Привет, Гордон, ответил он, не поднимая взгляда от струи, уходящей в безнадежно высохшую землю. Нет, спасибо, я не голоден.
Ничего, если мы с ребятами заночуем сегодня в палатке у Верна в поле?
С какими ребятами?
Да с Верном и Тедди Душаном. Может, еще с Крисом.
Я ожидал, что папа обязательно пройдется по поводу Криса и его семейки: что, дескать, он воришка, подрастающий малолетний преступник, яблоко от яблони Однако он только вздохнул, проговорив:
Ладно уж, валяй
Вот это клево! Спасибо, пап!
Я уже повернулся к домупоглядеть, есть ли что забавное по «ящику», когда он вдруг остановил меня словами:
Гордон, а больше с вами никого не будет?
Обернувшись, я посмотрел на него, ища в вопросе какого-то подвоха, но его не было. Лучше бы уж был Спросил он это просто для порядкавряд ли его на самом деле интересовало, чем я занят и с кем. Вряд ли его вообще что-то интересовало в этом мире. Плечи отца поникли, на меня он даже не смотрел, уставившись на мертвую землю, глаза его как-то неестественно блестелипохоже, в них стояли слезы.
Ну что ты, пап, они отличные ребята, начал я.
Да уж куда тамотличные один воришка и два придурка. Компания у моего сына просто замечательная.
Верн Тессио вовсе не придурок, возразил я. О Тедди лучше было б помолчать
О да, конечно, в двенадцать лет он все еще в пятом классе, а чтобы одолеть комиксы в воскресной газете, ему нужно не менее полутора часов.
Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав. Как можно судить о людях, совершенно их не зная? Верна же, как, впрочем, и остальных моих друзей отец не знал абсолютно. Да он и видел-то их раз в год по обещанию, лишь изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же в магазине. Ну как он может, например, обзывать Криса воришкой?! Я уже собирался все это ему высказать, однако вовремя остановился: а вдруг он запрет меня дома? Да и в конце концов, сейчас он вовсе не был раздосадован по-настоящему, как случалось иногда за ужином, когда он приходил в такое бешенство, что у всех пропадал аппетит. Сейчас он более всего напоминал уставшего от жизни человека, которому все на свете опротивело. Ведь отцу было шестьдесят три, и он по-настоящему годился мне в дедушки
Мама у меня тоже в годахей уже стукнуло пятьдесят пять. Поженившись, они решили сразу завести детей, но у мамы случился выкидыш, потом еще два, и врач сказал ей, что и все последующие дети будут недоносками. Все это говорилось в семье совершенно открыто и даже пережевывалось с каким-то непонятным сладострастием: родители старались привить мне мысль о том, что рождение мое явилось Божьим даром, за что я должен быть благодарен им и Господу всю жизнь. Зачат я был, когда маме уже исполнилось сорок два и она начала седеть. Мне же почему-то не хотелось благодарить ни Господа, ни страдалицу матушку за свое появление на свет
Лет через пять после того, как доктор объявил, что мама не способна иметь детей, она вдруг забеременела Деннисом. Вынашивала она его в течение восьми месяцев, после чего он просто-таки рванулся вон из чрева. Весил новорожденный целых восемь фунтов и, по словам отца, достиг бы пятнадцати, если бы подождал до срока. Несколько озадаченный доктор сказал тогда: «Что ж, иногда матушка-природа вводит нас в заблуждение, но теперь-то уж точно детей у вас не будет, так что благодарите Бога за этого и на том успокойтесь». Десять лет спустя мама забеременела мной и не только доносила меня до срока, но при родах пришлось даже применить щипцы. Забавная у нас семейка, правда? Родителям уже пришла пора внуков нянчить, а они заводят еще одного спиногрыза
Они и сами понимали всю нелепость ситуации, и одного Божьего подарочка им вполне хватило. Нельзя сказать, что я был нелюбимым сыном, и, уж конечно, они никогда меня не колотили. Просто я стал для них в некотором роде сюрпризом, а люди после сорока в отличие от двадцатилетних сюрпризы, да еще такие, жалуют не очень. Чтобы избежать еще одного, мама после моего рождения сделала операцию, на сто процентов дающую гарантию от «даров Господних» В школе я понял, как мне повезло, что акушер при родах применил щипцы: родиться с опозданием, оказывается, гораздо хуже, чем недоношенным. Яркий тому примермой дружище Верн Тессио. И папа, кстати, был того же мнения.
