Впрочем, это состояние поправимо.
Необратима лишь смерть
И то, не удивлюсь, если и в этом вопросе возможны вариации.
Мне, конечно, придется тяжелее.
Нужно будет после падения стянуть ещё и дыру в потолке, чтобы мерзкий Кройш не пальнул в нас чем-нибудь убийственным. Но в живых должна остаться и я, а там уж коллеги меня подлатают. Уверена, что сопереживающие найдутся быстро.
Итак, Сиола уходит вниз, я - следом.
Однако, не падаю.
Чувствую, что должна, да только картинка не меняется. Стены не улетают вперёд, пол не поглощает меня, воздушное пространство нижнего этажа гостеприимно не встречает мое тело.
Мрак
Надо мной стоит подлюга Кройш. Маска стянута. Он бело-сизый, как недельный труп, потный, как банщик после трёх смен, и злой, пуще всех тварей Великой Пустоши.
- Ведьма! - вылетает с шипением и брызгами из его скособоченного гневом рта, и я чувствую кисло-металлический запах рвоты. Не выдержал желудок парня циркового представления, обконфузился, потому, видимо, и маску с головы стянул.
И пока животное, по ошибке зовущееся мужчиной, продолжает брызгать вонючей желчной слюной и выплескивать в мой адрес накопившиеся претензии, я латаю дыру под собой. Мне предстоит ещё побороться, а вот жизнью Сиолы должны заняться специалисты уже сейчас. Нужно им это только позволить. И я латаю дыру.
- Тварь! - Меня швыряют в стену, прервав процесс сращивания материала. Но я лечу, бьюсь, а сила продолжает работать. Она сейчас большей частью там.
- Шлюха!
Да прям щас! Я вообще-то ни разу не того, которое это самое!
- Гнилостное отродье!
Чья бы овца бекала, твоя бы не мекала!
- Ты за все сейчас ответишь, оборзевшая мразота!
Тоже мне, вершитель судеб, распорядитель тел, карающий меч правосудия!
Я ничего уже не вижу из-за распухшего лица, представляющего собой кровавое месиво. Я мало что слышу из бранных криков и лишь фоном отмечаю наносимые мне остервенелые побои.
Я ушла вниманием в себя, практически перестав отзываться своему телу, зато разноцветными оттенками заиграло ощущение организма Кройша.
И вот его я разрываю сознанием со всей страстью, раскрываю со смаком, выворачиваю наизнанку с наслаждением.
И да, я уже все понимаю, все чувствую и встречаю неизбежное со смирением. Не мрачным, гневным, обидным или заранее мстительным. Мое смирение светлое. Ведь славная вышла, в общем-то, жизнь. Насыщенная. Яркая. И даже счастливая.
И стычки с Файтом, и разговоры с Сэдриком, и объятия с Эди.
Каждый миг был наполнен жизнью.
Красивой. Мудрой. Переданной щедрой рукой в дар.
И свой дар я передаю дальше. Выбранному мной. Достойному. Любимому.
Я связываю узлом прежде линейные свою и его жизненные нити, замыкая систему листом Мёбиуса. Отныне смерть переходит в жизнь, и жизнь, доставляющая смерть, также разворачивается новым витком жизни. Простейшая неориентируемая поверхность с краем, завернутая в форму бесконечности, не даст гадскому гаду растратиться в быту попусту. И с моим уходом его история не завершится, а лишь обретёт автономность и новые смыслы.
И это не мгновенная идея, озарение или знак, спущенный свыше. Это предположение моего отца, фантазия, которую мы выстроили вместе, читая уютными вечерами вместо сказок научные трактаты магов в богатых кожаных переплетах, ведьминские заметки, написанные в спешке карандашом на коленке, и даже математические монографии, которые, собственно, и легли в основу выдуманного эксперимента.
Эксперимента, который отец готовил для мамы, но, скорее всего, из-за внезапного нападения гриомушей так и не смог воплотить его в жизнь.
А я могу. Я успеваю. Я делаю.
С едва заметным выдохом я запаиваю со всем радушием и признательностью свою силу и отпускаю ее к нему. Моему гадскому гаду, сложно выносимому и бесяче нужному.
Спеши, моя нежная, там тебя любят и ждут. Там будет свет и праздник. Там тебе станет тепло.
Как уходят из жизни герои?
Тихо.
И даже память о них не всегда звучит громко.
Жизня, такая жизня.
Глава 21. Сэдрик Файт
- Значит, быть аккуратнее, бессовестная ты ведьма?!
Лучше рассчитывать риски?!
Неугомонная бесстыжая девчонка!
