Но... попытался возразить Лоури.
Будь у вас другая биография, я бы, вероятно, вас бы и простил. Но ваша никогда не отличалась безупречностью, Лоури. Убирайтесь в ваши любимые, забытые богом края и продолжайте свое общение с язычниками. Всего хорошего.
Лоури вышел, не замечая девушки, открывшей перед ним дверь, и вспомнил, что не надел шляпу, только когда очутился на улице; он миновал несколько кварталов, прежде чем пришел в себя. В голове мелькнула мысль о занятиях, но он сообразил, что сегодня суббота, а в субботу занятий у него не было. Он как будто собирался на какую-то встречу или обеднет, только не обед, ведь, судя по солнцу, уже около двух. На него нахлынула волна воспоминаний, поглотившая эти обрывки мыслей.
Его затрясло, и тут же к нему вернулся здравый смысл. Его не должно лихорадить только потому, что этот мир так внезапно прекратил для него свое существование; есть другие колледжи, которые с радостью примут его на работу; есть миллионеры, которые понимают, что его экспедиции не только окупают расходы, но и приносят доход. Нет, он не должен так распускаться. Тем не менее его знобило, как будто его выставили голым на мороз.
От бегущих в вышине облаков улица на несколько секунд потемнела; но сейчас в звуках, с которыми ветер выметал из потайных уголков прошлогодние листья, было что-то мертвящее, а в голых вязахчто-то отталкивающее. Он сосредоточился, пытаясь понять, почему его так трясет.
Причина была в Мэри.
Бедняжка Мэри. Она любила этот мир чаепитий и благопристойности; Мэри выросла в этом городкес ним были связаны все , ее воспоминания и привязанности. Ладно, пусть о нем пойдут пересуды. Но то, что ей придется расстаться со всем, что составляет содержание ее жизни, это уж слишком. Теперь, едва завидев ее, друзья будут осуждающе покачивать головой.
Нет, она не захочет оставаться здесь, где всякий станет рассуждать о том, почему ему отказали в работе, где ни у кого больше не будет причин приглашать ее к чаю.
А большой старый профессорский особняккак он ей нравился.
Он не мог понять Джебсона, ибо его великодушию был недоступен низкий строй мыслей этого человека: прежде всего Джебсоном двигало желание ничтожества укусить личность значительную, зависть к весьма романтичной и таинственной сфере деятельности Лоурион уцепился за косвенное оскорбление, нанесенное колледжу, и даже каким-то невероятным образом усмотрел в статье вызов христианству. Опять Лоури отбрасывали в старое: то была кульминация позора, тяжкое бремя которого он нес без вины почти двадцать один год. Старая и новая боль слились воедино, к ним добавилась физическая, пронзившая все тело, он забыл, что у него малярия.
Бедняжка Мэри.
Красивая, славная, бедная Мэри.
Ему всегда хотелось выглядеть перед ней благородно-величественным, чтобы хоть чем-то компенсировать их разницу в возрасте. А теперь он принес ей бесчестье и необходимость оставить то, что было ей дороже всего. Она воспримет это спокойно, последует за ним, будет сожалеть, но никогда и словом не обмолвится о том, "что ей плохо. Да. Да, она поступит именно так, в этом он не сомневался. А он ничего не сможет предотвратить и даже не сможет сказать, как ей сочувствует.
В голове опять мелькнула мысль, что где-то у него назначена встреча, но он так и не смог вспомнить, где. Ветер сделался холодным и пытался сорвать с него шляпу, а облака, отбрасывавшие тень на мостовую, потемнели.
Оглядевшись вокруг, Лоури обнаружил, что приблизился к старому особняку, где перед входом красовался железный олень, то был дом профессора Томми Уилльямса, старые холостяцкие привычки не мешали ему содержать свое родовое гнездо в полном порядке.
У Лоури было странное чувство, словно с ним ничего особенного не случилось, но при этом он испытывал острую потребность спрятаться в укрытие и с кем-нибудь поговорить, поэтому он быстрым шагом направился к дому и свернул на тропинку. Он взглянул на особняк и с отвращением отшатнулсядва окна на фронтоне имели невероятное сходство с пенсне на носу дряхлого судьи; с минуту он постоял в нерешительности и уже было повернул назад, чтобы уйти.