Я полностью осознал, каково этоощущать себя пустым местом, когда мисс Харди уговорила меня написать сочинение по «Человеку-невидимке». Уговаривать, по правде говоря, ей даже не пришлось: я полагал, что речь идет о научно-фантастическом романе про забинтованного парня, которого в одноименном фильме играл Фостер Грантс. Когда же выяснилось, что это совершенно другая книга с тем же названием, я попытался отказаться, но впоследствии был только рад, что мисс Харди настояла на своем. В этом «Человеке-невидимке» главным героем был негр, которого никто вокруг не замечал, пока он наконец не взбунтовался. Люди смотрели как бы сквозь него; когда он с кем-то заговаривал, то не получал ответа, в общем, походил на чернокожего призрака, реально существующего, но как бы бесплотного. «Врубившись» в книгу, я проглотил ее залпом, словно это был роман Макдональда, ведь этот тип, Ральф Эллисон, описывал мою жизнь. Все у нас в семье крутилось вокруг Денниса, а меня как бы и не было. «Денни, как вы вчера сыграли?», «Денни, с кем ты танцевал на вечеринке у Сэди Хопкинс?», «Денни, как ты полагаешь, стоит нам купить ту черную машину?» Денни, Денни, Денни За столом я просил передать мне масло, а папа, будто меня не слыша, говорил: «А ты уверен, Денни, что армиятвое призвание?» «Да передайте же мне, ради Бога, масло!» А мама спрашивала Денни, не купить ли ему новую рубашку на распродаже В конце концов мне приходилось тянуться самому за маслом через весь стол. Однажды (мне было девять лет) я засомневался, слышат ли они меня вообще, и чтобы это выяснить, брякнул за столом: «Мам, передай, пожалуйста, вон тот задрюченный салат». «Денни, услыхал я в ответ, сегодня звонила тетя Грейс. Интересовалась, как идут дела у тебя и у Гордона»
Я не пошел на выпускной вечер Денниса (школу он, разумеется, окончил с отличием), сказавшись больным. Упросив Ройса, старшего брата Стиви Дарабонта, купить мне бутылку «Дикой ирландской розы», я выхлебал половину, после чего сблевал прямо в постель. Случилось это ровно в полночь.
Согласно учебникам психологии я должен был либо возненавидеть старшего брата до потери пульса, либо сделать из него кумира, стоящего на недосягаемой для меня высоте. Чушь какая Наши с Деннисом взаимоотношения не имели с этим ничего общего. Странно, но мы с ним чрезвычайно редко ссорились и ни разу не подрались. А впрочем, ничего странного: за что, собственно, четырнадцатилетнему парню колотить четырехлетнего братишку? Тем более что родители слишком тряслись над Деннисом, чтобы обременять его заботами о малыше. Обычно в семьях младшие дети пользуются большим вниманием со стороны родителей, что и приводит к ссорам по причине зависти и ревности, у нас же было все наоборот. Если Денни и брал меня куда-нибудь с собой, то делал это по собственной воле. Кстати сказать, то были самые счастливые эпизоды моего детства.
Эй, Лашанс, что это за шмакодявка с тобой?
Братишка мой, и ты, Дэвис, лучше попридержи язык, а то Горди надерет тебе задницу. Мой брательникпарень крутой.
На несколько минут друзья Денниса с интересом окружали меня, такие большие, высокие, такие взрослые
Привет, малыш! А этот чудила и в самом деле твой старший брат?
В ответ я лишь кивал, краснея от смущения и робости.
Ну и засранец же твой братец, ведь так, малыш?
Я опять кивал, и все, включая Денниса, лопались от смеха. Затем Деннис доставал свисток, крича:
Ну что, мы будем сегодня тренироваться, или вы собрались прохлаждаться?
Парни бросались занимать каждый свое место, а Деннис наставлял меня:
Сядь, Горди, вон на ту скамейку. Веди себя тихо, ни к кому не приставай, понял?
Я садился, куда мне было указано, и сидел тише воды ниже травы, ощущая себя таким маленьким под огромным летним небом, на котором постепенно собирались тучи. Я следил за игрой, вернее, наблюдал за братом, и, как он и велел, ни к кому не приставал.
Вот только таких счастливых эпизодов было в моем детстве крайне мало.
Иногда он перед сном рассказывал мне сказки, и они были лучше маминых. Ну разве «Красная Шапочка» и «Три поросенка» могут сравниться с жуткими историями про Синюю Бороду или Джека-потрошителя?! А еще, как я уже рассказывал, Деннис научил меня играть в карты и тасовать колоду так, как, кроме него, не умел никто. Не много, конечно, но я и этим страшно был доволен.
