и предполагала, ноль, одни требования. Расскажи, объясни, принеси, позови.
И единственное, что пока удерживало Файта в моей комнате, - мое желание разобраться, а за каким вурдалаком этот снобско-злобский потомок древнего рода приперся вчера ночью именно ко мне.
Знал о своей проблеме и моих тайных навыках?
Или мы имеем дело с абсолютной случайностью и крайней невезучестью одной конкретной ведьмы?
Пока я размышляла о загадках мироздания и завершала рабочую смену, маг лежал в моей комнате, все также на полу, но уже на матрасе, подушке, деликатно прикрытый теплым пледом, под обездвиживающей сывороткой, которую дед Эш ему уже дважды вливал насильственным образом.
А нечего было свой погано-надменный характер демонстрировать. Мы и сами с характерами! А ещё и с малым количеством сна, большим раздражением на обстоятельства и просто огромнейшими личными претензиями!
Именно с таким настроением я покинула незапланированную службу и вошла на свою территорию. За накрытым к ужину столом сидели тетка Ыгая, дед Эш, две домовушки с нижнего этажа, Малая и Урая, и сторож-домовой, отвечающий за внутреннюю территорию академии. А по центру стола в обитом бархатом кресле сидел Его святейшая задница Файт и преспокойно распивал чай с малиновым пирогом.
От подобных церемоний я застыла там же, у входа.
Подскачивший ко мне дед Эш скоро прикрыл растерянно распахнутую дверь и забрал мою верхнюю одежду. Тетка Ыгая включила в ванной теплую воду (чтобы, значит, я шла прямиком туда, мыть руки, не разбазариваясь на трудоёмкие разговоры), подготовила теплое полотенце для приятности процесса вытирания конечностей (любила она такие нюансы в быту) и налила мне в глубокую пиалу наваристого супа. Густой пряный аромат столь ярко ударил по обонянию, что мой голодный желудок взвыл.
Вместе со своим голодом я вспомнила и другой: сколь жадно и ненасытно этой ночью заглатывал мою жизненную энергию Сэдрик Обалдуевич Файт. От непрошенных - пожалуй, даже лишних - видений стало и жарко, и холодно одновременно.
Я бросила на гостя настороженный взгляд - Файт сосредоточено жевал кусок пирога и столь же сосредоточенно потреблял меня серо-голубыми глазами.
- Я - начала было светскую беседу, но тут же была перебита жёстким Ешь! от тетки Ыгаи и последующие двадцать минут я ела.
Уже не хотела, а приходилось, потому как распереживавшиеся домовики понаготовили всякого разнообразия вплоть до закусок, целительных настоек и алкогольных напитков. От последнего я, само собой, отказалась: не в компании же мутного мага их распивать, а все прочее пришлось как минимум изучить визуально, попробовать на зубок или на глоток, а то и выпить под общее скандирование Пей до дна, пей до дна, пей до дна!
После еды домовики шепнули мне на ухо Мы здесь поблизости будем и покинули мою комнату, оставив меня и Файта Сэдриковича в молчаливом тет-а-тете.
Приплыли к дохлым вурдалакам смелые, но весьма недальновидные ведьмы.
И за какой плешивой надобностью я в это вписалась?
Глава 2. Сэдрик Файт
За свою богатую на события жизнь при страстном желании засунуть себя в самые опасные и удаленные уголки мира я просыпался в разных местах, но самым неожиданным стало именно это пробуждение.
Жилая комната Малины Стэр.
Да, я не поленился подслушать разговоры домовиков, что шуршали по хозяйству ведьмы, и теперь знал не только ее фамилию, но и имя.
Малина. Красиво звучит, и ей подходит.
Это была первая относительно адекватная мысль.
Второй была - я бы тоже не отказался от столь преданных и искренне радеющих за меня сторонников среди светлого народа. Хотя маги к помощи домовиков редко прибегали. А зачем? У нас и свои силы имеются.
Тут же мне вспомнилась недавняя история с Дюком и его водно-сушительным приключением, где проворная и сопереживательная домовушка сняла с двух магов-недотеп изрядную долю бытовых обязательств. Ведь здорово же, когда есть свои близкие, которые пусть и пожурят, но обязательно помогут. Не оставят в сложной ситуации, разделят ее с тобой на равных, без требования ответных услуг и долговых обещаний.
Вот и сейчас столько теплоты и участия шло от двух домовиков в сторону ведьмы, ее потребностей и предполагаемых нужд, что я позавидовал и возжелал для себя подобного.
А третья мысль была как раз о том самом правильном, с чего и следовало мне начинать свои размышления.
Что. Я. Здесь. Делаю?
Последнее, как оказалось, я произнес вслух.
Надо мной тут же склонились два домовика, переглянулись между собой, спросил о самочувствии.
