Но иногда здесь чёрный слой припудривают белым, подсвечивают солнцем, и обводят колючим инеем бурьян на пустыре, и размечают снег следами птичьих лап, цепочками, похожими на эскадрилью, летящую слегка нестройно»
А всё-таки забавно, что Саша меня не видит, даже когда сидит напротив.
И ещё мне жаль, что она остригла волосы, с короткой стрижкой она похожа на сельскую библиотекаршу. Эдакий осколок большого города, тускнеющий в неблагодарной, нечуткой глуши, из века в век умиротворённо зарастающей лебедой да крапивой. Так и представляю себе строгую Сашеньку за столом на фоне старых книжных полок: серый пуховый платок на плечах, пальцы аккуратно перебирают формуляры в узком фанерном лотке. На ногахваленки.
Интересно, откуда это во мне? Впрочем, мне гораздо интересней, откуда это в ней. И нужно ли ей всё это. И вообще, кому-нибудьнужно? Саша-Саша, что ж ты там опять такое бормочешь
Можно было легко устроить ей опозданиескажем, закрыть её утром в ванной. Мало ли, может, просто заклинило замок, ведь так бывает.
Кофейная чашка могла расколоться прямо у неё в рукахэффектно! Мне самому этот приём очень нравится, в нём всё на гранислучайность и преднамеренность.
Листы с её правками я мог каждый вечер перепутывать самым изощрённым образом, а когда она обсуждала с автором текст по интернетуя мог осторожно вынимать из разъёма сетевой кабель и вставлять обратно. Сеть естьсети нет. Нервно! С геймером это работало безотказно, просто опасный цирковой номер, да и только.
А ещё Ещё можно было ночью слегка придушить её проводками от наушников. Не сильно, ровно настолько, чтобы вызвать дурной сон и чтобы она проснулась от ужаса, а потом при свете ночной лампы, не смыкая глаз, прислушивалась к каждому шороху и считала минуты до рассвета.
Я всё откладывал, ждал особого случая, хотел какой-то подсказки. Впрочем, откровенно говоря, я сам не знаю, чего я хотел.
Когда выпал снег, она явилась так поздно, что я уже решилне придёт, проведу ночь у окна, буду ловить луну между облаками, вдруг развиднеется, очистится небо, появится звёздная мелочь на чёрном своде. Но снег всё падал, я поглядывал вниз, на побелевшие кусты у подъезда, то ли беспокоился за Сашу, то ли надеялся, что она не придёт. Попробовал миндаль из её пакетаничего, вкусно.
Я её прогляделможет, уснул? Не понимаю, как это вышло. Но когда хлопнула входная дверь, я засуетился, задел пакет и едва не просыпал орехи. Она разувалась в прихожей, оставляя на полу талые лужицы и комки снега. Один я взялбыстро вытянул руку из-за угла и схватил щепотью. Понюхалбензин, шины, асфальт. Ещё что-то еле-уловимое, может, сырая кора? Так пахнет ветер над зимним лесом. Не спрашивайте, откуда я это знаю. У меня нет долгой памяти, одни обрывки, да и те возникают с бессвязностью бреда.
Потом Саша звонила кому-то, рассказывала, что шла пешком от метроснег, транспорт стоит, пробки А ботинки поставить к батарее забыла. Уснула, не раздеваясь, натянув на себя угол пледа.
Я посидел рядом, послушал, как она дышит; потрогал её волосыгладкие, у шеи цвета серого речного песка, от проборакак выцветшая осенняя трава.
Саша тихо сопела, уткнувшись в спинку дивана.
Я осторожно заплёл одну прядь на её макушке, получилась короткая косичка двух оттенков. Завязал красной ниткой, вытянутой из подшивки штор. Потом развязал и расплёлладно, пусть спит.
* * *
Мне почему-то очень не нравился её браслет с монеткой. Похоже, он был чьим-то подарком. Саша иногда перебирала его в руках или зажимала в кулаке и сидела, задумавшись. А надевала она его, продев нитку в соединяющую цепочку. Накидывала браслет на запястье, нитку держала в зубах и целилась разъёмом замка в маленькое кольцо. Не попадала, маялась, в очках ничего не видела и без очков не видела тоже.
