Ты веришь своему подозреваемому? спросила Клео Вудворт.
Вместо ответа Оливер закурил и продолжил пересказывать услышанную от Гирта историю его жизни с Надин Торн, затем спросил, что Клео думает обо всем этом.
Тебя интересует, может ли женщина делать в постели то, что делала Надин? Клео Вудворт улыбнулась, давая понять, что это шутка. Детектив Оливер сдержанно улыбнулся в ответ. Хочешь, чтобы я поговорила с подозреваемым? спросила уже серьезно Клео. Оливер кивнул. Они вышли в коридор. Клео закрыла свой кабинет.
Есть кое-что еще, сказал ей Оливер, остановив возле комнаты для допросов. Клео терпеливо заглянула ему в глаза. Я проверил отпечатки пальцев той странной руки
Мне казалось, ты сказал, они принадлежат Надин.
Да, но Оливер огляделся, не желая быть услышанным кем-то еще. Последнее упоминание о Надин Торн сделано более века назад.
Что это значит?
Не знаю.
Может быть, ошибка?
Слишком много ошибок и странностей. Тебе не кажется?
Тебя так сильно взволновала уродливая рука, которую ты нашел, или же то, что кто-то мог убить женщину, которую любил?
Давай не будем сегодня подвергать анализу меня, Оливер примирительно улыбнулся. У всех нас есть свои недостатки и свои достоинства. Просто поговори с подозреваемым и скажи мне свое мнение. У меня самого уже голова идет кругом от этого.
Оливер ушел в соседнюю комнату, наблюдая за допросом по монитору. Видеонаблюдение было безупречным. Звук громкий и четкий. Фильтры поглощали ненужные помехи. В кадре был стол и пара стульев. За спиной подозреваемого окно со стеклами, которые невозможно разбить. Стол и стулья вмонтированы в бетонный пол. Оливер увидел, как Клео Вудворт входит в комнату для допросов и подумал, что на экране она выглядит совсем не так, как в жизни. Видеокамера словно лишала ее тех немногих красок, что были в ней, обесцвечивала.
Оливер заметил два бумажных стакана с кофе в руках Клео. Она пропустила приветствия, подошла к столу, села на стул. Один стакан с кофе она подвинула Гирту Делаверу, другой взяла сама, затем достала из оставленной Оливером пачки сигарету, закурила, отпила кофе, выпустила к потолку струю дыма. Гирт около минуты недоверчиво смотрел на Клео, затем взял предложенный ему стакан кофе. Клео продолжала молчать, но напряжение снизилось. Это почувствовал даже Оливер. Он достал сигарету, собираясь закурить, затем подумал, что было бы неплохо тоже взять себе кофе, вышел ненадолго из комнаты, а когда вернулся, Гирт уже рассказывал Клео историю своей жизни. Но на этот раз в его воспоминаниях не было хаоса и сбивчивости. Клео вела его, заставляла говорить то, что ей нужно. И пусть вначале кажется, что речь идет совершенно ни о чем, в конце ты скажешь ей то, что она хочет. Оливер знал это, потому что нечто подобное она проделывала с ним. По крайней мере в первые месяцы их знакомства как пациент-терапевт. После все было иначе. Так думал Оливер Хотел думать, хотя иногда ему начинало казаться, что их сближение было частью какого-то плана Клео. Их дружба. Их связь. Смог бы он узнать о Клео то, что узнал, если бы она не захотела этого? Наверное, нет.
Это произошло на третий или четвертый месяц их профессиональных встречОливер уже не помнил точно. Он пропустил три встречи подряд. Пропустил осознанно.
Считаешь свой случай особенным? спросила Клео.
Оливер не ответил. Был вечер. В кабинете психолога сгущались тени. Горела лишь лампа на столе. Лампа, которая на прежних встречах была всегда выключена, словно Клео сегодня специально хотела подчеркнуть неформальность этой встречи.
У каждого из нас есть своя история, сказала она и попросила Оливера показать свои руки. Его костяшки были разбиты. Клео прикоснулась к его пальцам. Я подписала твое разрешение заниматься оперативной работой. Я доверилась тебе. А что сделал ты?
Подозреваемый хотел сбежать.
Я говорила с твоим напарником. Ты вошел в дом первым. Никто не видел, что случилось, теперь она касалась его свежих болячек на костяшках. Ты выбил подозреваемому два зуба. Почему?
Я все уладил.
Я спросила не об этом, Клео заглянула ему в глаза. Ее прикосновения волновали и сбивали с мысли. Тебе ведь стало нравиться это? Сначала ты был болен и не отдавал себе отчет в том, что делаешь, теперь ты вспоминаешь об этом, и это начинает подчинять тебя.
