Энгус хмыкнул.
Да, дорогая, он поднял воротник, защищаясь от дождя. Но, Сара, я хочу еще раз тебя спросить: ты точно хочешь переехать?
Я поморщилась. Он продолжал:
Да, знаю. Но ты действительно считаешь, что мы сделали правильно? Тебе хочется бросить нашу лондонскую жизнь? он показал на вереницу лондонских такси, флуоресцентно подсвечивающих дождевые капли. На Скае всегда очень тихо.
Как говорится, если тебе надоел Лондон, тебе надоел дождь, произнесла я.
Энгус рассмеялся и наклонился ко мне. Его карие глаза искали мой взгляд, вероятно, его губы искали мои. Я нежно погладила его по щеке и поцеловала щетину на подбородке. Я вдохнула его запах. От него не пахло виски, от него пахло Энгусом, мылом и особенным мужским запахом. Человек, которого я любила, чистый и надежный. Я люблю его и буду любить всегда.
Возможно, сегодня ночью у нас будет секс, впервые за много недель. Неужели мы наконец-то пережили это? Ведь горе не может длиться целую вечность.
Мы шли по улице, взявшись за руки. Энгус крепко держал мою ладонь. С некоторых пор он часто держал меня за руку: и когда я молча плакала каждую ночь, и во время жутких похорон Лидииот начала до концаот «Аз есмь воскресение и жизнь» и до самого «Всегда пребудет с нами».
Аминь.
На метро или на автобусе?
Метро, ответила я. Быстрее будет. Хочу поскорее сообщить Кирсти хорошие новости.
Надеюсь, они окажутся для нее именно такими.
Я посмотрела на мужа.
Нет, я не могу позволить себе сомнений. Если я остановлюсь и задумаюсь, мои опасения усилятся, захлестнут меня с головой, и мы застрянем в нашей тоске навсегда.
На одном дыхании я выпалила:
Энгус, я уверена, что да. Ей должно понравиться. У нас будет собственный маяк, свежий воздух, олени, дельфины
Имей в виду, что фотки, которые ты видела, сделаны в основном летом, при ярком солнце. А там не всегда такая погода. Зимой на острове мрачно.
Значит, в январе и феврале мы как бы получше сказать окопаемся и будем защищаться. Тоже приключение.
Мы добрались до станции. На ступени подземки накатывала черная волна людей, их одежда лоснилась от влаги, лондонское метро глотало пассажиров. Я обернулась и быстро окинула взглядом затянутую туманом Нью Оксфорд-Стрит. Осенний туман в Блумсберикак призрак, видимое напоминание о том, что когда-то в Средние века здесь были болота. Я где-то о них читала.
Я вообще много читаю.
Вперед!
Я схватила руку Энгуса, и, сцепившись пальцами, мы спустились в метро и преодолели три остановки. В городе наступил час пик, и толпа притиснула нас друг к дружке вплотную. На «Морнингтон Кресент» мы втиснулись в дребезжащий лифт, и когда вновь очутились на поверхности, мы почти бежали.
Эй! засмеялся Энгус. У нас чтоОлимпиада?
Я хочу поскорей рассказать нашей дочери!
И я действительно хочу, правда-правда! Я поведаю моей живой доченьке замечательные новости, ну, по крайней мере, приятныепусть хоть что-то вселит в нее отраду и надежду. Сегодня, четырнадцать месяцев назад, погибла Лидияее сестра-близнец. Я до сих пор легко могу подсчитать, сколько времени с тех пор прошло, и как же я ненавижу себя за это! Четырнадцать месяцевгод с лишним сплошных мучений и боли для маленькой Кирсти. Мне не понять ее страданийведь Кирсти потеряла свою копию, свое второе «я». Четырнадцать месяцев назад она замкнулась в себе, ушла в полную изоляцию, но теперь я смогу вытащить ее!
Чистый воздух, горы, заливы, а через пролив видно Нойдарт.
Я спешу к дверям белого дома, который мы никогда не сможем позволить себе купить. Он уже нам не по средствам.
В дверях застыла Имоджин. Здесь пахнет детским ужином, стиркой и только что сваренным кофе. Как приятно! Я буду немного скучать по домашним запахам. Может быть.
Имми, спасибо, что присмотрела за ней.
Ой, ладно тебе. Заходите. Как дела? Вы подписали?
Да, Имми! Мы переезжаем!
Имоджин хлопает в ладоши: моя умная, элегантная, темноволосая подруга со времен колледжа. Она обнимает меня, и я со смехом высвобождаюсь.
Она пока ничего не знает, мне нужно ей рассказать!
Имоджин лукаво прищуривается:
Она у себя в комнате со «Слабаком».