За каким, надкусай тебя вся Шиатория, ты так подставилась?!
Осторожничать вместо того, чтобы сумасбродно лезть на рожон?!
Страховаться, помня, что наши жизни на какое-то время напрямую связаны?!
Да провались твоя любознательность пропадом!
Какого, выпороть б тебя, вурдалака ты отдала мне все свои ресурсы? Чтоб я сдох от чувства вины? Задохнулся в одиночестве? Сгнил в тоске по тебе?
Это что, истинная ведьминская месть?
Ее тело становилось все холоднее, все отдаленнее, все отстраненнее.
Я ощущал образовывающуюся пустоту и коченел от догадок, что подбрасывало мне сознание.
Горло распирал огромный ледяной куб, точеными гранями раздирающий мои внутренности.
- Знаешь, госпожа Малина Стэр, это жестоко даже для вашей бессовестно вредной сестры!
Дура! Дура! Какая же ты глупая дура! Идиотическая просто! Невыносимая! Всю кровь мне свернула! Всю жизнь источила!
Глупая! Глупая дуреха! Самоуверенная девчонка-недоучка! Криворукая неумеха! Кто просил тебя швыряться силой и отдавать мне свою жизнь! Начешуя она мне, когда тебя нет!
А ну отставить помирать! Слышишь, Малина? Хватит!
Возвращайся, трусиха, я с тобой еще не закончил!
И, знаешь что, милая? Забирай назад свои дары! Они мне не сдались без твоего живого участия!
Я, видишь ли, запал, поэтому отрывай тощий зад от пола и вперёд на баррикады совместного труда и обороны! Супружеский долг сам себя не исполнит!
Упоротая девчонка! Мне так нервы ещё никто не срывал. Поворачивай назад, у меня ворох претензий! Ты мне должна, в конце концов! Ты меня спасала, пришла моя очередь! Я не желаю быть тебе должным, открывай глаза и забирай причитающееся!
Домой, Малина! Иди ко мне на ручки, тут хорошо. Твоей ведьминской душе все знакомо и привычно. Есть с кем поругаться, есть на ком свое слово деятельное испытать. Это ж столько ценного материала для исследований пропадает, и ведь достанется кому-то другому Мое истинное Сокровище, ты же локти кусать будешь! Изведешься вся на гранях, предкам мозг (ну или что у них там теперь) ложечкой от злости выешь!
Домой, Аля! До-мой!
Рычу. Кричу. Рыдаю. Но ручной массаж ведьминского сердца продолжаю делать.
Я разошелся и себя уже не контролирую. Разорвал запястье. Как безумный, пою ведьму своей кровью и запитываю своей силой.
Для чего такие меры, не знаю. Просто чувствую и делаю.
Все вокруг уже опустили руки. Госпожа Колисс констатировала смерть.
Мне плевать.
- Возвращайся ко мне, Аля! Мы не договорили!
Никуда ты от меня не денешься, госпожа ведьма. Сдохнем, так вместе, мы же, вроде, сообщающихся сосудов. Во мне и в тебе жажды одинаково. И жизни теперь тоже!
И я со всей дури и от всего сердца вдариваю по женскому телу своей силой. И лью, лью ее в упорную, упрямую, убивающую всю мою нервную систему девчонку.
Да, меня уже предупредили, что мои действия попадают под статью за вандализм, ибо трактуются как надругательство над телом умершего.
Мне плевать.
Настолько ли слаба воля одного сознания по сравнению с высшими силами?
Мне плевать, что думают об этом древние трактаты, умники из Высших, одухотворённые наставники и прочая братия этого мира.
Мне плевать на судьбу, предопределённость и этику отношения к ушедшим.
Все, что знаю, - мои ощущения рядом с этой ведьмой. Это настоящее, в них я уверен.
Я в себе уверен, когда девчонка представляет мой мир. Мое настоящее. Мое будущее.
У нас сейчас ещё ничего не было и много всего уже произошло. Мы столько вплели в наши отношения и вместе с тем они девственно чисты и нуждаются в знакомствах, уточнениях и расстановках. Я не знаю её пристрастий в еде, как она предпочитает развлекаться, пинается ли ночью, храпит, пускает пузыри в подушку. Я не знаю вкуса ее тела, сладость совместного погружения, взрывной полет катарсической разрядки в агонии обоюдной страсти.
Мне плевать.
Я чувствую ее. Она моя. Вредная. Близкая.
Раньше не чуял. Не воспринимал. Не смотрел.
Сейчас вижу и не могу надышаться.