Подозреваемый хотел сбежать.
И сколько раз ты ударил его?
Не помню.
Тогда скажи, после какого по счету удара подозреваемый уже никуда не бежал? Скажи, сколько ударов ты нанес ему после?
Я пытался его остановить, догнать.
Ты бил его в лицо. Как бы ты смог это сделать, если он бежал от тебя?
Я не знаю.
Тебе это нравится, теперь ее ладонь лежала поверх руки Оливера. Не бойся. Ты можешь доверять мне, она снова заглянула ему в глаза. Ты стал пропускать наши встречи, потому что тебе было стыдно?
Я не знаю, почему продолжал бить его.
Тебе это нравилось?
Не знаю.
Твоя жена говорит, что после ранения ты стал агрессивным.
Ранение здесь ни при чем.
Ты укусил ее.
Она хотела заняться сексом. Когда я вышел из больницы
У нее остался шрам. Я видела. Не говори, что это было случайным возбуждением.
Это не было возбуждением.
Злость?
Не знаю.
Ты злился на нее за то, что она жива, а Гвен нет?
Не знаю Думаю, она была рада, что Гвен больше нет.
Потому что она знала о вас?
Подозревала.
Она не знала.
Что?
Если бы знала, то я бы заставила ее сказать мне об этом. Но она не знала, Клео выждала пару минут, давая возможность Оливеру обдумать услышанное.
Это ничего не меняет, тихо сказал он.
Не меняет в тебе?
Я тебя не понимаю.
Гвен все равно останется мертва.
Да.
Скажи, когда ты работал с ней в паре, она часто избивала подозреваемых?
Только тех, кто этого заслуживал.
А ты?
Только тех, кто этого заслуживал.
Значит, тебе это не нравилось?
Я этого не говорил.
А Гвен? Ей нравилось избивать подозреваемых?
Ты не работала на улице. Ты не знаешь, на что способны некоторые отбросы.
Ты говоришь о Кассиусе Марке-младшем? Говоришь о том, кто застрелил Гвен?
Думаю, они все на одно лицо.
И причиняя им боль, ты представляешь, что так мстишь за Гвен.
Да.
И тебе нравится эта идея.
Да.
И ты получаешь от этого удовольствие.
Да, Оливер встал из-за стола, хотел уйти, но дверь была закрыта.
Знаешь, моему отчиму тоже нравилось избивать меня.
Что? Оливер замер, все еще держась за дверную ручку.
Мне было двенадцать, и он порол меня несколько раз в месяц за любую провинность. Мать считала это необходимым наказанием, но я уже тогда знала, что его возбуждает это, на губах Клео появилась улыбка. Можешь считать, что мать была права, а все остальное лишь больные мечты девочки-подростка. Возможно. Но сейчас мой отчим в тюрьме за изнасилование несовершеннолетней. Ей было двенадцать, как и мне тогда. Он сделал это после того, как развелся с моей матерью, два года спустя, взгляд Клео устремился в глаза Оливера, в его мозг, в его мысли. Если ты не остановишься, то когда-нибудь так же переступишь черту.
Это не одно и то же.
Почему? Потому что у тебя есть веские причины? У него тоже были веские причины. Моя мать, например, думала, что были. Я действительно была несносным ребенком. Но эти причины были лишь вершиной. Все остальное находилось глубже, она выдержала тяжелый взгляд Оливера.
Я тебе не верю, тихо сказал он.
Не веришь, что с тобой случится то же самое, или не веришь, что мой отчим порол меня и получал от этого удовольствие?
Я думаю, ты это придумала.
Почему?
Потому что ты решила, что я болен, и хочешь вылечить меня.
А может ты просто сам впервые за наши встречи понял, что болен и теперь боишься в это поверить?
Боюсь? Оливер нахмурился, затем рассмеялся. Я так и знал, что все это очередная терапия! он дернул несколько раз дверную ручку, надеясь, что замки не выдержат, выпустят его из комнаты. Ну все, хватит. Это уже смешно! Оливер обернулся.
Сбросив с плеч бретельки легкого платья, Клео стояла, повернувшись к нему обнаженной спиной. На бледной коже виднелись белые рубцы старых шрамов.
Копия решения суда по делу отчима на столе. Можешь прочитать, если все еще не веришь мне, она выждала минуту, затем оделась. Небольшая грудь на мгновение мелькнула перед глазами Оливера, отпечаталась в сознании крохотным розовым соском.
Знаешь, в чем суть всего этого разговора? спросила Клео, повернувшись к Оливеру лицом. Безумие как вирус. Если ты долго находишься с зараженным человеком в одной комнате, то рано или поздно неизбежно заразишься сам. Поэтому нужно знать симптомы и бороться с ними, а не бежать от них, позволяя этому вирусу подчинять себя сильнее и сильнее.
