Старуха постояла около столаа потом, подволакивая левую ногу, пошла обратно к себе, в отгороженную стенкой-перегородкой комнатушку. Ни заплести волосы, ни сменить ночную рубашку она так и не удосужилась.
Матвей метнулся к лавке, на которой валялся его рюкзак, рванул молнию на карманегде-то тут должен был быть полиэтиленовый пакет. Матвей брал его на случай дождязавернуть документы, зажигалку, телефон, еще что-нибудь по мелочи. Именно в пакет и полетела кашавыскользнув из миски, влажный ком даже не изменил форму. Матвей сунул все обратно в рюкзак и демонстративно громко зашкрябал ложкой по глиняному дну.
Зъил? буркнула старуха из-за стенки.
Да! крикнул Матвей. Спасибо!
Вот и спать иди.
Вот-и-спать-иди шепотом передразнил ее он. Вот еще чего не хватало. Какая-то посторонняя бабка будет ему указывать, что тут делать!
Лампа в углу уже почти погасла, так что передвигался по комнате он практически на ощупь. Вот лавка, на которой, видимо, ему придется спать, бабка ничего не предложила, а самостоятельно требовать что-то он уже не хотел. Вот, видимо, дедовы полатион узнал эту латаную-перелатаную куртку, которой старик частенько укрывался. Вот печка, на которую Матвей лазил до тех пор, пока, заигравшись, не сорвался и не сломал ногу
Печка была теплой. Хм!
Матвей по старой памяти сдвинул лязгнувшую заслонкуи в нос ударил сладковатый запах вареного мяса. «Эй, что такое?» кольнула его обида. Значит, себе эта старая карга наготовила хороший ужин, а ему швырнула несъедобную гадость?
С мстительным удовольствием он запустил в горшок пятерню и выудил кусок мяса. Скорее из чувства протеста, нежели из желания есть, он жевал его, морщась и выталкивая языком застревающие в зубах волокна. Мясо было страннымочень жестким и жирным, напоминая одновременно и недоваренную свинину, и старую курятину. Последний кус он проглотил, не жуя, тот едва не застрял в глотке и прокатился грубым комом по пищеводу, чуть не вызвав рвоту. Жирные пальцы Матвей обтер о печь. Все равно придется делать ремонтесли он, конечно, решит оставить этот дом себе. Хотя, если он заберет деда лечиться в город, до сторожки уже никакого дела не будет.
Тяжелое мясо упало в желудок плотным комом, с непривычки стало подташнивать, закружилась голова и резко подурнело.
Осторожно, стараясь ни обо что не запнуться, Матвей побрел к выходу. Около самого порога не удержался и все-таки зацепился за что-то, гулко громыхнувшее и накренившееся.
Куда пошел! зло проорала старуха из своей комнатушки.
До ветру! едва удержался он, чтобы не ответить грубо.
Не стоит ссориться, повторял он себе. Не стоит. Деду нужна хозяйка, ему уже сложно одному. А что, тебе бы больше понравилось, если бы это была какая-нибудь длинноногая юная девица?
Дед сидел на пеньке недалеко от дома.
Точь-в-точь как раньше, подперев подбородок кулаком и зажав в пальцах самокрутку. Только вот в этот раз она была не зажжена.
Огоньку, деду? Матвей поднес зажигалку.
Дед повернулся, посмотрел на него пустым взглядом и отвернулся обратно.
Матвей пожал плечами и спрятал зажигалку.
Присел рядом на корточки, вдохнул полной грудью ночной воздух, напоенный запахом хвои и свежей травы. От деда так и продолжало нести землейстранно, Матвей никогда не замечал такого за стариками. Едкая смесь запахов тела, выделений и лекарствда, но никогда землей. «Неужели ему недолго осталось?» защемило сердце.
Как дела, деду? спросил он, впрочем и не ожидая ответа.
Дед продолжал молчать, так и скорчившись в одной позе, держа на весу пустую самокрутку.
Непривычные к сидению на корточках ноги заныли, икры свело.
Пошли, деду? предложил Матвей.
Старик не ответил.
Матвей протянул руку, чтобы погладить старика по головено остановился. Неизвестно, как тот отнесся бы к этому жесту. Не нужно делать ничего лишнего, пока не посоветуется с врачом.
Спокойной ночи, деду, пожелал он.
Уже засыпая, он услышал, как скрипнула дверь, и как в домик зашел дед. Матвей хотел было окликнуть егоно тут же провалился в забытье.
Из сна его выдернуло резко, толчкомот неожиданности Матвей даже взбрыкнул, больно ударившись пятками о стену.