Интересно, кто этот остроумный даритель? Выбирая такие украшения женщине, надо бы предполагать, что утром она скажет: «Помоги, пожалуйста», и протянет к тебе руку, придерживая браслет у основания ладони.
Я бы ей помогу меня чуткие, длинные пальцы. У меня узкая тёмная кисть, похожая на руку шимпанзе, номягче, намного мягче. И касания осторожней, их обычно не чувствуют. Думаю, с такими пальцами я мог бы быть неплохим пианистом. Полторы октавы! У кого ещё такая растяжка?
А ведь я как будто помню это ощущение гладкости клавиш, помню, как они утапливаются и у каждой соседней обнажается желтоватая боковая сторона. Меня почему-то это волнует, будто мне приоткрывается нечто простое и сокровенное, спрятанное за внешней строгостью инструмента.
И ещё меня беспокоит, что звук извлекается не сразу, а с еле осязаемымв сотую долю секундыопозданием. И прямо напротивто навстречу, то рядом, движутся другие рукиточно такие же, но темнее, прозрачней. Теперь мне кажется, что это мои пальцы виднелись там, в лаковой черноте, повторяли все движения настоящего пианиста и не извлекали ни звука из призрачного продолжения клавиш.
На рояле стоял букетрозы, ведь так? Я сказал, что много раз просил не ставить цветы на инструмент. В комнате пахло паркетной мастикой и апельсинами
Нет, всё-таки что-то неладное творится со мной в последнее время! Я знаю, это всё жильцы с их странными мыслями, разговорами, снами из перепутанных киносюжетов, сплетен, журнальных историй. Я прогоняю их, но после каждого что-то остаётся, растворяется в воздухе, впитывается в стеныразве я этого не знал? Тогда зачем же мне нужна коллекция в тайнике за обувной полкой? Да, это кино только для меня, в нём всё непредсказуемо, странно и нет ни начала, ни продолжения, только ощущения нескольких разрозненных мгновений. Как запах духов женщины, прошедшей мимо. Он слышится только секунду, а открывает столько тайных дверей, иногда за однойдругая, за нейещё, и куда они заведутнеизвестно
Раньше я не был таким чувствительным. Наверное, всё дело в луне. Мне не хватает её, жду каждый вечерно видел только холодноватый полукруг на облаках, радуга ночи: олово, медь и патинабледно-зелёный отсвет.
* * *
А между тем с тех пор, как Саша поселилась в этой квартире, прошло полтора месяца. Я вдруг осознал нечто странноееё присутствие мне не мешает.
Меня больше не раздражал запах растворимого кофе по утрам, я привык к пёстрому халату, лежащему днём на спинке дивана, хотя раньше терпеть не мог разбросанных вещей. Вечерами мне нравилось смотреть на освещённый голубоватым светом Сашенькин профиль и отражение монитора в её очках.
Окончив работу, она потягивалась, шевелила в воздухе пальцами, бормоча сквозь зевок: «Мы писали, мы писалинаши пальчики устали», или, дурачась, пела какое-нибудь «I love you, baby» и уходила на кухню делать себе ужин. Да какой там ужинчай, бутерброды
Иногда ночью, когда она спала, я пытался разглядеть её браслет, но всё как-то не удавалось. Зато один раз я провёл кончиками пальцев вдоль её предплечьяот запястья до тёплой впадинки на сгибе локтя. Сашенька отодвинула руку, нахмурилась, и я быстро исчез.
Я научился чувствовать Сашу на расстоянии: угадывал неприятности, всегда ощущал её нервность, уныние или нездоровье. Вечером я садился на подоконник и смотрел вниз. Я представлял, как она выходит из метро, потом едет в автобусе, думает о чём-то, глядя на мокрое стекло. А потом, накинув капюшон и отвернувшись от холодного, сырого ветра, быстро шагает к дому. Тут совсем недалекои я замирал, глядя на поворот дороги, вглядывалсяну Да, вот и она.
Я вспомнил! Именно эта мысль пришла мне в голову, когда полтора месяца назад я впервые услышал её шаги на лестнице«вот и она». Странно, что я сразу не распознал этот сигнал, не прислушался, не насторожился.
