Антоний вновь мог смотреть в глаза дьявола и снова отметил, что они по-прежнему тревожны, хотя прежняя боль поутихла. Отшельник видел, как Сатана облизнул губы, словно они пересохли от сухого ветра, порывисто налетавшего с дюн.
Священное Писаниеэто дар Божий, проговорил Антоний, хотя знал, что защищаться нет нужды. Там написаны заповеди, столь необходимы сейчас, когда пропал ковчег Завета.
Письмовесьма двусмысленный инструмент, заметил дьявол. Науку невозможно представить себе без измерений и вычислений, логических рассуждений и синтаксических сложностей. Но для изучения букв и чисел требуются особые учителя, и хранители культуры неминуемо ревностно относятся к контролируемой ими монополии, объявляя себя судьями веры. Но империя их недолговечна; если человек обучен читать, ему сподручнее размышлять и сомневаться.
Антоний вглядывался в линию горизонта на востоке, где чуть светлеющее небо возвестило бы приближение рассвета. Но тщетно. Вероятно, у ночи оставалось еще несколько часов. Отшельник тоже облизнул губы, на этот раз страдая от жажды, и не только крови.
Хочу показать тебе ответ на загадку Сфинкса, мягко проговорил дьявол. Загадку жизни и смерти, взросления и старения, конкуренции и отбора. Не могу заставить тебя осознать ее важность, но, несмотря на это, все же покажу.
Я изнурен, признал Антоний, но ты не сможешь меня победить. Жаждаисточник моих мучений, но она не дает мне покоя, и твои уловки не застанут меня врасплох.
Взгляни туда, молвил отец лжи, указывая на движущиеся по пустыне тени, где начали шевелиться и перемещаться дюны.
Антоний прекрасно знал, что в ночной пустыне лунный свет всегда готов сыграть шутку со зрением человека. Дымка, туманившая воздух днем, к ночи исчезала, но неверный ночной свет все равно был обманчив.
Отшельнику примерещилось, что сухой песок заклубился, очнувшись к жизни, затем отдельные вихри начали соединяться в имитации сложных органических форм: листьев и клубней, червей и клещей, слизняков и крабов, деревьев и змей. Он смотрел, как из крохотных семян и яиц все эти существа вырастают в сложных существ, которые, в свою очередь, производят еще больше семян и яиц, каждое вымирающее поколение сменяет последующее. Он наблюдал, как растут молодые особи, живые существа съедают друг друга, причем не беспорядочно, а в соответствии с соразмерным и закономерным порядком. Даже не менявшие места жизни растения, напоенные ветром и солнечным светом, всасывали в свою плоть вещества распада, и ничто из того, что могло бы стать плотью, не пропадало и не растрачивалось впустую, а всегда использовалось вторично и видоизменялось. Он видел, что в основе добычи пропитания всегда лежит принцип конкурентоспособности, соревнование присутствует и в стремлении отложить момент, когда всякая жизнь становится питанием, поэтому ни одно последующее поколение не было таким же, как предыдущее.
Все изменялось и будет изменяться впредь. Созданиепроцесс непрерывный, он никогда не будет завершен.
Антоний видел, что в результате этого процесса постоянных изменений появился человек, и сделал вывод, что, как и любой другой вид, человечество не застраховано от дальнейших изменений. Он понял, что людилишь часть сложнейшей системы, временный артефакт круговорота органической жизни, преходящая причуда вечной неугомонности молекул жизни, навсегда вовлеченных в процесс потребления и выделения, спешащих от одной формы жизни к другой и лишь замирающих на сущий пустяк времени для сна, смерти, мысли и веры. Отшельник решил, что нашел ответ на загадку сфинкса: жизнь наделена своей собственной энергией, обладает собственным круговоротом и деятельной сложностью процесса. Здесь скульптор не нужени Антоний почувствовал, что наверняка претерпит неудачу тот ваятель, который попытается смирить извечное изобилие природы.
Что мне до этого? вопросил дьявола Антоний. Я удалился в пустыню для того, чтобы избежать суматохи и смятения, а не вызывать их в собственном воображении. Именно в одиночестве каждый находит Бога. И становится ближе к Нему. Не стану утверждать, что мне неинтересны жизненные процессы, что я считаю их неуместными, но на первом месте для меня стоит бессмертная душа, неуязвимая для этого смущения.
И все же, друг мой, сказал дьявол, ты жаждешь воды, ты алчешь крови. Твоя плоть уязвима перед нуждой, и твой разум, может статься, окажется восприимчив к жажде, вызванной этой потребностью.
Переодетый философом отец лжи достал из складок одеяния кинжал, закатал рукав и разрезал кожу на руке от сгиба локтя до ладони.
Подойди и насыться, сказал он, а кровь из раны тут же хлынула ручьем и закапала на скалистый откос. Испей моей крови, удовлетвори жажду.
Не стану, отвечал Антоний. Ни ныне, ни впредь. Ты не сможешь вселить в меня ужас, о дьявол, ибо я покрыт броней моей веры в Бога и спасителя Иисуса Христа. Тебе не соблазнить меня, о искуситель, потому что я вооружен уверенностью в спасении и неприкосновенностью моей бессмертной души. Будет нужданапьюсь воды, но не крови. Я унесу свою жажду в могилу независимо от того, насколько долог будет мой земной путь.
