Я дал обет прожить здесь двадцать лет, сказал он путешественникам. Когда же завершится мое образование, настанет время проповедования.
В Александрии есть школы, убеждал пустынника предводитель каравана. И самая большая библиотека в мире, хотя в последнее время никому до нее дела нет.
Другого знания я ищу, отвечал Антоний. Я хочу понять себя самого. Жажду услышать обращенные ко мне слова Господа, если только смогу их распознать.
Хоть путешественники не были христианами, но представление о Боге Антония поняли лучше римлян.
Это же пустыня, продолжал предводитель отряда. А потому здесь голоса джиннов слышатся отчетливее гласа Божьего. Одиночество ведет к безумию.
Дьявол непременно станет меня искушать, согласился Антоний, и я готов к этому.
Он решил не посвящать путешественников в то, с какой нездешней силой его томила жажда, причем не воды или вина. Не стал говорить о громадном усилии воли, которым смог подавить потребность перерезать гостям горло, припасть к ранам и жадно высасывать кровь до тех пор, пока есть силы сосать
Ему всегда казалось, что для человека его склада лучшим уделом было одиночество. То, что общество живых человеческих существ впредь станет бесконечной мукой неудовлетворенного желания, лишь утвердило его в правильности суждений.
На тридцать первый день после той ночи, когда Антония укусил вампир, путешественники двинулись в путь. Отшельник в одиночестве провел время до вечера сорокового дня, когда на закате пробудился от дремы и обнаружил перед собой Псевдохриста, протягивающего ему чашу.
Вот кровь моя, сказал Антихрист. Выпей ее и спасешься.
Я ждал тебя, Сатана, ответствовал Антоний. Знал, что ты непременно воспользуешься моей новой слабостью. Иначе зачем было тебе насылать на меня демона, алчущего крови моей?
Это моя кровь, повторил Лжехристос, и мой тебе дар, и путь к спасению.
Дьявол ты, резко возразил Антоний. Тебе нечего предложить мне, кроме вечного проклятия.
Антоний встал и направился к колодцу, оставив Сатану на том месте, где тот появился. Опустил ведро и поднял полным воды.
Он пил и пил, но жажда не проходила. Отшельник знал, что обычной водой темной жажды не унять.
Антоний ни секунды не сомневался в том, что жидкость в чаше дьявола воистину была кровью. Также он знал наверняка, что именно эта влага усмирит мучащую его жажду. Но не в поисках насыщения пришел он в Писпиркак раз наоборот. Отшельник пил воду не для того, чтобы напиться, а потому, что умер бы без воды, и если бы он мог пить и тем не удовлетворять жажду, то непременно так бы сделал. Возможность пить и не утолять жажду была отличной проверкой его веры.
Когда же он, полный решимости увидеть все в свете своей веры, повернулся к дьяволу вновь, у того уже были раздвоенные копыта, лохматые ноги и рога на голове. Казалось, что Сатане в таком виде не очень удобно, потому что в глазах его затаилась боль, взгляд беспокойно блуждал, и Антоний предположил, что все это оттого, что подобному существу честность была тяжким испытанием.
Глуп ты, и зачем только тебе захотелось видеть меня таким? пожаловался дьявол, отшвыривая чашу прочь. Из сосуда, покатившегося по плитам возле колодца, не вылилось на капли. Я вовсе не заправила в аду, не отец лжи и не спесивый ангел, изгнанный из рая. Признаюсь, яолицетворенное искушение, но воплощаю собой искушение знаний и прогресса. Я тот, кто может открывать секреты, которые ты узнаешь, если согласишься послушать.
Ничего не стану слушать, отвечал искусителю Антоний. Я глух ко всему, кроме слова Божьего, и алчу лишь одной мудростизнания от Бога.
Не подсылал я вампира к тебе, продолжал настаивать дьявол, а в это время его томимые мукой глаза глядели вверх, словно приветствуя глубокую синеву, наползавшую на небо с востока и готовую его поглотить. Не мой стиль. Но если бы я был властен над подобными существами, то непременно воплотил бы их в тела соблазнительных женщин, чей укус стал бы величайшей милостью и несказанным удовольствием. Несчастный паразит, что напал на тебя, лишь шутка природы. Если бы Господь Бог был в ответе за подобных уродцевхотя я не думаю, что так оно и есть, тогда бы они свидетельствовали или о Его болезни, или о чувстве юмора.