Хочешь сказать, что тебе тоже нравится пороть людей?
Нет, но в какой-то момент мне начало нравиться, когда отчим порол меня.
Ты была ребенком.
Меня это возбуждало как взрослого, Клео отвернулась. Меня до сих пор это иногда возбуждает.
И как ты с этим борешься?
По-разному.
Судя по голосу, получается не очень хорошо.
По крайней мере, я не причиняю этим вред другим.
Как это делаю я?
И многие другие, Клео отрешенно улыбнулась, открыла дверь. Теперь можешь идти. А я пока выкурю пару сигарет и попытаюсь собраться, она подошла к столу, стараясь держаться спиной к Оливеру. Только сделай одолжение, пусть то, что я тебе рассказала, останется между нами.
Хорошо, Оливер смотрел на нее, на ее плечи. Щелкнула зажигалка. В повисшей тишине затрещал разгорающийся табак. Худые плечи Клео вздрогнули. Ты плачешь? растерянно спросил Оливер.
Скорее злюсь.
На меня?
На себя.
Потому что рассказала мне про отчима? Оливер выждал пару минут, ожидая ответа, но ответа не было. Знаешь, моя жена Биатрис тоже говорила, что меня сводит с ума моя безумная работа, он достал сигарету, закурил. Может, она действительно была права. И ты права. Безумиеэто вирус. И мы все больны. Даже Гвен. Ей правда нравилось причинять боль задержанным. Вначале мне казалось это странным, но потом я примирился. Тоже заразился этим. Это перестало казаться чем-то ненормальным. Словно бесплатный бонус за работу. Ты получаешь зарплату, ждешь заслуженную пенсию, а между делом удовлетворяешь темные желания, избивая подонков этого мира. Говоришь себе, что от этого станет только лучше: тебе, твоим детям, твоим близким.
Оливер бросил короткий взгляд на Клео Вудворт. Она еще стояла к нему спиной, но плечи ее больше не вздрагивали.
Знаешь, как у нас с Гвен начались близкие отношения? спросил он, словно Клео могла читать мысли и давно уже обо всем знала. Но Клео не знала. Это было на третий год нашей работы вместе, сказал Оливер. Мы забрали подозреваемого прямо из офиса, где он работал. Он был невысоким и худым. Нам нужно было его признание. После всегда появляются эти чертовы адвокаты и спускают всю нашу работу в унитаз. Но подозреваемый упрямился. Время кончалось. Я злился. Гвен злилась. Мы отключили видеозапись. Гвен ударила подозреваемого. Затем еще раз и еще. Она не хотела бить его по лицу. По крайней мере после она сказала мне, что не хотела. Я услышал хруст сломанного носа. Подозреваемый охнул, побелел, затем неожиданно вскочил со стула и набросился на Гвен. Он сбил ее с ног и навалился сверху. Кровь из сломанного носа хлестала, словно из крана. Все было в крови: его лицо, одежда, Гвен, пол под ними Оливер закурил еще одну сигарету. Спустя четверть часа мы занялись с Гвен любовью. Это было в служебном туалете. Никто из нас не понял, как это случилось. Вот мы пытаемся отмыться от чужой крови, а вот я уже жадно целую ее в разбитые губы. Все остальное было как помешательство. Безумно быстро. Безумно страстно. Мы не говорили об этом, пока все не повторилось. Потом еще раз и еще
Вас возбуждала чужая боль? спросила Клео.
Нас возбуждало причинять боль другим.
Но не друг другу?
Нет.
Это хорошо, она улыбнулась. Хорошо, что ты начал понимать это. Оливер кивнул.
В тот день ему показалось, что он обрел близкого друга, такого, каким была для него Гвен Тэйлор. Только на этот раз он не собирался превращать дружбу в интимную связь. Хотя и дружба эта получилась совсем не такой, как он ожидал. Словно где-то на подсознательном уровне они так и остались врачом и пациентом. Или же это для Клео он всегда оставался пациентом? Сейчас, наблюдая за тем, как Клео разговаривает с Гиртом Делавером, он невольно сравнивал этот разговор с теми, которые она ведет с ним самим. Оливер прибавил звук, чтобы лучше слышать ее мягкий бархатистый голос. С ней Гирт, казалось, успокоился. По крайней мере до тех пор, пока не дошел до минувшей ночи и рассказа об уродливой твари, пришедшей в его дом.
И эти тени! он вздрогнул, замолчал.