Я слегка подвигался и понял, что с ощущениями полная ж жесть. На мне будто стадо парнокопытных скакало. И голова плыла, и сухость в горле стояла дикая. Об этом и сообщил внимательным домовикам.
Старик исчез сразу, а вот тетка Ыгая, как он назвал оставшуюся со мной домовушку, принесла мне приятно прохладной воды, помогла выпить, но совсем немного и только через трубочку, а хотелось наоборот - глотать, громко глыкая, да так, чтобы сочная, необычайно вкусная вода текла по подбородку, ободряя вконец залежавшийся организм.
Где-то в этот момент вернулся дед Эш. Сразу же полез в шкаф, достал пузырек и влил его содержимое в меня без каких-либо вопросов и уточнений.
Честно, я просто обалдел от такого обращения. Именно поэтому у домовика все и получилось.
Тело быстро отказалось меня слушаться, чем мерзкий дед и воспользовался. Подошёл, поднял меня, точно бревно, на руки. Тетка Ыгая тем временем подложила матрас, застелила его бельем, бросила ароматную подушку - какой-то наполнитель, скорее всего, из луговых трав.
Дальше меня все тем же бревном отнесли в ванную и раздели. Совсем!
Подобного стыда я не испытывал давно Никогда.
Помыли.
А этого с младенчества за мной не водилось!
Насухо вытерли, напитав мою кожу каким-то лосьоном, вдели меня в чистое белье и свободную мужскую пижаму (хвала великим, что мужскую, иному варианты я бы уже не удивился, но, вряд ли, пережил бы его без последствий) и вернули туда, откуда взяли. На пол.
Я лежал, сверкал багровыми пятнами на лице и не мог сказать ни слова - язык и губы, как и все тело, по-прежнему оставались неподвижными.
Я лежал и на все лады проходился по одной ржаво-едкой, кошмарно-вредной, абсолютно нечуящей тормозов ведьме.
Я лежал и ждал. Ждал ее возвращения. Ждал, когда меня попустит коварное зелье, и я снова смогу ощущать тело своим. Крепким, верным, надёжно подчиняющимся.
Ждал своего часа Ч - честной мести чокнутой ведьме.
Девчонке, что жила в этой по-армейски обставленной комнате в обществе не менее чокнутых, но предельно честных домовиков.
Интересно, все ведьмы так живут или только эта против роскоши и излишеств?
Нет, здесь было весьма уютно, но это все стараниями тетки Ыгаи. А в целом, если посмотреть отстраненно, то две металлические кровати, пара простых одеял, обыкновенное же белье, один шкаф, два стола, пара стульев, пара тумб. Все.
Ничего отвлекающего, завлекающего и усмиряющего.
Поэтому вопрос что я здесь делаю? продолжал во мне пениться и дребезжать.
На нем сосредоточились все мои гневные мысли.
Последнее, что я помнил весьма отчетливо, это разговор в доме у Асалана Римса. Его жуткий рассказ об открытии своего дара, попытку проучить и приструнить недалёкого умом меня.
Кстати, со своей недалекостью я был полностью согласен. Подставился как простофиля. Все же в нашей самоуверенности аристократов таится и наша слабость. Ровно как и из нашей приверженности чести исходит возможность бесчестия.
Потом были крики, рев напуганных гостей госпожи Римс, кидающийся в разные стороны персонал особняка.
Вот всплыло воспоминание о внезапной гибели мажордома Римсов, доброго и отзывчивого господина Гравитса.
Вслед за этим запрыгали конвульсивно-гневные мысли о глупейшем проступке Римса старшего, подвергшего прогнозируемой опасности стольких близких и доверяющих ему господ.
Это же надо было догадаться выкрасть яйцо фейррона и притащить в свой дом?!
Дальше вспоминалась оранжерея и яйцо в моей руке. Ну или почти в моей. На пути попалась неадекватная родительница-фейррон, потерявшая дитя и выполнявшая свой материнский долг, как умела.
Многоматерно.
Лично я эту мать помянул не единожды, приложив чувственным словом не самого пристойного содержания.
Пришлось даже побиться об ее самые разные неприступные части, прежде, чем мы смогли договориться.
Фейрроны - существа, может, и не самого приятного вида, но не менее разумные, чем мы, сколь бы странным это не казалось. Да, они не обладали речью в нашем понимании. Той самой второй сигнальной системой, что отличала нас, существ мыслящих и говорящих, обличающих видимые образы в словесные формулировки и имеющих возможности выстраивать взаимодействие посредством этих условно-рефлекторных связей. Но фейрроны, как и большинство тварей Великой Пустоши, определенно понимали наши действия и откликались на них. Войной или миром - это уже зависело от того, с каким предложением мы к ним шли.