Еще через неделю тетка та куда-то из деревни пропала. Марфа у матери спрашивалата только что-то невнятное говориламол, в больницу ее увезли, вернется скоро. Но больше им так и не суждено было встретиться.
Аксинья ждала, где условились. Только это была не совсем Аксинья. Как будто бы разум ее покинул, и стала она бесноватаяМарфа даже попятилась, взглядом с ней встретившись.
Аксинья стояла на четвереньках, спина выгнута, шея напряжена так, что вены вздулись, но самое страшноеее глаза, глаза безумицы, огромные злые глаза. За последние недели она совсем исхудала, и платья болтались на ее плечах, как будто бы под ними вовсе не было плоти. Но почему-то за этим истощением не ощущалось ни слабости, ни нежного соседства смертиона была как тощий дворовый кот за секунду до атаки. Марфа попятилась: «Аксинья Ну что ты, что ты Не пугай меня так»
Они встретились на лесной поляне, как обычно. Женечка то ли опаздывала, то ли снова была заперта отцом в хлеву. Сложный характер был у ее отцаи поколачивал дочку, и накричать мог, и запереть. Та все безропотно терпела.
Марфе было не по себе, она впервые пожалела, что пришла. Она и раньше не верила Аксинье, но эти встречи на сумеречной лесной поляне были намного лучше всего остального. Все остальноевязкая глина под ногами, притихшие соседи, сосущий голод и сны, в которых она пила горячий чай с сахаром вприкуску. А тутсказка, пусть темная, мрачная, с чудищами, в холодном лесу, но сказка все-таки.
И впервые Марфа подумаланет, не заигралась Аксинья, с ума сошла.
Многие вокруг потеряли ось. Одна женщина, схоронившая мужа и двоих сыновей, днем вела себя как обычно и даже улыбалась, если встречалась с кем-то взглядом, столкнувшись у колодца, а ночами из ее дома раздавался вой. Не плач, а именно воймонотонный, то взбирающийся по диапазону ее голосовых связок вверх, то переходящий в басовитое рычание. Это могло продолжаться часами.
Еще была одна, все ходила и бубнила себе под нос, никто не прислушивался. А Марфа однажды мимо шла и разобрала отдельные слова: «Шею вскрываю ему, серпом старым, и кровь струей Откуда в таком маленьком столько крови В глаз попала струя, щипало потом весь день Он же такой был маленький, откуда, откуда» Это была совсем одинокая женщинани людей в доме, ни животных в хлевуубивать серпом ей было некого, но у Марфы руки ослабли и заледенели, точно отнялись. Она потом все стороной дом тот обходила.
А отец Женечки однажды выпил какой-то домашней бормотухи, а потом катался в пыли и орал, что ноги болят, болят так, что сил терпеть нета ног-то и не было у него
Марфа попятилась.
Аксинья смотрела на нее снизу вверх, в упор, ничего не выражающими желтыми глазами. Рот ее скривился, верхняя губа поднялась, обнажив почерневшие от вечного недоедания зубы. В следующую секунду она одним ловким прыжком преодолела расстояние, их разделявшеена четвереньках, распрямляясь, как животное.
Марфа зажмурилась и перекрестиласькажется, впервые в жизни. Машинальный жесттак делала ее мать, когда нервничала; сама же Марфа материалистом, вроде бы, не была, но рожденная уже после революции, относилась ко всему церковному с равнодушным любопытством путешественника, который видит из окна поезда незнакомый пейзаж и скользит по нему взглядом. Все эти бормочущие бабки, кресты на могилах, гулкие колокола, телесно-животные нотки в густом запахе ладанавсе это было, вроде бы, и рядом, но не про нее.
У Марфы с детства было живое, легко воспаляющееся воображениеона уже, кажется, чувствовала зубы, рвущие ее горло, но вдруг Аксинья рассмеялась, и это был привычный, знакомый, без нотки безумия смех.
Вот ты трусишка. Никогда бы не подумала.
Марфа осторожно открыла глаза. Подруга стояла рядом и насмешливо ее рассматривала, в ее желтоватых глазах больше не было этой страшной пустоты.
Что же ты? пролепетала Марфа. Колени ее стали слабыми, и она осторожно опустилась на поваленный ствол березы. Аксинья присела рядом.
Я была волком, серьезно сказала она. И тебе придется научиться тоже. Если ты с нами, если ты от нас.