Клео дала ему пару минут, чтобы успокоиться, затем снова ненавязчиво вернула к рассказу, к моменту, когда Гирт побежал в гараж, чтобы взять топор. И слова твари Вернее слова Надин. В последнем Оливер почти не сомневался. Если бы еще не эти чертовы суставы, вывернутые в руке Надин наизнанку, да запись в базе данных о том, что Надин живет более ста лет
Ну, что скажешь? спросил Оливер, когда Клео покинула комнату для допросов, чтобы принести пару стаканов кофе и новую пачку сигарет.
В его крови точно не было обнаружено наркотиков?
Нет.
А логичного объяснения той изуродованной руки нет?
Нет.
И какие химикаты он использовал, чтобы уничтожить тело, тоже не определили?
Даже хуже, Оливер показал ей запись в базе данных о Надин Торн. Клео долго смотрела на даты.
Забавная ошибка.
Это не ошибка. Я проверил.
И что это тогда, если не ошибка?
Не знаю.
Оливер повернулся к экрану, на котором камера в комнате для допросов показывала Гирта Делавера. Он не двигался, сидел за столом, закрыв руками лицо. Начинался вечер. Тучи затянули небо. В комнате для допросов сгустились тени.
Думаешь, Гирт псих? спросил Оливер.
А ты думаешь, нет? Клео улыбнулась. Но если тебе важно, врет он или нет, то я полагаю, что он верит в свою историю. В обе ее части. И в ту, где Надин самая красивая женщина, которую он встречал, и в ту, где онауродливая тварь, которую он разрубил на части, а после ее забрали тени.
С ума сойти можно.
Это просто работа, Клео подошла ближе, чтобы лучше видеть на экране монитора Гирта Делавера.
Где-то далеко громыхнул раскат грома. Было слышно, как за открытым окном начался дождь. По экрану монитора пробежала череда помех. Белый снег исказил изображение. Образ подозреваемого остался неизменным, но тени в углах комнаты задрожали.
Ты видел? спросила Клео.
Видел что? Оливер повернулся к экрану.
Помех стало больше. Темнота в комнате для допросов ожила, начала подбираться к Гирту Делаверу. Он не замечал ее, закрывая лицо руками. Оливер нахмурился. Клео подошла ближе к экрану. За открытым окном сверкнула молния. Раздался гром.
Ты тоже это видишь? недоверчиво спросила Клео.
Наверное, это какие-то искажения Оливер замолчал.
Сгустившаяся темнота нависла над Гиртом Делавером, выросла, словно гигантская пасть, готовая проглотить свою жертву. Гирт вздрогнул, обернулся. Небо за окнами прорезала еще одна молния. Свет во всем здании мигнул, испугавшись оглушительного раската грома. Белая рябь застлала экран монитора. В этот самый момент Гирт закричал. Оливер выругался и побежал открывать дверь в комнату для допросов. Заперто. Свет в участке погас.
Наверное, электронные замки заклинило, сказал он Клео, заставляя себя успокоиться. Из комнаты для допросов доносились истошные вопли Гирта Делавера. Этот псих просто боится темноты. Просто
Из-под двери вытекла черная жижа. Оливер снова выругался, ударил плечом в дверь, еще раз и еще. Петли сдались раньше замков. Дверь затрещала, упала внутрь комнаты, в темноту, в безумие. Оливер замер, размахивая руками, чтобы не упасть следом за ней. Ожившие тени пожирали Гирта Делавера. Оливер видел, как разлагается его плоть, слезает с костей, растекается по полу черной жижей.
Господи, помогите мне! закричал подозреваемый.
Оливер попытался вытащить его из этих оживших теней. Рука Гирта сжалась в его ладони, словно рука тряпичной куклы, внутри которой ничего нет. Кости стали жидкими. Кожа лопнула. Слизь брызнула Оливеру в лицо. Тени метнулись к его руке. Боль обожгла сознание. Оливер вскрикнул, отпрянул назад. Клочья теней прицепились к его пальцам, пожирали их. Клео увидела, как плоть лопается, обнажая кости, и спешно отпрянула назад. Крик Оливера смешался с криком Гирта Делавера. Но крик Гирта стихал, захлебывался. Включился резервный генератор. Вспыхнул свет. Тени зашипели, начали плавиться, как мгновение назад под ними плавилась человеческая плоть. Лохмотья тьмы оставили руку Оливера, упали на пол. В комнате для допросов вокруг тела Гирта тьма все еще шипела и извивалась. Но свет жег ее, уничтожал. На крики прибежали другие детективы, но они увидели только оставшуюся от тела Гирта Делавера черную жижу. Оливер стоял, прижавшись к стене, сжимая здоровой рукой свою изуродованную правую руку.