Что?
Книжку читает!
В два счета я пересекла холл, взлетела вверх по лестнице и замерла перед дверью с надписями «Здесь живет Кирсти» и «Стучите». Надписи сделаны из отдельных букв, неуклюже вырезанных из глянцевых журналов. Как меня просили, я постучала.
В ответ я услышала вялое «Ммм-ммм», что заменяет Кирсти «Входите».
Я толкнула створку. Моя семилетняя дочь сидела на полу, скрестив ноги и уткнув в книгу веснушчатый носик. На ней была школьная формачерные брюки и белая рубашка-поло. Воплощенная невинность, и при этом воплощенное одиночество. Внутри меня все задрожало от любви и печали. Я хотела помочь ей забыть потерю, наполнить ее жизнь радостью, хотела сделать все, что в моих силах.
Кирсти
Она не ответила, поглощенная чтением. С ней бывает. Заиграется и не разговаривает, только «ммм». И в последний год все чаще и чаще.
Кирсти. Муми-тролль. Незабудка.
Она подняла голову и взглянула на меня голубыми глазами. Моими глазами, только более яркими. Как небо Гебрид. А еще у нее очень светлые волосы, практически белые.
Ма?..
У меня есть новости, Кирсти. Хорошие. Просто превосходные.
Я уселась на пол рядом с Кирсти. Вокруг нее были разложены игрушкиее пингвинчики, Лепаплюшевый леопард и Кукла с Одной Рукой. Я с жаром выложила Кирсти все. Что мы переезжаем на Эйлен-Торран, и теперь у нас будет совсем другая жизнь. Мы начнем все заново, и на нашем собственном острове всегда будет чудесно и здоровомы будем просыпаться под звуки прибоя
Пока я говорила, Кирсти смотрела на меня, почти не моргая, вбирая в себя информацию. Она апатично, как в трансе, выслушала меня, не сказав ни слова, возвращая мне мою молчаливость. Под конец она кивнула и вяло улыбнулась. Вероятно, она озадачена. В комнате стало тихо, я выдохлась.
И что ты думаешь? спросила я. Как тебе такая идея? Мы переедем на остров! Наш остров! Правда, классно?
Кирсти пожала плечами, уткнулась в книжку, затем закрыла ее, снова подняла взгляд на меня и произнесла:
Мамочка, почему ты все время зовешь меня Кирсти?
Я сглотнула. Тишина звенела в ушах.
Прости, дорогая. Что? выдавила я.
Почему ты называешь меня Кирсти, ма? Кирсти нет. Мама, Кирсти умерла, я Лидия.
2
Я уставилась на Кирсти, стараясь не улыбаться. Не хотела показывать, насколько я встревожена.
Похоже, что в растущем мозгу Кирсти всплыла давняя травма, такое бывает у одного из близнецов, потерявшего другого. Но я всегда могла различить своих дочерей и понять, кто из них кто.
Однажды моя мать приехала зимой из Девона в нашу маленькую квартирку в Холловее. Взглянув на лежащих в кроватке близняшекабсолютно одинаковых крошек, сосущих друг другу пальчики, она расплылась в ослепительной, изумленной, потрясающей улыбке. Тогда-то я и поняла, что иметь близнецовэто нечто большее, чем обычное чудо материнства. Ведь когда у тебя близнецы, не просто двойняшки, а настоящие однояйцевые близнецы, ты и впрямь даешь жизнь генетическому чуду, звездам-людям, которые потрясают тебя одним фактом своего существования.
Но при этом ониочень разные.
Мой отец даже дал им прозвище Холодные Близнецы, поскольку малышки родились в самый холодный и морозный день в году. Но мне прозвище никогда особо не нравилось и казалось грустным. Однако не буду отрицать: оно подходило к моим девочкам с их снежно-белыми волосами и льдисто-голубыми глазами. Оно подчеркивало их уникальность.
Вот насколько особенными могут быть близнецы: они разделяют одно имя на двоих.
В таком случае, болезненно-спокойная фраза Кирсти: «Мама, Кирсти умерла, я Лидия» очередной пример «близнецовости», редкости моих дочек. Моей дочки. Тем не менее я едва сдерживала панику и изо всех сил старалась не заплакать. Ведь Кирсти напомнила мне о Лидии. И я беспокоилась за саму Кирсти.
Что за ужасная иллюзия посетила ее мысли, почему она задала мне этот страшный вопрос? «Мама, я Лидия, а Кирсти умерла. Почему ты все время зовешь меня Кирсти?»
Дорогая, сказала я дочери, стараясь сохранять душевное равновесие. Тебе пора в кроватку.