Марфа вздохнулаиз ее рта вырвалась струйка беловатого пара. Дыхание сентябряеще зелено, но по ночам ледяная сырость так и норовит сквозь кожу в самую душу пробраться. Хотелось плакать.
Аксинья Передохнуть бы тебе. Скажи отцу своему. Пусть врача позовут, работой тебя не грузят.
Вот дура! Думаешь, что я сошла с ума. А ведь это первое дело в ремесле нашемв волка уметь обратиться.
Аксинья, тыне волк. Тыдевушка, которая стоит на карачках и страшно рычит.
Попробуй. Давай вместе, угрюмо твердила Аксинья, и Марфа как наяву видела свою тетку, шипящую в лицо о том, как водить дружбу с мертвецами.
Один раз. Только один. Сделай это, и если не почувствуешь, в чем Сила, я больше никогда не трону тебя Мы знакомы почти восемнадцать лет, с рождения самого. Я только пять минут у тебя прошу.
Ну ладно
Марфу с детства мягкой считали. Она знала, что это не совсем так. Скорее, она была как рекаей было проще ускользнуть, утечь от ответа, чем спорить и ссориться. Аксиньята даже в драку в детстве лезла с удовольствием. Все мальчишки деревенские ее боялисьотчаянная была. Силенок мало, но характер! Она билась так, словно от этого жизнь ее зависела, даже если ссора пустяковая была. Могла и камнем в лицо кинуть, и за волосы взять да головой в реку окунуть. «Бешеная, говорили о ней, Какому же дураку несчастному такая в жены достанется».
Вставай со мною рядом, уже вовсю командовала подруга. Да не бойся ты платье испачкать! Тут такое творится, а она юбки подбирает, стыдоба.
Аксинья А если увидит нас кто? Вот позор
Не увидит. Сама знаешь, что к этому лесу никто из наших не суется. Давай, ты делай, что я говорю.
Со вздохом Марфа опустилась на землю. Взрослые девушки, которые зачем-то затеяли странную мрачную игру. Аксинья встала рядом.
Теперь почувствуй свое тело Оно само подскажет, как быть Ты ведь волка сто раз видела. Вот и веди себя как волк. Пусть холка твоя станет твердой, пусть запахи лесные в нос твой ворвутся. Смотри внимательновокруг тебя много опасностей. А вдруг охотник с ружьем? А вдруг капкан? Но и еды вокруг тебя много Все, что движетсявсе это твоя еда, все твое по праву. Ты чувствуешь чужую кровь
Ужасы ты какие говоришь, Аксинья, прошептала Марфа. Не по себе ей было, мурашки колючие по спине волной прошли.
Но Аксинья ее не слушала. Ее бормотанье было похоже на заклинание колдовское. Как будто бы она заговорить подругу пыталась.
Сердце чужое бьется, кровь чужую толкает, кровь чужая по венам гуляет, и тебя к себе зовет Небо темнеет, скоро твоя пора. Ночь тебе принадлежит, и весь лес этотон тоже твой. Ты здесь родилась, здесь и умрешь однажды. Но это еще нескоро. Ты ведь волк, а волки не умеют о смерти думать заранее. Волки думают только о голоде.
Марфа напрягла плечи, опустила голову. Слова подруги действовали на нее завораживающе. Как будто бы она сказку страшную слушала, цепенея от близости чего-то такого, чего люди обычно сторонятся. И тело ее странно отзывалось на звуки этого глухого голоса. Тело как будто бы перестало Марфе подчиняться.
Она напружинила рукиэто было приятно, как будто бы разминка после долгой неподвижности. Вдруг захотелось побежать вперед, по холодной мокрой траве, долго бежать, и чтобы Аксинья бежала рядом. Ловить взглядом серые тени, мелькающие между деревьева что если заяц? а что если олень? нестись на дурманящий зов чужой крови. А потомпрыжок, всей мускулистой мощью молодого тела, передними лапами придавить жертву к земле, зубами сразу вырвать из ее горла кусок плоти, уткнуться мордой в пульсирующее и горячее, рвать плоть, постепенно насыщаясь, а потом снова бежать между деревьями, под луной.
И так свободно стало Марфе, так легко, что она вдруг подняла к небу вспотевшее лицо и завыласначала тоненько, будто бы пробуя собственный голос, как пробуют незнакомую еду, а потом все громче и громче. Это была песня, которую она дарила лесу, бледной еще ранней луне, подруге, которая стояла рядом, тоже обратив воющее лицо вверх.