В общем, можно сказать, что в раннем детстве я по-настоящему любил своего брата. Со временем это чувство сменилось неким благоговейным преклонением, похожим, вероятно, на преклонение правоверного мусульманина перед пророком Магометом. И, вероятно, смерть пророка так же потрясла всех правоверных мусульман, как потрясла меня гибель брата Денниса. Он был для меня чем-то вроде любимой кинозвезды: обожаемым и в то же время таким далеким.
Хоронили Денниса в закрытом гробу под американским флагом (прежде чем опустить гроб в землю, флаг сняли, свернули и передали маме). Мать с отцом испытали такое потрясение, что и теперь, спустя четыре месяца, шок все еще не проходил и вряд ли уже когда-нибудь пройдет. Комната Денни, по соседству с моей, была превращена в подобие музея, где по стенам были развешены его школьные похвальные грамоты, а возле зеркала, перед которым он сидел часами, делая себе прическу «под Элвиса», стояли фотографии его девушек. На полке все так же лежали старые подшивки «Тру» и «Спортс иллюстрейтед», в общем, все было как в отвратительных «мыльных операх», которые до бесконечности крутят по телевидению. Однако я не находил в этом ничего сентиментальногодля меня это было ужасно. В комнату Денниса я заходил лишь в случае крайней необходимости: мне постоянно мерещилось, что вот сейчас открою дверь, а он там прячется под кроватью, в шкафу или где-нибудь еще. Скорее всего в шкафу Когда мама просила меня принести из комнаты Денни его альбом с открытками или коробку из-под туфель, в которой он хранил фотографии, я воочию представлял, как дверь шкафа медленно, со скрипом открывается, и оттуда Господи, он то и дело представал передо мной с наполовину снесенным черепом, в рубашке, покрытой кашицей из спекшейся крови и мозга. Я видел, как он поднимает окровавленные руки и, сжимая кулаки, беззвучно кричит: А ведь это ты должен был оказаться на моем месте, Гордон! Ты, а не я!
7
«Стад-сити», рассказ Гордона Лашанса. Впервые напечатан осенью 1970 года в 45-м выпуске «Гринспан куотерли». Перепечатывается с разрешения издателя.
Март.
Чико, обнаженный, стоит у окна, скрестив на груди руки и положив локти на перекладину, разделяющую верхнее и нижнее стекла. Вместо выбитого правого нижнего стекла в окне приспособлен лист фанеры. Животом Чико облокотился на подоконник, его горячее дыхание чуть затуманило оконное стекло.
Чико
Он не оборачивается, а она больше его не зовет. В окне он видит отражение девушки, сидящей на его в полнейшем беспорядке развороченной постели. От ее макияжа остались только глубокие тени под глазами.
Он переводит взгляд с ее отражения на голую землю внизу, чуть припорошенную крупными хлопьями мокрого снега. Он падает и тут же тает. Снег, снег с дождем Остатки давно увядшей, прошлогодней травы, пластмассовая игрушка, брошенная Билли, старые ржавые грабли Чуть поодаль«додж» его брата Джонни с торчащими, словно обрубки, колесами без шин. Сколько раз Джонни катал его, тогда еще пацана, на этой тачке. По дороге они с братом слушали последние суперхиты и старые шлягеры, которые беспрерывно крутили на местной радиостанцииприемник был всегда настроен на волну Льюистона, а раз или два Джонни угостил Чико баночным пивом. Неплохо бегает старушка, а, братишка? с гордостью говорил Джонни. Вот подожди, поставлю новый карбюратор, тогда вообще проблем не будет.
Сколько воды утекло с тех пор
Шоссе 14 ведет к Портленду и далее в южный Нью-Хэмпшир, а если у Томастона свернуть на национальную автостраду номер один, то можно добраться и до Канады.
Стад-сити, бормочет Чико, все так же уставившись в окно. Во рту у него дымится сигарета.
Что-что?
Так, девочка, ничего
Чико, снова окликает она. Нужно ему напомнить, чтобы сменил простыни до возвращения отца: у нее начинаются месячные.
Да?
Я люблю тебя, Чико.
Не сомневаюсь.
Грязный март. Дождливый, гнусный месяц март думает Чико. Дождь со снегом там, на улице, дождь капает по ее лицу, по ее отражению в окне
Это была комната Джонни, внезапно произносит он.
Кого-кого?
Моего брата.
А-а И где же он сейчас?
В армии.