Но тут перед глазами возник образ Томмиединственного человека в этом мире, которому он мог излить душутак повелось с детства, когда Томми был его единственным другом. Но если в зрелые годы Лоури отличался застенчивостью и молчаливой сдержанностью, то Томми стал совсем другимдушой студентов и всего кампуса; он много путешествовал по Старому Свету, и это сказалось на его жилищеон привнес сюда атмосферу космополитизма, жизнерадостного отрицания условностей и старомодных идей. Томми Уилльямс любил все экзотическое и запретное, пил особые сорта чая с причудливыми заморскими названиями и читал книги по оккультизму; на благотворительных балах он предсказывал будущее по хрустальным шарикам, чтобы потом искоса, с лукавинкой поглядывать на своего клиентамол, внешне все это не более чем забава, а по сути ведь это может оказаться и правдой, Томми был фонтаном веселья, непринужденности и изящества, лондонский денди и парижский острослов, он был слишком умен для того, чтобы иметь врагов, как, впрочем, и множество друзей.
Нет. Незачем стоять вот так на пороге. Разговор с Томми принесет ему облегчение. Томми его развеселит и убедит в том, что Джебсон всего лишь надутый, старый осел.
Он взобрался по ступенькам и стукнул дверным кольцом.
На крыльце мертвые листья закружились в тревожном танце под аккомпанемент собственного сухого шуршания, а затем бездумно понеслись по лужайке, словно пытаясь угнаться за тенью облака и избежать сожжения на костре. Мятущиеся листья, бегущие прочь от неизбежного разложения, разве могли они одолеть своих соперниковнежные, набухающие почки, которые и не подозревали, что и эти вот, уносимые ветром и отжившие свое существа когда-то были ярко-зелеными и робко заигрывали с ветерком. Так подумал Лоури, и мысль ему не понравиласьона заставила его почувствовать себя старым, увядшим и покинутым во имя процветания юностисвежей и непорочной; сколько дней пройдет, прежде чем его место передадут другому? Незнакомому, юному другому, который, быть может, станет проповедовать по книгам самого Лоури Он еще раз стукнул дверным кольцомему не терпелось отогреться возле дружеского очага; зубы его начали стучать, а где-то в области живота появилось скверное ощущение пустоты. «Малярия?»спросил он себя. Да, он ведь только что от Чалмерса, который называл эти ознобы малярией. Не прошло и двух часов с тех пор, как он рассматривал в микроскоп свою подсвеченную кровьв красных кровяных тельцах различались маленькие шарики. Малярияштука не опасная, но противная. Да, должно быть, это озноб, вызванный малярией, скоро пройдет.
Он снова ударил дверным кольцом и услышал, как внутри по комнатам с высокими потолками разнеслось эхо; он хотел повернуться и уйти, но не мог заставить себя, а вдруг Томми появится на пороге. Его знобило, и он поднял воротник пальто. Скоро он начнет гореть, подобно листу, сказал он себе. Он заглянул в боковые окна рядом с дверью.
В голове опять мелькнула мысль, что где-то у него назначена встреча, он попытался сосредоточиться и вытолкнуть из упрямого провала в памяти эту запрятанную там информацию.
Нет, хватит ждать на крыльце. Двери в этом городке никогда не запирались, и Томми, даже если его и нет сейчас дома, очень обрадуется ему, когда вернется, он толкнул дверь, вошел и закрыл ее за собой.
В холле царил полумракполумрак от вереницы лет и позабытых событий, давно истлевшего крепа и свадебных букетов, обратившихся в прах, здесь в воздухе дымкой повисли детские крики и покашливание стариков. Откуда-то донесся торопливый звук, как будто прошмыгнула ученая крыса, которую что-то раздосадовало, когда она грызла заумный фолиант. Расположенные справа двойные двери в гостиную зловеще отворились, и Лоури, почувствовав, что там пылает камин, приблизился к нему со шляпой в руках.
То, что он увидел, его обескуражило.
Томми Уилльямс лежал на диванерука свесилась вниз, под головой нет подушки, ноги задраны на спинку дивана, рубашка расстегнута, ни пиджака, ни галстука. Лоури подумал, уж не умер ли он.
Но тут Томми зевнул и потянулся, он сразу почувствовал присутствие гостя и, пошатываясь, встал с дивана, затем поморгал, потер глаза и снова воззрился на Лоури.
Господи, приятель, вскричал Томми, ну и напугал же ты меня. Я сладко дремал.