Сел на лавке, таращась в темноту, облизывая пересохшие губы и пытаясь сообразить, что же происходит. Голова раскалывалась, в висках пульсировала кровь, в горле першило. Откуда-то явно несло гнильюот тяжелого и сладковатого запаха заложило нос, и приходилось хватать воздух ртом.
Что-тоили кто-тоходило вокруг домика, тяжело переваливаясь. Не порывы ветра, не шум леса и не удары ливнянет, это явно было что-то живое, крупное и хромое? Один шаг чуть запаздывал и звучал громче другогословно гость на одну ногу был обут в тяжелый, подбитый гвоздями ботинок и теперь с трудом подволакивал ее, периодически запинаясь о стену.
Скырлы-скырлы, чуть поскрипывало там, снаружи, прямо рядом с Матвеем.
В стену поскреблисначала неуверенно, осторожно, а потом все сильнее и сильнее. К скрипению прибавилось свистящее и какое-то болезненное дыхание.
Деду? шепнул Матвей, чувствуя, как у него от страха холодеют кончики пальцев.
На полатяхтам, где всегда спал дед, громоздилась черная куча, но ответа не было.
Бабуля? спросил Матвей уже громче. Сейчас он был готов даже обнять эту мерзкую старуху, не то что называть ее бабушкой. Пусть она проснется и скажет, что все в порядке, что это какой-то местный егерь или смотрительили просто частый гость! Что у него в привычках приходить так по ночамвот и то мясо в печке предназначалось именно для него! Бабуля?
Он всегда считал, что старческий сон чуток, но видимо, ошибался. Бабка тоже не отвечала.
В доме царила тишинав самом доме, но не снаружи.
Скырлы-скырлы, продолжало скрипеть в двадцати сантиметрах от Матвея. Стену уже не просто скребличто-то словно пыталось прорыть в ней дыру. Бревна кряхтели, из щелей сыпалась земля и сухие нитки.
Матвей встал (спал он, не раздеваясь) и осторожно, слепо пуча глаза в темноту, прокрался к дверям. Там он зашарил руками, ища что-нибудь потяжелее и поострее. Может быть, это друг, может быть, но если это враг, то его нужно встретить во всеоружии. Руки натыкались на какие-то доски, комья тряпок, странно теплые булыжники, гладкие и, судя по звуку, пустотелые палкино ничего металлического, ничего
Через минуту туда же переместился и скрип.
Кто там? хрипло спросил Матвей, нащупывая топорище и пробуя лезвие на палец. Сойдет. Почему-то тупое, совершенно тупоено сойдет.
Скырлы-скырлы, был ответ.
Кто. Там? отчеканил Матвей, перехватывая топор поудобнее.
Дверь прилегала к косяку неплотнои он видел через щели, как снаружи колыхалось что-то черное, плотное и огромное. Оно то приближалось, перекрывая собой слабый лунный свет, то снова отдалялось, словно приглядываясь, как бы половчее протиснуться.
На липовой ноге прохрипели за дверью.
Что? переспросил он, вздрогнув. Что-то затрепетало в паутине памяти, что-то смутно знакомое
На березовой клюке кто-то выплевывал слова, как сгустки крови, отхаркивал их.
Пошел вон, как можно более угрожающе сказал Матвей.
В последний раз он рубил топоромесли это вообще можно было назвать рубкойлет пять назад, на шашлыках, куда они выехали всем первым курсом. Тогда он чуть не отмахнул себе полстопы, исчеркал всю землю вокруг поленаи только через полчаса худо-бедно настрогал что-то пригодное для костра. Сейчас ему оставалось надеяться только на то, что проснутся инстинктыи у него не дрогнет рука всадить лезвие в живую плоть. И хватит сил, чтобы разрубить ее тупым железома не разрубить, так продавить, измять, раздробить
Все по селам спят По деревням спят, свистяще хрипело в дверную щель.
А ну заходи! срывающимся фальцетом громко сказал Матвей, подняв топор. Щас померимся!
Сгинь! вдруг зашипели за его спиной так, что у него встали дыбом волосы на руках.
Судорожно сжав топорище онемевшими пальцами, он оглянулся.
Перед ним стояла старуха. Ее лицо напоминало черепобтянутый тонкой кожей, мертвый и зловещий, узкие губы растянулись и вздернулись в диком оскале, из глубоких темных глазниц горели безумным огнем желтые глаза. За ее спиной покачивалась лампа, и вокруг бабки плясал десяток тенейкаждая изгибаясь в своем безумном танце, каждая не похожая на другую, каждая вряд ли принадлежащая человеку.
