По ночам у нас все спят и вообще ничего не происходит. Как всюду. Уверенно заявила она. Вот и весь сказ.
Был еще один не понравившийся мне эпизод. В правлении у стены валялся ватманский лист с отпечатками каблука.
А это у вас тут что? поднял я его с пола. Это была карта реки Соти, вся испещренная красными точками.
Статистика несчастных случаев, ответил Петр Семенович, только можете ее сразу выбросить.
Ничего себе Для указанных двух лет количество утопленников было великоватым даже для крупного курорта. Что ж это за речка у вас такая?
Речка как речка.
Дно, что ли нехорошее? Или подводные течения?
И дно нехорошее, и течения тоже, только все это не важно.
Как же неважно? я специально поддразнивал его в надежде, что он проговорится.
А так. Купайтесь себе на здоровье, а на карту эту плюньте.
У вас что, подозрение, что этих людей кто-то скажем, помог утонуть?
Лицо Петра Семеновича приняло страдальческое выражение.
Я вам сказал, плавайте, как хотите, и об этом не думайте!
Но все же? настаивал я.
Если хотите, то можете считать, что так. Помогли.
Петр Семенович, пожалуйста, скажите честно, что здесь происходит?
Да ничего, на Петра Семеновича было жалко смотреть, сказано: не бойтесь!
Я посмотрел на его ссутулившиеся плечи, на глаза, которые он старательно уводил из-под моего взгляда, и отстал.
Дома меня ждал сюрприз: на столе горкой высились грузди, мои любимые грибы. Алена с Наташкой сидели за столом и соскребали случайные хвоинки. Густой грибной дух стоял в комнате, смешиваясь с запахом жареной в подсолнечном масле картошки. Я как раз слышал идущее от плиты звонкое, взрывное бульканье кипящего масла. Было это настолько приятно и созвучно моему простому пониманию уюта, что я чмокнул Алену в щеку. Увидев это Наташка расхохоталась и подняла вверх большой палец«класс!», а потом подмигнула, встала, отложила перепачканный ножик и объявила:
Ну, я пошла. Встретимся у речки, как договорились!
Наташенька, а картошка? задала самый естественный в своем стиле вопрос Алена.
Да ну ее У меня диета! и выбежала из комнаты. Алена посмотрела ей вслед, и в свою очередь рассмеялась:
А ведь это намек! Юрик, поцелуй меня еще раз, нам «очистили место»!
Я с радостью послушался
Место для купания Наташка выбрала то самое, на изображении которого стояло больше всего красных точекпять или шесть. Даже с берега было видно, как крутит воду невидимое быстрое течение.
Наташкины вещи валялись на узкой полосе песка, сама же Наташка весело махала нам рукой с другого берега.
Плывите сюда! Нет, постойте, я сейчас она прыгнула в воду и широкими саженками поплыла против течения. В этом было что-то красивое и вместе с тем вселяющее щемящую тревогу за нее: маленькое, хрупкое тельце против холодной и хитрой реки Если бы она поплыла прямо, ее снесло бы течением метров на пятнадцать ниже, так же она встала в воде прямо перед нами. Вошли в речку и мы, но купаться не решилисьвода была слишком холодна. Наташке же видно, холод был нипочем, она явно получала удовольствие. Но наконец и она опустилась рядом с нами на песок и мечтательно уставилась в небо. Меня же по-прежнему грызла одна и та же мысль, и я предпринял очередную попытку докопаться до сути.
Почему у вас здесь так пустынно? показал я рукой вдоль песчаного пляжа.
Не знаю. Боятся почему-то
Кого?
Себя в первую очередь она принялась накручивать на палец прядку волоса такне знаю
Зато я знаю. По ночам здесь гуляют жуткие вампиры, фантазировал я, вызывая ее на откровенность. И всех кушают. Ты любишь фильмы ужасов?
Фильмы ужасов? наморщила узкий лобик она, не знаю. Тогда их у нас не было.