Саша входила, и я затаивался, становился незаметней цветка на обоях. В прихожей шуршал пуховик, шёлкал замок сумкигде-то в одном из её кармашков уже пиликал телефон. «Да», говорила Саша. Она разувалась и продолжала разговор:
Я только что вошла ну конечно, конечно постараюсь успеть перезвоню обязательно.
Она бросала на диван сумку и освобождалась от грубых дневных одежд, обнажая светлое гладкое тело с розовыми бороздками от резинок и жестких застёжек. Потом накидывала халат, запахивалась и едва успевала завязать пояс, как тут же снова звонил телефон.
Саша опять отвечала кому-то «да, конечно» и «постараюсь», а я смотрел, как её босая ногабелая, с розовыми, ещё не согревшимися пальцамипытается выдвинуть из-под края дивана шлёпанцы. Я их слегка придерживал, а потом отпускал.
Иногда казалось, она меня тоже чувствует, во всяком случае, догадывается о моём существовании. Я заметил, как она насторожилась, увидев на столе свою давно потерянную заколку. И как один из телефонных разговоров с подругой она оборвала на полуслове, нажала отбой и испуганно обернулась. А я всего-навсего снял с её волос пёрышко от диванной подушки. Ну, задумался, с кем не бывает!
Та подружка потом перезванивала, предлагала Сашеньке взять отпуск или завести кота. Вот кота мне только и не хватало.
* * *
Накануне Нового года девочка моя явилась с вечеринки. Явилась довольно поздно. Уронила сумку в коридоревыпали туфли, наступила на перчатку, вошла, споткнувшись о собственные ботинки. Качаясь, включила лампу и расстелила постель. Легла, закуталась в одеяло и только потом, покопавшись там, как в норе, высунула наружу руку с путаным комом белья и платья. Одежду бросила на пол, стянула под одеялом чулки и уронила оба возле дивана.
Накануне, когда она, наряжаясь, топталась перед зеркалом, мне уже было не по себе. В шёлковом коричневом платье она напоминала очертаниями шоколадного зайца. «Нехорошо это», почему-то подумал я. Не могу сказать, откуда взялось это предчувствие, но только я очень нервничал, наблюдая за тем, как у зеркала Саша придирчиво заглядывала себе через плечо и оглаживалась. Потом она коснулась маленьким белым флаконом шеи, груди и запястийи в комнате наступило лето.
Теперь от неё пахло адовой смесью духов, пота и перегара. Я сел рядом с Сашей и стал смотреть на её лицополуоткрытые губы, болезненно сведённые брови, серые разводы туши на веках.
Она будто почувствовала мой взгляд, пробубнила что-то раздражённое, отвернулась и обняла скомканное одеяло. Теперь я видел только её голую спину с плавно выступающими позвонками. Я придвинулся ближе. Мне вдруг захотелось стать большим, сильным зверем с горячим дыханием, крепкими клыками и длинным шершавым языком. Я бы лизнул выступающую лопатку так, чтобы остался алый след, похожий на ссадину. А потомзарычал и что есть силы вонзился бы зубами в мягкую плоть, чтобы чёрная горячая кровь ударила мне в голову, ослепила, а я бы грыз, я бы рвал на куски
Ну и вообще тогда не надо ничего, разочарованно сказала кому-то Саша и устало добавила: Не знаю
«Выгоню её завтра же!» решил я, выключил настольную лампу и ушёл к себе. Ненавижу эти пьяные людские запахи, это хуже наваждений, хуже безлунной ночи, хуже крысиного яда
Полночи я сидел на полу, крутил в руке веточку флердоранжа, ломал, растирал на ладони сухой цветок, принюхивался, но вместо аромата южной весны чувствовал только солоноватый запах тёплого тела, дурного вина и духов. И не было ни зелёного сада, ни голубых гор, только темнота, ужас и привкус крови.
«Выгоню», снова подумал я, но теперь моя злость утихла, и уверенности поубавилось. Я вернулся к дивану, сел рядом с откинутой в сторону белой рукой, осторожно расстегнул браслет и стал ждать. Когда Саша перевернулась на другой бок, я забрал оставленный на подушке трофей. А в коридоре прихватил ещё и оброненную перчатку.
«Вот теперь мы в расчете, дорогая моя Саша», злорадно думал я, разглядывая добычу.