Извини, , сказал Лоури, испытывая неловкость. Я думал, ты куда-то ушел, и решил подождать, покуда ты...
Какие разговоры! Я так заспался. Который час? Лоури взглянул на большие часы в холле.
Пять минут третьего.
Надо же. Вот тебе наглядный пример того, что игра и бессонные ночи могут сотворить с человеком. Давай сюда твою шляпу и погрейся у камина. Боже правый, ты весь синийникогда не видел ничего подобного. Что, на улице такой холод?
Меня, кажется, немного знобит, отозвался Лоури. Видимо, малярия.
Неловкость прошлаТомми, похоже, действительно был рад его видетьи Лоури придвинулся к камину, где на решетке дымили два полена. Томми тоже подошел к камину, пошуровал кочергой, и поленья вспыхнули веселым пламенем, затем он поспешил к бару и занялся там приготовлением напитков.
Тебе надо получше за собой следить, старина, сказал Томми. В «Атуорти» только один такой профессор Лоури, и мы не можем себе позволить его потерять. На-ка, выпей, сразу полегчает.
Лоури взял стакан, но отхлебнул не сразусначала оглядел комнату: старинные застекленные шкафы и китайские статуэтки на этажерке в углу. В детстве ему и Томми запрещалось здесь появляться, за исключением тех случаев, когда собирались гости и они должны были присутствовать, тогда им, чисто умытым, разрешалось чопорно и виновато восседать на жестких стульях и с каждой минутой чувствовать себя все более глупо и неестественно.
Как тот, прежний Томми отличался от нынешнего... И все-таки та же победоносная улыбка, та же копна глянцевых темных волос, имеющая вид эдакого художественного беспорядка, лицо, поражавшее своей бледностью, оттеняемой чернотой волос, те же грация, изящество и быстрые, плавные движения, которыми он сопровождал любое действие. Вдруг Лоури ясно осознал, что Томми красив, может быть, поэтому-то Лоури и тянуло к немуТомми как бы дополнял его собственную грубоватую неотесанность. Лоури глотнул из стакана и почувствовал, как по телу распространилось приятное тепло, которое стремилось слиться воедино с жаркими вспышками пламени в очаге.
Томми присел на краешек дивана; он всегда сидел так, как будто вот-вот вскочит. Он хотел закурить, но засмотрелся на Лоури, и огонек спички обжег ему пальцы, и, бросив спичку, он сунул кончики пальцев в рот. Наконец, закурив, он сказал:
Джим, что-то стряслось.
Лоури взглянул на него и отпил еще.
Джебсон. Он наткнулся на мою статью в «Ньюспейпер уикли» и теперь беснуется.
Ничего, успокоится, сказал Томми, громко рассмеявшись.
Он-то успокоится, а вот я едва ли.
То есть?
По окончании семестра я должен оставить свой пост.
С какой стати.., да он просто старый болван! Джим, вряд ли он на это способен. Понадобится приказ совета.
Он контролирует совет и своего добьется. Мне предстоит подыскать другое место.
Джим! Надо все выяснить. Джебсон никогда тебя не любил, это правда, он вечно говорил всякие, гадости у тебя за спиной; простофиля ты, Джим. Но он не может таким образом от тебя избавиться. Ведь возмущены будут все!
Они еще некоторое время обсуждали эту проблему, пока в их интонации не просочились нотки безнадежности, фразы стали отрывочными и, наконец, оба умолклимолчание нарушалось лишь потрескиванием дров.
Томми порывисто, но грациозно прошелся по комнате, остановился перед этажеркой со всякой всячиной, взял китайского слоника, быстрым, нервным движением подбросил хрупкую статуэтку и повернулся к ЛоуриТомми улыбался неестественной, натянутой улыбкой, но его взгляд был мрачен.
Похоже, произнес Томми, пришел час расплаты за твою статью.
Это и так очевидно.
Нет, нет. Никогда не обвиняй меня в том, что я говорю очевидные вещи, Джим. Я имел в виду другое: статья посвящена демонам и дьяволам и высмеивает представления о том, что они якобы наделены силой...
Томми, перебил его Лоури, улыбнувшись одной из своих нечастых улыбок, тебе бы следовало преподавать демонологию. Ты в нее почти веришь.