Помнится, это «тогда» меня слегка покоробило, но как-то между прочим. А пока Наташка смотрела на менябольшеротая, некрасивая, и был в ней такой душевный свет, трогательный, Как первый утренний лучик, что даже если бы и впрямь разгуливали кругом вурдалаки и прочая нечисть, рядом с Наташкой все равно я чувствовал бы себя спокойно. Зло не любит света
Вторая наша ночь началась тихо. Даже тени деревьев не изображали лезущего в окно злоумышленника, а просто неподвижно висели на стекле. Но сон ко мне не шел, я испытывал легкий страх и любопытство. Ведь не всюду же околачиваются такие белые тени. Когда Алена наконец уснула, я подошел к окну и стал ждать. Я верил, что увижу это явление снова, и не ошибся. Расплывчатая фигура вышла из-за угла Октябрьской, повертела безглазой головой и вдруг пошла прямо на меня. Я отшатнулся, казалось, что мне на голову и на спину кто-то плеснул кипятка, однако я не сбежал, а только немного отступил. Я просто не мог не узнать: что же будет дальше. Если это окажется опасным, все равно лучше встретить его лицом к лицу
Белая фигура подошла к нашему забору, заглянула в окно (что-то темное на месте глаз у нее все же было) и скользнула дальше, к соседнему дому. К Наташке? Я бросился к двери. Мне невыносимо было думать, что с Наташкой что-то может произойти. Об опасностиесли она былая не думал.
На улице было темно и никакого движения нигде я не заметил, не шелохнулся даже ни один листочек. С замирающим сердцем я добежал до Наташкиной двери и стучал, пока мне не отозвался ее голос:
Юра? Иди домой, у меня все в порядке. Я спать хочу, спокойной ночи
Наташа
Спокойной ночи! немного капризно потребовала она, и я был вынужден уйти. Что ж, может она не врала, а это япсих
На следующий день я собрался с Наташкой поговорить по душам и выяснить, что же за ночных гуляк я видел. Если они существовали, она не могла этого не знать. Но вместо этого разговора вышел у нас совсем другое. Во время обеда мы с Аленой разговорились о политикевсе же август еще не закончился и тема ГКЧП была свежа. Когда пришла Наташка, мы еще обсуждали недавние события. И вот тут Наташка меня удивила и даже напугала. Не помню уже после какой реплики, она вдруг вскочила и едва не закричала:
Не смейте так говорить! Так нельзя говорить ни об одном человеке, каким бы он ни был. Проклиная: становишься проклинаемым. Люди не должны этого делать. Они не умеют незаинтересованно судить, а, значит, не имеют такого морального права. Она горячилась, задыхалась, и было неясно, что вызвало эту неожиданную вспышку. Будь человек даже тысячу раз подлецомне вините его, потому что он или болен, или создан вами же. Если он опасенубейте, обезвредьте, сразитесь один на один, но заклинаю васне судите.
И не судимы будете. вспомнил цитату я.
Да, и не судимы будете.
Ну хорошо. Судить никого нельзя. Алена сложила на столе ладони, она еще не оценила Наташкиной метаморфозы. А как по-твоему быть ну, хоть со Сталиным? Неужели его можно простить?
Можно, нужно знать, что и почему действовать. И неправда, что зло можно победить злом. Злом можно только наказать, а наказание тоже зло. И ответом на него будет зло новое, и такбез конца. Пока мир не утонет в этом зле, но ведь злоэто не жизнь. Жизньэто равновесие добра и зла, которое вот-вот нарушится. Значитнужно научиться прощать.
Мы с Аленой переглянулись. Что-то возникло между нами, не дающее так просто ее перебить. Только дослушав до паузывряд ли это было концом мысли, Алена по своей учительской привычке осаждать расфилософствовавшихся учеников, недовольно хмыкнула.
И Сталина простить, говоришь? Вот уж у кого защитников и так хватает!
Нет. Между защитой преступления и прощением человека нет ничего общего. Первое губит, второе спасает то, что еще можно спасти, удивительно серьезно ответила Наташка. «Ай да девчонка! подумал яНе ожидал». Я не мог согласится с ее странной философией, но то, что в ее размалеванной головке могли прятаться такие мысли, мне просто понравилось. Я вообще всегда любил в людях оригинальность. К тому же мне показалось, что не соглашаюсь я с ней и потому, что чего-то недопонимаю. Не всякую позицию можно четко выразить словами и уже совсем легко спутать ее с какой-либо известной, на самом деле пересекающейся всего в паре пунктов.
И потом, прощение не означает отсутствия наказания, я пропустил несколько слов и слушал ее с середины фразы. Это наказание без прощения часто теряет смысл. Наказывая, не прощая, вы создаете момент противостояния, заставляя этим преступника поверить в свою правоту. Прощение же дает возможность понять вину самостоятельно, если эта вина действительно есть. И как это понимать? Алена совершенно по-учительски вздохнула. Что этофилософия или религия?