Есть поганый червь, что сгрызает внутренние опоры едким а что если. И это подгоняет. Поощряет к действиям, помогает расставлять верные приоритеты, подбирать подходящие слова для выражения себя, и быть для нее во всем крепкой опорой, надёжным плечом и безопасным тылом. Мне важно, чтобы она понимала. Чтобы одобряла. Чтобы верила. Была со мной заодно. Ради этого я и стараюсь.
Вновь раздираю запястье и лью ей в горло свою суть. Следом новый удар моей силой по всем ее жизненно важным пунктам.
Вместо дефибриллятора.
- Возвращайся, Малина!
В жизни есть место всякому, в этом ее неопределенность. Это ведёт к нашей настороженности. Щекочет нам нервы. Иногда мы смеемся в ответ, иногда орем, бьемся в конвульсиях слез, соплей, слюней.
Только сам себя я пощекотать не могу. Я для себя определен, мои действия предсказуемы. Прежде, чем рука потянулась к рёбрам, мозг уже получил сигнал, что есть такое намерение, ещё на уровне мысли пощекочу-ка я свои ребра, чтобы проверить.
Как бы мы не дурили себя, тело, чувства и разум понимают друг друга. В них есть объяснения каждому движению, каждому решению, каждому переживанию.
Я не боюсь щекотать сам себя, мне с собой не страшно. Нет испуга, есть чувствование происходящего с изнанки.
Хочу, чтобы и моя ведьма не ежилась, не пугалась и не напрягалась от моего присутствия рядом. Чтобы моя щекотка не заставляла ее организм настороженно замирать, мобилизуясь для защиты. Наоборот, пусть в каждом моем касании она дышит все глубже, все объемнее, все свободнее, соединяя в абсолютном доверии себя и меня. Я - продолжение ее, она - продолжение меня.
Настолько ли слаба воля одного сознания по сравнению с высшими силами?
Мне плевать.
Мне нужна Малина Стэр, и я знаю, что нужен ей. Только я.
И с этим знанием я включен на полную мощь. Во всю родовую упрямость и непрошибаемость Файтов.
Этой мощью я шарашу по распростертому на полу организму ведьмы, всем собой возвращая ее из безызвестности в свою определенность.
- Домой, Аля! Домой! - с величайшим усердием зло цежу я.
И она скребётся. Подкидывается телом вверх, изгибаясь ломаными дугами. Ее корёжит, крутит, гнёт, и я рядом. Вливаю энергию уже мягче, интуитивно перекидываю болезненные ощущения на себя. И жду ее вдоха.
Есть.
Дышит.
Растрескавшиеся, такие знакомые и желанные губы, вздрагивают и расцепляются усилием.
- Я слышала все, что ты там орал, - обессиленное горло с трудом протолкнуло студенистую, как круто сваренный клейстер, слюну. - Запомнила. Каждое. Слово.
И я с облегчением выплевываю сжирающий мой организм мандраж.
Слышала. Запомнила. Значит, будет мстить.
Хорошо.
Ведьма, жаждущая поквитаться, всегда будет желать вернуться к своей цели.
Я. У нее. На крючке.
Я - ее якорь, который она уже сцапала и не выпустит из своих ласкающе-терзающих рук.
Хвала тебе Великая Проматерь Степь!
Теперь можно и выдохнуть.
Отныне никуда эта вредно-карательная девчонка от меня не денется. Добился. Заслужил. Пора бы и в отпуск.
Мое тело мешком валится впритык к Лине-Малине. Пусть греется и греет. И даже на запах запоминает того, кого выбрала.
Обо всем прочем мы подумаем позже.
И обязательно вместе.
Глава 22. Эпилог
Ароматный весенний день успел прогреться и стать по-настоящему терпко-знойным. Лишь пробирающийся под воротник фрака ледяным змеем ветер отрезвлял и наводил верные ориентиры.
Девчонки задерживались, и мы торчали у храма древних, как две жерди. Я и Дюк Тейт.
Вокруг сновали журналисты, стреляли фотовспышки, растревоженным роем гудели жаждущие представления приглашенные, близкие родственники и друзья. Народу собралось немного, всего-то сотни три зрителей.
Когда они вышли, сердце птахой порхнуло к вискам и забилось учащенным пульсом.
Тонкая фигурка была закутанна в летящий шелк. Едва заметные бретели подчеркивали хрупкость и изящность стана. Высокая прическа открывала длинную красивую шею. Маренговые глаза в оковах дымчатого макияжа сияли сегодня только для меня.
Моя.
Моя ведьма.
Исключительно. Всепоглощающе. Бескомпромиссно. Моя.