Одна баба не спит, просвистело за дверью и захохоталогулко, утробно, зловеще.
Я тебя не приглашала! хрипло каркнула бабка.
Он меня пригласил! взвыли за дверью, и та, выбитая какой-то неведомой силой, слетела с петель.
В проеме зачернело гигантское, могучее, не помещающееся в низкий и узкий проходоно протиснулось с кряхтеньем и скрипом, пришепетывая и хлюпая. Сверкнули налитые кровью глазасовершенно нечеловеческие, звериные, бешеные, жаждущие и алчущие.
Матвей с воплем поднял топор и кинулся на незваного гостя. Ударил раз, дваи топорище вырвали из его рук, дернув вверх так, что он подпрыгнул. На него отвратительно сладко пахнуло сырым мясом, а перед лицом клацнули белые клыки и брызнула едкая пузырящаяся слюна. Что-то ударило Матвея в грудь, словно молот, хрустнули ребра, перехватило дыхание, и он отлетел назад, в комнату, пропахав спиной пол и ударившись затылком.
Лампа раскачивалась, не давая толком ничего разглядеть, только метались тени, верещала старуха, грохотали и гремели падающие вещи и рычало и ревело что-то неведомое.
Деду! срывающимся шепотом забормотал Матвей. Дедууу! Ты где? Деду!
Он сдернул куртку с полатейи прогнившая тряпка расползлась в руках. Доски были покрыты слизью и плесеньютут давно никто не спал. Да и не жил, наверное
Деду? Матвей озирался в ужасе.
Комната приобрела совершенно иной видсловно исчезло, испарилось, сползло, как пелена, какое-то наваждение. Стены не просто почернели и перекосилисьсквозь трещины с палец толщиной был виден ночной лес. Половина потолка провалилась, оставив только торчащие балки остова, и над комнатой нависало звездноетучи наконец-то рассеялисьнебо. В углах в паутине не просто что-то трепыхалосьнет, там ворочалось и клубилось, периодически поглядывая на Матвея.
Матвей споткнулся, не удержался на ногах и полетел вперед, едва успев выставить руки. Больно ободрал ладони, локоть, ушиб колении чудом едва не расквасил нос. Приподнявшись на руках, выгнулся, чтобы увидеть, обо что же запнулся.
Этим оказалась плохо пригнанная крышка подпола. Она торчала одним углом вверх, скособочившись и рассохшись, на ней буйным цветом колосилась белесая плесень и тряслись комочки мха.
Матвей дернул проржавевшее кольцо на себя, хрипя от натуги и надрывая спину. Старые петли завизжали, по предплечью, щекоча, побежало что-то липкое и многоногое. Матвей, закусив губу, еле-еле удержался, чтобы не отпустить крышку и не начать отряхиваться.
Деду? громко шепнул он в полумрак подпола.
Ответа не былоно он и не ждал ответа.
Матвей ступил на ступеньку лестницынога соскользнула, и он съехал вниз, обдирая спину, задирая рубашку и чудом не свернув шею.
Дед был там. Он лежал в куче земли и песка, зарывшись туда наполовинутак, что виднелись лишь спина, затылок и кончики ушей. Лицо полностью было скрыто.
Деду? вскрикнул Матвей, подбегая, согнувшись, чтобы не расшибить голову о потолок подпола. Грудь болела, дыхание то и дело перехватывало, на ногу было больно ступитьно он не обращал на это внимания, охваченный страхом за деда. Дедушка-дедушка-дедушка, что с тобой, что?
Он схватил деда за плечи, потянул на себяи тут же отпустил. Ему показалось, что он дотронулся до холодного камня.
Нет, нет, нет, его нельзя здесь оставлять!
Сцепив зубы, Матвей стал тянуть деда на себя, одной рукой разрывая землю. Влажная, липкая, она поддавалась с трудом, пальцы резали какие-то острые обломки, втыкаясь под ногти и вспарывая подушечки. Матвей шипел, морщился, стонал сквозь зубы, то и дело тряс рукой в воздухено рыл и рыл, рыл и рыл, не давая себе возможности передумать.
Над головой грохотало и топало, рычало и визжало. Потолок подвала трясся, и сверху сыпались труха, земля и многоножки.
На моей коже сидит! хрипло взвыло наверху.