Ну как вам объяснить Наташка прищурилась, ища нужные слова. Не то и не другое. Просто я так живу. Для меня нет в мире ни правых, ни виноватых. Люди делятся только на тех, кто судит и кого судят. И не важно, каково обвинениев убийстве или в том, что человек одел штаны не того цвета. Есть только обвиняющие и обвиняемые, которые время от времени меняются местами. А яне меняюсь. Я всегда на стороне того, кому хуже в данный момент. Но прощаю я и тех и других. Одних, чтоб им стало легче, чтобы они знали, что мир и они сами не потеряны друг для друга, а другихнаверное, чтоб задумались Я ведь не вмешиваюсьесли кому-то суждено умеретьэто судьба. И если совесть решит за кого-то, что не стоит житьтоже. Я только прощаю
Почему-то мне стало страшно от ее слов. Я не понимал их уже совсем, но чувствовал, что присутствую при ЧЕМ-ТО.
И меня простишь? я не знал, зачем спросил это. Слова вырвались у меня сами.
И тебя, без колебания, серьезно ответила она. За те твои слова. Зря вы говорили так Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось здесь
Я понимал все меньше. Мне казалось, что я сплю.
Застыла как-то и Алена. Наташка же и вовсе пошатывалась, как пьяная или наркоманка. Она говорила уже не с нами, а вообще, взгляд ее смотрел мимо меня, голос был глух, словно говорила не она, а спрятанный где-то под свитером магнитофон.
Я ненавижу людей потому что люблю их Меня боятся, потому что я прощаю Я беру чужое зло, чужую ненависть на себя и не отдаю их, чтобы забрать их из мира В этом моя страшная месть, месть добром Я слушал и засыпал на ходу. Гипноз? А теперь я уйду туда, где я нужнее, я и тут она пообещала такое, что я несмотря на всю демократию, гласность и прочее повторить не решусь. Это оказалось новой поворотной точкой нашего разговорасработал инстинкт самосохранения, я очнулся, шикнул и обозвал ее маленькой дурочкой, которая может такой болтовней поломать себе всю жизнь. В ответ она посмотрела на меня совсем по-чужому, горько усмехнулась (я вздрогнул от такой усмешки) и выговорила как-то в сторону:жизнь что вы в этом понимаете
Внезапно она побледнела, вскочила и выбежала из комнаты, оставив нас с Аленой в легком шоке. И я увидел нет, мне показалось, как промелькнуло за окном прозрачное белое облачко
На этот раз я заснул мгновенноедва дошел до кровати и не проснулся бы, даже если меня стал бы кто-нибудь есть. Сон мой был сумбурный и мрачный. В основном мне снилась Наташка. То она повторяла свои несвязные слова о мести добром, то прощалась, обещая уйти отсюда навсегда. Потом вдруг передо мной возник сарай, с потолка которого свешивалась петля. И Наташка на табурете. Я проснулся в холодном поту.
На следующий день Наташка не пришла. Не видел я ее и утром, и после работы. Забеспокоившись я пошел к ней. Что-то подсказывало мне, что больше я ее не увижу.
Дверь была незаперта и я вошел сразу в дом. Комната, в которую я попал, пройдя через темные сени, была уютной и аккуратной, но на засохших в цветочных горшках растениях, на полочке с иконами да и почти всюду виднелись залежи пыли. Даже не почтипыль была всюду. Старая, давняя пыль. И было тихо. Неестественно тиходаже назойливые осенние мухи не толклись об стекла. И вдруг я понял, чем поразила меня эта пустота. Она была нежилой, как и всюду по этому краю поселка.
Признаюсь, по спине у меня пробежал холодок. Ничего себепочти у меня на глазах исчез человек. Исчез загадочно и странно, будто и не жил. Да нет же, не может быть Она просто обманула меня, а сама живет в каком-то другом месте Она не могла пропасть!
К Петру Семеновичу я заявился едва сдерживая волнение Разговор, который я собирался начать казался мне изначально нелепым; я чувствовал себя непроходимым идиотом, и вместе с тем страх за мою странную соседку заставил меня его начать.
Петр Семенович. У меня к вам такое дело Извините, конечно Вы же всех здесь знаете, так вот, одна моя соседка я с трудом выбирал слова. Мне кажется, она пропала.
Какая соседка? изумился Петр Семенович.