Ты явился, дабы вести со мною спор? вопросил Антоний. Что ж, я нисколько не против, потому что ночи в это время года длинные и порой очень холодные. Хотя для тебя это пустая трата времени. Ведь, увы, в мире так много душ, которые ты мог бы заполучить гораздо легче, чем мою.
Никакого соревнования тут нет, сказал дьявол, по-видимому чувствуя себя более непринужденно с наступлением вечера, когда зажигались звезды, а небо на западе окрасилось кроваво-красным. Не было войны на небесах, да и на земле за души людей никто не борется. Себя ты представляешь полем битвы самых лучших, добродетельных качеств, направляемых ангелом-хранителем, с низшими, нечистыми помыслами, ненасытными потребностями и неудержимыми страстями, провоцируемыми вредными бесами, но все это не более чем иллюзия. Если бы отшельничество действительно помогало тебе лучше разобраться в самом себе, ты бы понял, что на самом деле раздвоение твое не столь отчетливо, нежели тебе кажется, а также то, что мир совсем не таков, каким представляется тебе.
Превосходно, сказал Антоний. Ничто так не согревает замерзшего человека, как блуждания в дебрях софистики. Так сядь же, враг мой, прошу тебя. Устроимся поудобнее.
О нет, ответил дьявол, который по мере приближения ночи становился все больше и больше и теперь расправил крылья, напоминавшие крылья гигантского орла. Могу предложить кое-что получше, друг мой: давай оставим привычную обстановку.
Антоний заметил, что дьяволу в обличье темного ангела сидеть не очень-то удобно. Козлиные конечности устроены по-другому, нежели у человека, и даже присесть Сатане было непросто. Ненароком выдвинув такое дразнящее предложение, он не ожидал согласия, но также не собираться никуда отправляться с собеседником.
Крылья дьявола уже не напоминали птичьи, они продолжали расти и видоизменяться, словно вознамерились достичь полнейшей иллюзорности мрака. Казалось, что к ночи соперник Бога и враг человеческий обретал большую силу в воплощении соответственно своему желанию, а на сей раз, похоже на то, он желал предстать в виде огромного облака.
И оно подхватило Антония; именно не схватило, не сжало, а вознесло на небо. Под отшельником и вокруг него простиралось совершенно прозрачное облако, которое оказалось даже прозрачнее родниковой воды или недвижимого воздуха пустыни.
Антонию показалось, что сквозь него ему видно даже лучше, чем обычно, и он изо всех сил пытался противиться этому чувству. Но глаза упорствовали и отказывались внимать убеждениям разума, а посему отшельнику пришлось неистовым усилием утвердить диктатуру веры.
Он смотрел, как под ним уменьшались и таяли стены крепости, и вот развалины стали лишь кляксой на фоне пустыни. Затем Антоний увидел берег Северной Африки, где от безводных песков океан отделяла тоненькая полоска плодородной земли. Он наблюдал, как искривленная линия горизонта округлилась в дугу, недавно севшее на западе солнце вновь взошло на востоке, потому что край мира более не мог его сокрыть.
Не стоило тебе беспокоить меня из-за этого зрелища, сказал он дьяволу. Я знаю, что Земля круглая.
Более у дьявола не было глаз, в которых читалось страдание, и языка, с которого слетала ложь, но безмолвным от того он не сделался: голос Сатаны раздавался прямо в голове Антония, словно отголосок мыслей.
Не бойся, друг мой, отвечал смягчившийся голос, С собой я захватил достаточно воздуха, и мы отлично продержимся целую ночь. А если тебе будет угодно утолить жажду, то у меня найдется и вода, и кровь, чтобы удовольствие твое стало полным.
Я испил воды. Никогда не стану пить человеческую кровь, как бы ни мучила меня дьявольская жажда. Я смогу перенести любые несчастья, зная о том, что Господь любит меня и моя бессмертная душа обретет вечную жизнь.
Говоря эти слова, Антоний заметил, что вращавшийся вокруг своей оси мир двигается через космос, словно собираясь описать круг вокруг солнца. И луна, и мир совершали любопытный танец, но солнце, чей диск казался не больше луны, когда на нее смотришь, находясь в Египте, становилось все более и более громадным по мере того, как облако приближалось к нему.