Сам не знаю, какой расчёт я имел в виду. Возможно, так была оплачена крошечная часть моей необъяснимой обиды.
Цепочка браслета была из самых дешёвыхлатунная, простого плетения. А монета медная, состаренная. На одной сторонепрофиль женщины в венке и косах, на другойолень и античная богиня с копьём.
Вещи многое помнят. Например, серую скалу, белёсый кустик полыни в расщелине, синюю полоску моря на горизонте. Сашенька улыбалась и закрывала ладонью солнце, на запястье покачивался подвешенный на цепочку неровный кружок.
Димка, как ты думаешь, она старинная? спрашивала Саша.
Вряд ли. На старинную у меня точно не хватило бы денег.
Она звонила ему иногдаэтому парню, подарившему браслет. Бывало, что они договаривались о встрече, но в последний момент каждый вспоминал что-то важное, неотложное, отчего свидание снова откладывалось. Прощались они как добрые друзья, невсерьёз сожалея, несильно сокрушаясь, укоряя в шутку. А потом Саша долго сидела, задумавшись, не замечала даже моих попыток отвлечь её.
С той ночи после вечеринки я уже не скрывался так тщательно, как обычно. Нет, я не пугал Сашеньку, только дразнил. Всё, что я себе позволял, сущие пустяки: доставал закатившуюся под диван мелочь, пропавшие вещи выкладывал на видное место, завязывал узелки, складывал бумажки. Саша оглядывалась, прислушивалась, пыталась застать меня, подманить, высмотреть. Это было страшно и весело, и это уже был диалог.
Я надеялся, что постепенно она привыкнет, поймёт, что я не опасней иных её знакомых и что мне от неё ничего не нужно. Почти ничего, только чтобы она не боялась меня и чтобы иногда говорила мне пару слов. Не знаю, каких именно, может, «привет» или «спокойной ночи»? И чтобы не уезжала.
Она стала такой тихойна подоконнике сидела молча, ничего не бормотала про себя, не записывала и не пела больше. А по телефону говорила так сдержанно, будто я смотрел на неё в упор. Вообще-то я именно так и смотрел, но она же не видела! Ничего, думал я, привыкнет. Привыкла же к тому, что по утрам я включаю чайник, пока она умывается. И к тому, что её вещи всегда аккуратно сложены, что утром на подушке лежит сухой белый цветок. Правда, мне показалось, что Саша перестала завтракать дома. Во всяком случае, я больше не чувствовал по утрам запаха растворимого кофе. И ещёона теперь спала при свете ночника, просыпалась после первого же звонка и сразу включала телевизор на кухне.
Между прочим, звонила Хозяйка и с интонацией бодрой стервы интересовалась, всё ли в порядке. Я насторожился, но Сашенька, замешкавшись на секунду, ответила: «Да, всё нормально, спасибо». «Неужели и впрямь она ко мне привыкает? думал я. Ах, как это было бы хорошо»
В последнее время она приходила поздно, а дома чуть ли не до утра сидела за расшифровками и правками. Я уж было подумал, что она хочет заработать денег и поехать с подругой отдыхать. Но подруга уехала с женихом, я их видел на фотостоят, обнявшись, по колено в прибое. Мокрая одежда, тихие волны, розовый закат Прекрасно! Саша, посмотрев фотографию в почте, так и написала в ответ«прекрасно!» будто поймала мою мысль. А я сидел у неё за спиной и улыбалсябедная моя, тихая, усталая Сашенька!
В выходной позвонил её приятель Дима. Тот самый, что подарил ей браслет.
А как хорошо начинался деньбелый свет из окна, тишина Саша сидела на диване, сложив ноги по-турецки, просматривала сделанную накануне работу. В очках, тёплом свитере и серых шерстяных носках она походила на умного пушистого птенца. А потомзвонок, короткий разговор Я не слышал ни словаменя будто накрыло волной, оглушило, я вспомнил, как этокогда внутри всё немеет и в груди такая тяжесть, что не вдохнуть.
Отложив телефон, Саша швырнула в потолок всю стопку листов. Всё зашуршало, листы опали на диван и ковёр, накрыли собой шлёпанцы, а Саша сидела, зажмурившись, и улыбалась.