На самом деле Джонни не был в армии. Прошлым летом он подрабатывал на гоночном автодроме в Оксфорде. Джонни менял задние шины серийного, переделанного под гоночный, «шеви», когда одна из машин, потеряв управление, сломала заградительный барьер. Зрители, среди которых был и Чико, кричали Джонни об опасности, но он так и не услышал
Тебе не холодно? спросила она.
Нет. Ноги немножко замерзли
Что ж, подумал он, то, что случилось с Джонни, случится рано или поздно и со мной. От судьбы не убежишь Снова и снова перед его глазами вставала эта картина: неуправляемый «форд-мустанг», острые лопатки брата, выпирающие под белой футболкой, Джонни стоял, нагнувшись над задним колесом «шеви». Он даже выпрямиться не успел «Мустанг» сшиб металлическое ограждение, высекая искры, и через долю секунды ослепительно белый столб огня взметнулся в небо. Все
Мгновенная смертьне так уж и плохо, подумал Чико. Ему вспомнилось, как мучительно медленно умирал дедушка. Больничные запахи, хорошенькие медсестры в белоснежных халатах, бегающие взад-вперед с «утками», хриплое, прерывистое дыхание умирающего. Какая смерть лучше? А есть ли вообще в смерти что-то хорошее?
Зябко поежившись, он задумывается о Боге. Дотрагивается до серебряного медальона с изображением святого Христофора, который носит на цепочке. Он не католик, и в жилах его не течет ни капли мексиканской крови. По-настоящему его зовут Эдвард Мэй, а прозвище Чико дали ему приятели за иссиня-черные волосы, всегда прилизанные и зачесанные назад, и за его любовь к остроносым туфлям на высоком каблуке, в каких ходят кубинские эмигранты. Не будучи католиком, он носит медальон с изображением святого Христофоразачем? Да так, на всякий случай. Кто знает, если б и у Джонни был такой же, быть может, тот «мустанг» и не задел бы его
Он стоит у окна с сигаретой. Внезапно девушка вскакивает с постели, бросается к нему, словно опасаясь, что он вдруг обернется и посмотрит на нее. Она прижимается к нему всем телом, обнимая горячими руками за шею.
И в самом деле холодно
Тут всегда холодно.
Ты любишь меня, Чико?
А ты как думаешь? Его шутливый тон вдруг становится серьезным. Ты взаправду оказалась целочкой
Это что значит?
Ну, девственницей.
Пальцем она проводит ему по щекеот уха к носу.
Я же тебя предупреждала.
Больно было?
Нет, смеется она, только немножко страшно.
Они вместе смотрят в окно. Новенький «олдсмобиль» проносится по шоссе 14, разбрызгивая лужи.
Стад-сити, снова бормочет Чико.
Что-что? недоумевает она.
Да я вон о том парне в шикарной тачке. Торопится как на пожар Не иначе как в Стад-сити собрался.
Она целует место, по которому провела пальцем. Он шутливо отмахивается от нее, словно от мухи.
Ты что это? надувает она губки.
Он поворачивается к ней. Взгляд ее непроизвольно падает вниз, и тут же девушка краснеет, пытается прикрыть собственную наготу, но, вспомнив, что в фильмах ни одна кинозвезда никогда так не поступает, сейчас же отдергивает руки. Волосы у нее цвета воронова крыла, а кожа белоснежная, будто сметана. Груди у девушки небольшие, упругие, а мышцы живота, быть может, чуть-чуть вялые. Ну, хоть какой-то должен быть изъян, думает Чико, все же она не голливудская дива.
Джейн
Что, милый?
Горячая волна уже подхватила и несет его
Да так. Ведь мы с тобой друзья, только друзья, да? Он внимательно разглядывает ее всю, с ног до головы. Она краснеет. Тебе не нравится, что я тебя рассматриваю?
Мне? Ну почему же?..
Прикрыв глаза, она делает несколько шагов назад, затем опускается на кровать и откидывается, раздвинув ноги. Теперь он может видеть ее всю, включая пульсирующие жилки на внутренней части бедер. Вот эти жилки неожиданно приводят его в сильнейшее возбуждение, такое, какого он не испытывал, даже поглаживая ее твердые розовые соски или проникая в самое ее лоно. Его охватывает дрожь. «Любовьсвятое чувство», говорят поэты, но сексэто какое-то сумасшествие, которое охватывает тебя всего, лишает разума, заставляет полностью отключиться от окружающего мира. Наверное, нечто подобное испытывает канатоходец под куполом цирка, вдруг приходит ему в голову.