Она мирно посмотрела на меня. Ее голубые глазатакие же, как у ее сестренки, ярко блеснули. Одного молочного зуба, сверху, у нее не было, другой, снизу, шатался. Это что-то новенькое: пока Лидия была жива, обе близняшки могли похвастаться ослепительными улыбками. Обе поздно начали терять молочные зубки.
Кирсти перехватила книгу чуть повыше и сказала:
Знаешь, мамочка, мне еще только три страницы до конца главы.
Правда?
Да, смотри, ма, она кончается вот тут.
Ладно, детка, я поняла. Ты почитаешь мне вслух?
Кирсти кивнула, провела пальцем по странице и принялась громко читать:
Мне пришлось замотаться в ту-а-лет-ную бумагу, но я не получил пере пе ре
Я потянулась через ее плечо, нашла трудное слово и пришла на помощь:
Пе-ре-ох
Не надо, ма, тихо засмеялась она. Правда, не надо. Я сейчас сама скажу!
Давай.
Кирсти зажмурилась, она всегда так делает, когда о чем-нибудь размышляет, потом открыла глаза и произнесла:
Но я не получил пе-ре-ох-лаждения.
Она справилась. С таким трудным термином. Но я не удивлена. В последнее время она читает все лучше, а значит
Я решила не думать об этом.
Лишь голос Кирсти нарушал в комнате тишину. Энгус, наверное, внизу, на кухне, с Имоджин. Может, они открыли бутылку вина и обмывают хорошие новости. А почему бы и нет? Слишком много у нас было плохих дней и дурных вестейцелых четырнадцать месяцев.
Так я провел большой кусок летних ка-ни-кул
Я обняла худенькие плечи Кирсти и поцеловала ее мягкие светлые волосы. Переменив позу, я сразу почувствовала, что мне в бедро впивается что-то маленькое и острое. Стараясь не беспокоить дочку и не думать над ее странным вопросом, я подсунула руку под себя.
Это оказалась игрушка: маленький пластмассовый дракончик, которого мы купили в лондонском зоопарке. Но мы приобрели его для Лидии. Ей всегда нравились крокодилы, драконы и прочие страшноватые рептилии, а Кирсти предпочиталапредпочитаетльвов, леопардов, пушистых, живых и милых млекопитающих. Вкусы девочек были одним из способов различать их.
Когда я пришел в школу, там все вели себя странно.
Я крутила дракончика в руке. Почему он валяется на полу? Спустя месяц после того, как все и случилось, мы с Энгусом аккуратно собрали любимые игрушки Лидии и упаковали в коробку. Выкинуть их у нас не поднялась рукаэто было бы слишком просто и говорило бы о том, что мы способны окончательно забыть Лидию. Поэтому мы сложили все вещи, связанные с ней, одежду, игрушкив ящик, а потом спрятали на чердак. Если можно так выразиться, похоронили психологически у себя над головой.
Когда играешь в «заразу», основная проблема в том, что пока ты не дотронулся до другого, ты сам «зараза».
Лидия с ума сходила по дракончику. Я помню тот вечер, когда мы его купили. Лидия прыгала по Риджентс-Парк-роуд, подняв игрушку в воздух, мечтая о том, что у нее будет свой собственный ручной дракон. Тогда нам было весело, а сейчас меня от этих воспоминаний охватила грусть. Я осторожно сунула дракончика в карман джинсов и попыталась успокоиться, слушая, как Кирсти читает, добираясь до конца главы. Наконец она неохотно закрыла книгу и посмотрела на меня невинным ожидающим взглядом.
А сейчас, милая, тебе пора спать.
Но, мам
Никаких «но, мам». Пошли, Кирсти.
Пауза. Я все же решилась назвать дочь по имени.
Кирсти недоуменно уставилась на меня и нахмурилась. Неужели она опять скажет те страшные слова?
Мама, я Лидия. А Кирсти умерла. Почему ты все время зовешь меня Кирсти?
Моя дочь замотала головой, как будто я сделала примитивную ошибку.
Хорошо, мы отправляемся спать, неожиданно согласилась она.
Мы? Что еще за «мы»? Что Кирсти имела в виду? Тревога начала подкрадываться ко мне на мягких лапах, но я старалась не поддаваться панике. Да, я беспокоюсь, но повод явно надуманный.
Мы?
Ладно. Спокойной ночи, дорогая.
Завтра у нее это пройдет. Точно. Кирсти надо выспаться, а когда она встанет утром, неприятная путаница забудется, как забываются кошмары после пробуждения.
Ладно, мамочка. Ой, а мы умеем сами надевать пижамки!