Ожидал ли ты увидеть такие небесные сферы? шепнул дьявол из тайного уголка сознания Антония. Остался ли равнодушным, когда я пообещал тебе воздух, потому что ты никогда не верил в возможность существования вакуума? Думал ли, что сможешь дышать квинтэссенцией эфира, продвигаясь меж небесных тел по направлению к самому отдаленному царству неподвижных звезд?
Есть лишь один Бог, ответствовал Антоний. И я дышу по Его повелению.
Увы! Некоторое время тебе придется подышать по моему повелению, молвил враг человеческий. За пределами облака нет ни воздуха, ни эфира. Видишь ли ты, что мир представляет собой единую планетарную систему, вращающуюся вокруг находящегося в центре Солнца? Как по сравнению с громадным Юпитером мала планета Земля? Видишь ли ты, что главные спутники Юпитера и Сатурна сами так же велики, как миры, и у них, в свою очередь, тоже есть спутники? Замечаешь ли, как усеяно астероидами космическое пространство между Марсом и Юпитером? Различаешь ли гало, откуда являются кометы, вон там, за орбитами невидимых с Земли миров, все еще не названных любознательными астрономами?
Знакомый с историей об Эре, изложенной в «Республике» Платона, Антоний выискивал веретено Неизбежности и вслушивался в сладкозвучную песнь музыки сфер, но вовсе не был разочарован их отсутствием.
Я нахожусь в облаке, сотворенном властелином иллюзий. Отшельник счел, что нет нужды говорить вслух, ведь дьявол, обосновавшейся в нем, прекрасно услышит его мысли. Не можешь ты испугать меня пустотой и одинокими мирами. Если Земля действительно является странником в бесконечной пустоте, то я почувствую свое родство с камнями и пустынями пронзительнее, чем прежде.
Ты зовешь меня Властелином иллюзийа это прозвище, навязанное твоей верой, растолковывал дьявол. Я бунтарь, сражающийся с предрассудками, а потому хочу разрушить идолов, застилающих очевидность в твоих земных глазах. Не напугать тебя я стремлюсь, но пробудить. Сейчас ты видишь звезды, через царство коих мы движемся? Замечаешь ли, что они движутся и следуют своими собственными тропами вокруг хаоса в сердце Млечного Пути? Видишь ли туманности, что лежат за пределами звездной системы? Можешь ли разглядеть звезды, составляющие их, подобные Млечному Пути системы, гораздо более многочисленные, чем звезды в Галактике?
Экая самонадеянность! Которая, сдается мне, скорее говорит о твоем чувстве юмора, чем о болезни ума.
Я говорю правду, отвечал голос внутри Антония.
Если бы это было правдой, парировал Антоний, то она не равнялась бы даже одной миллионной части той великой истины, коей является вера в Господа и Его договор, заключенный с человечеством.
Но Антоний знал, что, покуда дьявол притаился в нем, позаимствовав голос его собственных мыслей, ему не удастся утаить своей готовности поверить в то, что их мир на самом деле мог быть не более чем заурядным камнем, покорно кружащим вокруг обычной звезды в тривиальной галактике Вселенной, столь огромной, что не найдется зрения столь острого, чтобы пробиться в ее глубины, и разума столь могущественного, чтобы распознать ее удел.
Однако весьма любопытным оказалось то, что дьявол будто бы не заметил этой непроизнесенной мысли, порожденной скорее страхом, чем сомнением.
Не всегда Вселенная была такой, продолжал Сатана. Сначала, четырнадцать миллионов лет назад, она была крохотной. До сих пор она расширяется, хотя ныне гораздо медленнее, нежели прежде, и так будет до тех пор, пока последние странствующие звезды не израсходуют свой угасающий свет и тьма не опустится на безжизненное пространство навсегда.
Бог сказал: «Да будет свет», напомнил искусителю Антоний. Он не говорил: «Да будет свет навеки». Но какая разница, коль скоро наши души в безопасности на его попечении?
души? переспросил дьявол.
Души людей, поправился Антоний. По крайней мере, те человеческие души, которым удалось избежать твоих темных когтей.
Облако словно замерло в пучине космоса, которая внезапно завертелась в каждом мыслимом направлении, целые звездные системы удалились, став лишь точками мерцающего света.
Не столь это ужасно, шептал дьявол, по сравнению с пустотой внутри атома, где материя распадается на живую математическую категорию и изменчивость отвергает определение твердости. Как бы мне хотелось показать тебе это, но око человеческого разума не способно на подобное воображение. Поверь мне, что внутри, как и снаружи, находится пустота и материя является более разреженной, чем ты можешь себе представить.