Надо же во что-то верить, когда религия подводит, шутливо (но шутливо ли?) заметил Томми. Ты утверждаешь, что боги удачивыдумка; ты пишешь, что обращаться за помощью к иным богам кроме единого верховного Бога, глупо; ты говоришь, что демоны и дьяволымаккиавеллиевская выдумка хитрых знахарей и что людьми можно управлять, как стадом, лишь используя страх перед невидимым; мол, человечество в своей слепоте ошибалось, принимая мир добрый и прекрасный за мир зла, и потому создало уродливый мир призраков, населяющий с тех пор кошмарные сновидения.
И что из этого? спросил Лоури. Это правда. Отнюдь не злое начало правит миром, и воздух, вода и земля вовсе не кишат завистливыми существами, которые только и думают о том, как бы отравить человеческое счастье.
Томми водрузил слоника на место и примостился на краешке дивана, он был явно возбужден и опустил глаза, притворяясь, что рассматривает свои безупречные ногти.
Никто не ведает, Джим.
Лоури издал короткий смешок и проговорил:
Ну, теперь скажи: я так глубоко изучал эти явления, что допускаю возможность их существования.
Джим, ты всегда взирал на мир сквозь розовые очкинечто вроде рефлекса самозащиты, который позволяет отгородиться от всего скверного, что есть в жизни. Бери пример с меня, Джим. Я знаю, что в мире царит зло и непостоянство и люди большей частью плохи, а потому, когда я обнаруживаю хотя бы крупицу добра, я радуюсь, а когда в очередной раз сталкиваюсь со злом, то лишь зеваю. Ты же всякий раз переживаешь огорчения и разочарованияведь тебе все кажется прекрасным, и вдруг ты натыкаешься на что-то гнусное, черное и скользкоеты не можешь с этим примириться; вот и сегодня ты пришел, сотрясаемый приступом лихорадки из-за подлеца, которого изначально считал хорошим человеком. Твои взгляды на жизнь, Джим, не принесут тебе ничего, кроме горя и слез. Что бы ни говорили о призраках, этому болвану как раз прекрасно известно, что все на светезло, а воздух, земля и вода населены фантастическими демонами, которые злорадствуют над нашими несчастьями и усугубляют их.
Значит, по-твоему, я должен склонить голову перед суевериями и вновь взять на вооружение мрачные мыслишки своих темных предков. К дьяволу твоих дьяволов, Томми Уилльямс, я их не признаю.
Но неровен час, это прозвучало тихо и даже зловеще, они тебя сами признают.
Как ты до этого додумался?
Не исключено, продолжал Томми, что дьяволы и демоны первый раз уже выиграли.
Фу, выдохнул Лоури, но по спине у него пробежал холодок.
В статье в «Ньюспейпер уикли» ты отрицаешь возможность их существования. Именно эта статья приводит в бешенство мстительного кретина, и как следствиеты уволен из «Атуорти».
Чепуха, бросил Лоури, но уже менее уверенно.
Будь умницей и признай, что миром правит зло, и он полон злых духов. Будь умницей и забудь свое рыцарское благородство. И, наконец, будь умницей, ступай домой, прими хинин и ложись отдыхать.
Утешил, называется, с улыбкой сказал Лоури.
Утешатьзначит лгать, ответил Томми. Я предложил тебе нечто большее.
Дьяволов и демонов?
Мудрость.
Лоури медленно вышел в холл, озноб мешал ему внятно изъясняться. И все-таки, черт побери, какая-то встреча у него назначенаон в этом уверен и время он помнит почти точнобез четверти три, как раз это время сейчас и пробили старинные часы на башне. Он подошел к вешалке, где среди пальто и тростей лежала его шляпа.
Глава 2
Белый силуэт медленно приближался к нему, бесшумно ступая, на белом лице мерцали тусклые отсветы поблескивающего ножа. Ближе и ближе...
Сгущались сумерки, которые вот-вот готовы были обратиться в ночь, по всей улице в окнах горел свет, иногда в них были видны людиони беседовали и жевали, ветер выхватил из темноты какой-то светлый предметгазету. Высоко в небе в просветы между суетливо бегущими тучами время от времени проглядывала холодная луна; изредка над массой синих, черных и серебристых клочьев вспыхивала звезда.
Где он?
Судя по вывеске, на углу улицы Вязов и Акаций, то есть на расстоянии полуквартала от дома Томми и примерно в кварталеот собственного. Остановившись посреди улицы в снопе желтого света, он с тревогой взглянул на часыбез четверти семь.