Если я покажу ей, что заметила «мы», будет только хуже. Я улыбнулась и сказала ровным тоном:
Молодцы, но вам надо побыстрее укладываться. Сейчас очень поздно, а вам завтра в школу.
Кирсти кивнула и угрюмо покосилась на меня.
Школа.
Очередной источник горестей.
Я знала, что Кирсти разонравилась школа, от этого я испытывала боль и чувство вины. Моей девочке уже не хотелось учиться. Ей было хорошо, когда она посещала занятия вместе с Лидией. Холодные Близнецы были тогда еще и Озорными Сестричками. Утром они надевали черно-белую школьную форму, я пристегивала их ремнями к заднему сиденью машины, и мы ехали по Кентиш-Таун-роуд к воротам Святого Луки. Я могла посмотреть в зеркало и увидеть, как они шепчутся между собой, тыча пальцами в прохожих за окном, как заразительно смеются над своими шуткамиособыми близнецовыми шутками, которых я никогда полностью не понимала.
Всякий раз, когда мы ездили в школу, меня переполняли гордость и любовь. А иногда смущение, поскольку мои дочери, похоже, ни в ком не нуждались, общаясь на своем близнецовом языке.
Я даже ощущала себя немного лишней в их жизнях. Зачем близняшкам кто-то еще, когда у каждой из них уже есть лучшая подружка, которая вдобавок является твоей точной копией? Девочки проводили вместе каждый день и каждую минуту. Но все равно я восхищалась ими, я обожала их.
А теперь все кончилось, и Кирсти ездит в школу одна. Молча. На заднем сиденье моей машины. Не говоря ни слова, будто в трансе, она наблюдает тусклый мир за стеклом. У нее, конечно, есть школьные приятели, но они не заменят Лидию. Никто и ничто никогда не заменит ей Лидию, даже на чуть-чуть. В общем, есть еще одна причина уехать из Лондона. У Кирсти будет новая школа, новые товарищи, и, вероятно, на детской площадке она уже не будет смеяться и строить рожицы призраку ее сестры.
Ты зубки почистила?
Имоджин мне почистила после чая.
Вот и славно, тогда прыгай в кроватку. Хочешь, я приду и тебя укутаю?
Нет. Ммм. Да.
Она перестала говорить «мы». Надеюсь, глупая, но жутковатая игра закончилась Кирсти залезла в постель. Ее голова покоилась на подушке. В такие моменты она всегда кажется очень маленькой, будто только вчера начала ходить.
Глаза Кирсти закрылись, она прижала к груди своего Лепу, а я потянулась включить ночник.
Как почти каждый вечер целых шесть лет.
Мои близняшки чудовищно боялись темнотычасто дело доходило до крика. Прошло около года, когда мы выяснили причину испуга: в темноте они не видели друг друга. Поэтому мы с Энгусом чуть ли не с религиозным почтением оставляли девочкам ночник, да и запасной ночник всегда был под рукой. Когда у дочерей появились собственные комнаты, они потребовали, чтобы ночью горел свет. Наверное, они думали, что так можно легко общаться через стенубыла бы только лампочка.
Я думала, что с уходом Лидии дурная привычка исчезнет, но фобия только закрепилась еще больше. Как болезнь, которая исчезнет когда-нибудь, но не сейчас.
Ночник был в порядке.
Я поставила его на прикроватный столик и повернулась к двери, когда Кирсти открыла глаза и посмотрела на меня. Осуждающе. Гневно? Нет, как-то тревожно.
Что, милая? спросила я. Засыпай.
Но, мам!
Что случилось?
Бини!
Биниэто пес. Сони Бин. Крупный спаниель. Кирсти любит его.
Бини поедет с нами в Шотландию?
Дорогая, не будь глупышкой. Конечно же, он обязательно поедет с нами, ответила я. Мы не бросим его.
Кирсти умиротворенно кивнула и закрыла глаза, крепко обняв плюшевого Лепу, а я не могла удержаться, чтобы не поцеловать ее еще раз. Я теперь целую ее гораздо чаще, чем раньше. Главным по нежностям у нас обычно был Энгус, я же оказалась весьма практичной мамой и выражала любовь к детям через кормежку и одежку. Но сейчас я ласкала мою оставшуюся дочь с суеверной страстью: пусть мой поцелуй хранит ее от всяких бед.
Веснушки на светлой коже Кирсти напоминали корицу, рассыпанную в чашке с молоком. Прикоснувшись губами к ее щеке, я вдохнула аромат Кирсти: моя дочь пахла зубной пастой и чем-то еще: вроде бы сладкой кукурузой, которую она ела на ужин. Она пахла Кирсти. Но значит, и Лидией. Причем неважно, что они делали, они всегда одинаково пахли.