Нет пустоты там, где есть Бог, отвечал Антоний. А Бог вездесущ. Разве только неведом Он твоему мятежному сердцу, откуда Он был столь грубо изгнан.
Говоря эти слова, отшельник ощущал, что жажда крови становится все более и более нестерпимой; такое проклятие наслал на него дьявол, дабы возросла уязвимость Антония к абсурдным речам Сатаны.
Пустынник изо всех сил пытался скрыть свою следующую мысль, но в конце концов рассудил, что ему незачем скрывать от дьявола то, что он все еще предан Богу.
Теперь я вампир, продолжал он, не дожидаясь ответа на предыдущую фразу. Но грешен не более, чем в мою бытность человеком. Жажда моя велика, но я верю, что Господь убережет меня от зла. Я не стану пить человеческую кровь, как бы нестерпима ни была томящая меня жажда. Если моя жизнь должна стать столь суровым испытанием, то я все равно выстою.
А что, если ты будешь жить вечно? Если не сможешь умереть? шепнул дьявол. Что же будет тогда, друг мой? Что, если твоя жажда станет столь же безграничной, как непрестанно растущая бездна космоса?
В конце концов, напомнил Сатане Антоний, последняя звезда израсходует остатки света и тьма окутает мир навсегда. С Божьей помощью со мной ничего не случится.
Вокруг Антония сгустилось облако. Потом прошло через него, словно выворачивая наизнанку или вытягивая его в четвертое измерение, неподвластное глазам человека, но затем тьма межгалактической бездны обернулась знакомой темнотой земной египетской ночи. Антоний обнаружил, что, преклонив колени на камне и вглядываясь в пустынные дюны, стоит на краю утеса неподалеку от своей крепости.
Отшельник склонил голову и уже собирался возблагодарить Бога за избавление, но тут краем глаза заметил какую-то тень. Похоже на то, что тень отбрасывал человек, но Антоний-то знал, что доверять внешнему виду не стоит.
Он обернулся и оказался лицом к дьяволу, который нынче предстал перед ним в облике александрийского философа, который, как решил Антоний, скорее напоминал эпикурейца, чем неоплатоника.
Что же теперь? спросил отшельник, радуясь тому, что нынче может произносить слова вслух, хотя язык распух, а во рту пересохло. Больше некого тебе искушать и мучить? Хоть я и видел твою пустоту, но полон по-прежнему. Испить напитка ужаса и отчаяния желаю не больше, чем отведать человеческой крови. Полагаю, что отныне я вампир, но моя вера все же со мной. Не быть мне баловнем князя тьмы!
Не думай, что это соревнование, вновь напомнил отшельнику дьявол. Искушая тебя, я ничего не приобретаю и ничего не теряю. Мне вовсе не нужно, да и не хочется, ни твоей души, ни сердца, ни любви.
Но тем не менее и тебя мучит какая-то жажда, заметил Антоний. Может, ты тоже вампир, алчущий человеческой крови вопреки благим намерениям.
Есть жажда, допустил дьявол, и она, быть может, моя. Приходилось ли тебе, друг мой, встречать в своем одиноком убежище Сфинкса? Загадывала ли она тебе загадки? Я имею в виду истинные загадки Сфинкса, а не те, что выдумал Софокл.
Встречать Сфинкса мне не доводилось, ответствовал Антоний, вставая на ноги и стряхивая пыль с изорванной накидки. Но если и встречу, то узнаю под этой личиной тебя и отвечу так же, как отвечаю сейчас: я верю в Бога, и Иисус Христос мой спаситель. Я не боюсь никаких возможных последствий этого утверждения.
И все же даже среди христианского сообщества есть еретики, проговорил дьявол. Тех, кто поклоняется единому Богу и почитает спасителем Иисуса Христа, раздирают разногласия и сомнения. Если бы ты мог заглянуть в будущее Но осмелюсь предположить, что ты бы увидел его столь же избирательно, как видишь настоящее: через призму своей веры. Тебя назовут святым, если после отшельничества здесь, в крепости, отправишься проповедовать в Александрию и напишешь письмо императору Константину. Ты станешь легендой, я же в ней предстану в не столь безупречном свете, и все мои попытки искушения окажутся тщетными. Но укус вампиранаша с тобой тайна, так тому и быть навеки. В истории не обходится без секретов, а у мира, подобного твоему, их даже более, поскольку там пишут расчетливо.