Матвей вздрогнул. Пелена памяти лопнулаи перед глазами всплыли картинки детства
Скырли-скырлы, скрипит плотно сжатыми губами дед, изображая медведя. Скырлы-скырлы, на липовой ноге, на березовой клюке. Все по селам спят, по деревням спят, одна баба не спитна моей коже сидит, мою шерсть прядет, мое мясо варит
Деду, а как медведь на липовой ноге ходил? дергает его за рукав маленький Матвей. Эта сказка слишком странна для него и непонятна, он не видит в ней ни толка, ни смысла, ни моралитолько один всепоглощающий ужас. Как пират, да?
Да, Матвейка, как пират, нехотя соглашается дед.
Деду, а зачем он за лапой пришел? Она же все равно отрублена была? В мальчишеской голове не укладывается логика сказки, он не понимает еще, что у сказки может и не быть никакой логики.
Ну непростой это был медведь Кажется, дед тоже начинает сомневаться в том, о чем рассказывает.
А к нам придет? Матвей со страхом оглядывается на окно. Он помнит, что в двадцати минутах хода от их домишки находится медвежья берлогаи вдруг?..
А зачем к нам? рассеянно говорит дед, подбирая в памяти какую-нибудь другую, более привычную и известную сказку. У нас же нет бабки, что его лапу украла
Желудок резануло острой больюа потом скрутило, стянув в тугой и жгучий узел. Что-то забилось в кишках, выворачивая их и разрывая, к горлу подкатился едкий пульсирующим коми Матвея вывернуло прямо на пол.
Он корчился, не выпуская деда из руки, тяжело дыша и роняя вязкую слюну. Полупереваренные куски мяса трепетали перед ним, двигаясь в каком-то хаотичном порядке. Они словно пытались сложиться во что-тоно их было слишком мало, поэтому они просто тыкались друг в друга, переворачиваясь и прилаживаясь.
Матвей взвизгнул и отпихнул их ногой. Потом еще и еще, вымазывая кроссовку в жире, желчи и слизи, втаптывая мясную жижу в землю, превращая в густую и вязкую черную грязь.
Что-то зашебуршало в дальнем углусамом глухом и темном, до которого не доставали даже те жалкие крохи света, что падали из открытой крышки подпола.
Матвей, прижимая к себе деда, сунул руку в карман рубашкивдруг слишком запоздало вспомнив, что там лежит спрятанный с вечера телефон, выхватил аппарат и врубил фонарик.
Рядом с черным провалом (а скорее, подкопом) заметалась белоглазая тонкопалая тварьта самая, что выманивала его в лесу из круга света. Она тряслась, поджимая и втягивая тощий животбудто бесясь от ярости и разочарования, что ее заметили.
Матвей метнул в нее горсть песка, потом еще и еще. Тварь дернулась, сгорбилась, вся подобравшись, а потом резко выпрыгнула вперед и стала подползать к ним, широко расставив в сторону лапы, словно какая-то жалкая пародия на человека решила стать такой же пародией на паука.
Вокруг Матвея не было камней, так что единственное, что он мог швырять в эту дрянь, плотно сжатые и спрессованные в кулаке комья земли. Они взрывались вокруг твари фонтанчиками песка и торфа, но не причиняли никакого вредаи даже неудобства. Она ползла и ползла вперед, медленно, мелко перебирая лапами, скаля тонкие и острыесколько их, три десятка, четыре, пять? Как сложно подсчитать, когда они растут в несколько рядов в этом черном провале бездонной пасти, зубы, и вдруг захихикала, истерично и почти что по-человечески.
Терять было уже нечего. Матвей сжал в руке телефон, примерилсяи со всей силы, резко выдохнув, запустил его в голову твари. Луч света заметался в полутьме подвала, выхватив оскаленные черепа в кладке стены. Раздался глухой удар, и тварь взвыла, опрокинувшись и задергав лапами.
Матвей схватил деда под мышки и, сопя и еле дыша, стал карабкаться по лестнице.
Он уже наполовину высунулся в комнату и, переводя дыхание и сцепив зубы от дикой боли в ребрах, готовился совершить очередной рывок деда вверхно тут чуть ли не помимо его воли голова повернулась в сторону входной двери, к тому, что свистело, скрипело, завывало и издавало какие-то не имеющие описания в человеческом языке звуки.
И Матвей замер, оцепенев от страха.
Это была уже не старуха. И даже не человек. Рваная ночная рубашка висела клочьями на выступах костейстолько костей и в таких местах не может быть у человека! седые волосы шевелились, как клубок белесых земляных червей, а рукискорее даже птичьи лапы, когтистые и жилистые, шевелились и дергались, складываясь в какие-то фигуры и производя странные пассы.