И я ждал ее приближения, с трудом удерживая себя на месте, не ощущая кругом никого: ни гостей, ни журналистов, ни не менее суетного сейчас приятеля.
Была Малина и я.
Две точки, соединённые одной прямой. Одной линией жизни. Единые в мыслях и целях.
Я выбирал ее. Всегда.
Она выбирала меня. Всегда.
И да, мы встречались с разногласиями во мнениях, желаниях, моментных устремлениях. Все это было, как были и жаркие споры, мозговзрывательные аргументы и колко-хлесткие решения.
Но это все на поверхности. Мелкая рябь на просторах океанской стихии. А в глубине пространства, в его основе царила фундаментальная любовь.
Именно поэтому мстёй любимой ведьмы я искренне наслаждался, и даже временами порывался подсказывать более удачные на мой взгляд и подходящие именно Альке способы несения справедливости в мужские массы имени меня. Ведьма тогда вздыхала, дула губы и устраивалась на моих коленях жаловаться на гадских магов, на которых теперь и сердиться истинно не выходит. Я слушал внимательно, обнимал крепко и сладко целовал ее ворчащие губы. Все справедливо. Сам заслужил - сам исправляю.
И я исправлял каждый раз со всем старанием, оправдывая чаяния своей ведьмы.
И моя ведьма исправлялась, всей собой срастаясь с моей вредной, собственнической, жадной до внимания персоной.
Я желал ее всегда. Видеть, слышать, чувствовать. Дышал ей всякий миг, складывая мгновения в бесконечность.
И сегодняшний день был для нас пусть и значимым, но лишь моментом в череде столь же важных оттенков счастья. Секунды длились часами, а часы скакали секундами. Время и замирало, переставая существовать как мера измерения жизни, и бессовестно устремлялось вперёд, мотая счётчик общих впечатлений.
А нам было все мало. И столь же жадно мы бросались на каждой встрече к друг другу, столько же тесно сливались в объятиях, снова и снова прорастая телами, душами, чувствами, сознаниями.
Я мог легко угадать каждое желание Малины и вместе с тем не знал и капли о ней всей. Я открывал ее для себя и жадно исследовал, знакомил с собой, выстраивал новые мостки соприкосновений.
И сейчас, когда моя ведьма стояла рядом со мной, и я был счастлив, как никогда ранее, я точно знал, что завтра я буду ещё счастливее вместе с ней.
- Согласны ли Вы быть всегда вместе: и в горе, и в радости
Да хоть в жизни и смерти! Для нас они стали единым целым.
- Обещаете ли Вы уважать, любить, беречь
Клянусь, Великая Проматерь Степь! Да ты и сама это знаешь. Спасибо, что отпустила мою девочку. Спасибо, что доверила это сокровище мне. Я обещал и обещание свою держу. Живу им. Люблю его.
- А теперь можете поцеловать свою законную супругу, и да пребудут с вашей семьей память древних, силы Великой Степи и крепость Великой Пустоши!
И я целую горячо и страстно, вкладываясь всем собой в мою, мою и только мою ведьму. Смущаю ее напором, наглостью и абсолютным попранием основ какого-либо этикета.
И Аля отвечает мне тем же вниманием.
Я плыву, задыхаюсь, тону и дышу теперь уже океаном, чтобы занырнуть ещё глубже, познавая неизведанную бездну ощущений.
- Теперь гости могут поздравить молодую семью с официальным соединением.
Гости могут, а мы продолжаем жадно целовать друг друга, отстраняясь от происходящего все больше, все глуше, все сумасшедшее.
- Тпру, ретивые! - голос Белки врезается в наши шальные от счастья сознания и с трудом, но тащит на поверхность.
- Кыш! - выражаю свое искреннее отношение к вмешательству посторонних в нашу идиллию и увлекаю Малину в новый водоворот пьянещего удовольствия.
- Я сказала цыц, гонимые! Вы с вашим светлым чувством и полным отсутствием такта нам всю свадьбу срываете! Нам же завидно! Мы же тоже так хотим, а приходится держать лицо и терпеть всеобщий интерес.
- Лиорчик, жена моя долгожданная, песнь счастья заветного! Плюнь ты на этих бессовестных, любовью во все места ужаленных! Идём фотографироваться, потом короткая речь для журналистов и наш коварный побег. На друзей, - протяжный печальный вздох в нашу сторону, - как видишь, надежды никакой. Послала же Великая Проматерь свидетелей!.. Будем справляться своими силами. Гостями займутся родители, в конце концов, все это праздничное лицедейство устроено за их счёт, по их замыслу и для их же души. А я тебя уворовываю. Со всем чувством и во всех смыслах. Молодожен я или как?!