Вы должны знать. Девчонка, лет пятнадцати, которая красится так вызывающе. Ну, Наташка
Наташка? переспросил он. Наташка?!! Господи, я еще не видел, чтобы человек так резко побледнел: в лице Петра Семеновича не осталось ни кровинки, губы его плотно сжались в щелочку и он как-то судорожно заглотил глоток воздуха.
Вы знаете? Что с ней? тревога словно вырвалась и захватила меня целиком. Сцена из снасарай, веревки и табурет стояли у меня перед глазами.
Наташка Снова едва ли не простонал он, потом схватился за кружку, отхлебнул воды и принялся вдруг рассказывать, после небольшой паузы биографию Наташки. Начал он издалека, с самых первых лет ее жизни. В детстве ребенком она была некрасивым, ее родителям все откровенно сочувствовали, а над самой Наташкой, конечно, ребята смеялись. И в школе тоже смеялись: была она для всех таким «шутом поневоле», каждое движение которого вызывает град насмешек, нередко злых и жестоких (Уж не отсюда ли ее философия? мельком подумал я). Но после четырнадцати лет она вдруг подправилась, став неожиданно для всех звездой только что открывшейся дискотеки. Как? А очень просто. Она стала вызывающейво всем, от способа красить лицо до полной раскованности в манерах. Она брала реванш за годы непризнания, но по-своему, почти по-детски. Стала курить, ругаться матом, дерзить учителями сверстники ее зауважали. Мало кто из них рискнул бы «плыть против течения», Наташке же в белых воронах было пе привыкать. Но тут на нее обрушился шквал с другой стороныдо сих пор не замечавшие ее учителя и прочие «взрослые» принялись ставить выскочку на место. Упрашивали, стыдили, угрожали. Наташка в ответ хихикала. Что ей, привыкшей к общей травле, могли сделать пахнущие нафталином нотации! А угрозы? Кого ей бояться, после того, как она прошла через ад общего презрения и унизительной жалости Здесь Петр Семенович сделал паузу. То, что я узнал дальше было страшно. Я не верил, что такая мерзость могла произойти на самом деле, но
Итак, со строптивой девчонкой хотелипросто жаждали расправиться, и вдруг она сама дала им в руки козырь, да еще какой! Кое-кто помнил, как однажды она вернулась домой только к утру с синяком под глазом, вся трясущаяся и испуганная. Расспросами от нее ничего не добились. А полтора месяца спустя районная акушерка сообщила в школу, что Наташка сделала аборт. Выслушав весть, директриса едва ли не радостно прошипела: «Доигралась наконец!» В тот же день вся «общественность» была мобилизована и проинструктирована на дальнейшие действия. Когда Наташка, слабая и похудевшая, рискнула вновь заявиться в школу, классная руководительница торжественно взяла ее за руку и отвела на общешкольное собрание, посвященное «аморальному поведению некоторых учениц». Напрасно Наташка старалась защититься, объяснить, что ее изнасиловали, и что она может назвать имя насильника, судилище было открыто. Директриса, потная от злости, трясла в воздухе рукой и ее палец тыкал чуть ли не в лицо Наташке«позору нашей школы». К этому моменту классная руководительница успела заручиться поддержкой пионерско-комсомольского актива. Наташку осудили дружно. От нее отвернулисьдеревня не город, на такие вещи здесь еще обращают внимание. Во всем поселке не нашлось ни одного человека, сказавшего хоть слово в защиту попавшей в беду восьмиклассницы. Родители, разумеется не в счет (от них она свое получила еще раньше). Поскольку позор все равно был раскрыт, подали в суд. И хотя медэкспертиза подтвердила «факт изнасилования» и прежнюю ее невинность, Наташку исключили из комсомола, в школе ей тыкали почти на каждом уроке, ходить туда она перестала, из-за чего ее сходу поставили на учет в милиции. Насильник, местный шофер, на суде заявил что, дескать, с Наташкой у него все было по согласию: сама соблазнила, возбудила до нестерпимого, а потом начала брыкаться. Вот он и подумал, что она просто капризничает, сделал свое Его выслушали, прочитали Наташкину школьную характеристику (директриса красок не пожалела), справку, что она стоит на учете, и решили дело закрыть.
На этом месте Петр Семенович замолчал.
Ну и что было дальше? подтолкнул я его.
Дальше А дальше Наташка повесилась. Не стало Наташки с нажимом тяжело произнес он.