Дьявол поднял руку и слизнул собственную кровь, что доставило ему изрядное удовольствие. Затем обернулся. Посмотрел назад.
Антоний не видел четыре крадущиеся фигуры до тех пор, пока дьявол прямо не взглянул на них. Может, они появились в тот момент, но скорее блуждали поблизости, потихоньку приближаясь под покровом темноты.
А-а! воскликнул дьявол, словно не удивившись им, хотя сам вовсе не замечал их присутствия до тех пор, пока его не заставил обернуться приглушенный звук. Вот те, кто никогда не откажется от крови. Хотя я сомневаюсь в том, что они томимы жаждой так же долго, как ты.
Он протянул руку, приглашая фигуры приблизиться.
Те осторожно подошли. По меньшей мере, они были удивлены, потому что не привыкли к подобным приглашениямили, вернее сказать, к каким бы то ни было приглашениям.
Антоний во все глаза смотрел на приближавшиеся фигуры, освещенные тусклым светом убывающей луны, все же прибавлявшей света к слабому мерцанию далеких звезд. Незнакомцы оказались такими тощими, что были похожи на ходячие скелеты, одетые в лохмотья, но глаза их были огромны, сияли ярко и алчно, а тонкие губы поджались в предвкушении пиршества.
Дьявол добровольно протянул им руку. Рана была большой, и все четыре существа могли бы присосаться к ней одновременно, по двое с каждой стороны руки. Если бы в Сатане было столько же крови, как в обычном человеке, то каждый из них мог бы насытиться вдоволь, и еще бы осталось. Но не это произошло.
Четыре вампира накинулись на добычу, словно стая шакалов, вцепились в свою жертву когтями, огрызаясь и терзая друг друга. Доведенные до бешенства жаждой крови и близостью ее удовлетворения, они наносили удары и раны куда попало, стараясь скорее не допустить до добычи товарищей, чем завладеть ею.
Они слизывали и высасывали кровь, лакали и глотали, но все же большая часть алой влаги лилась впустую. Дьявол свалился наземь, и тут же вампиры вцепились ему в руки, ноги и горло. Все раны кровоточили чрезвычайно сильно, что показалось Антонию необычнымсловно в слюне вампиров содержалось вещество, препятствующее свертыванию крови.
В родном городе Кома, да и в Александрии то тени от стены библиотеки, Антонию приходилось видеть голодных собак, дерущихся из-за кости. Но развернувшееся нынче перед его глазами действо было совсем иным. Даже изголодавшиеся собаки сохраняли к сородичам некое подобие уважения: скалились и рычали, вместо того чтобы набрасываться и наносить раны. Вампиры же подобной сдержанности не ведали. Они не скалились, не рычали, а сразу вонзали когти и зубы в тело соплеменников. Норовили выколоть друг другу глаза и вцепиться в горло смертельной хваткой. Но столь кровожадные намерения им никак не удавалось претворить в жизнь, время шло, кровь дьявола стекала на землю, и его смерть казалась неминуемой.
Дерущиеся очутились у кромки обрыва. Сначала сорвался один вампир, затемдругой. Остались двое, и драка сделалась гораздо менее хаотичной и более сосредоточенной.
Два оставшихся вампира сражались изо всех сил, а дьяволова кровь все сочилась из ран.
Ошеломленный Антоний не сводил глаз с поля боя.
Наконец один вампир упал и больше не всталон не умер, но все конечности у него были растерзаны, к тому же он, вероятно, потерял сознание. Победитель, которому тоже изрядно досталось, поспешил высосать оставшуюся кровь из последних иссякающих ручейков, сочащихся из дьяволовых ран, а также вылакать несколько лужиц, собравшихся в выемках скалы. Угощение показалось Антонию весьма скудным.
Ты не можешь позволить себе стоять парализованным страхом, друг мой, изрек вампир. Ведь ныне ты один из нас.
Ведь это ты укусил меня, так? спросил Антоний.
Какое это имеет значение? вопросом на вопрос ответил вампир, жадно облизываясь в поисках последней капли алой влаги. Дело сделано. Пойдем с наминаш путь лежит в Александрию.
С вами? переспросил Антоний. Думаю, отныне быть тебе одномуи поделом, ведь ты так подло обошелся со своими друзьями.
Они поправятся, заверил его вампир. Их будет томить жажда, но кости срастутся, а раны заживут. Никакая вражда по отношению ко мне терзать их не станет. Знают они, что наша силав численности, хотя в схватке за одинокую жертву может быть лишь один победитель. В Александрии все будет иначе. Городанаша вотчина Ежели ты останешься тут один, то в конечном счете живые люди тебя поймают. А изловив, они обезглавят тебя и сожгут. После этого уже не возродиться. Так что лучше пойдем с нами. Тебе есть чему поучиться.
Теперь в тебе кровь дьявола, сказал Антоний. Мне кажется, она придала тебе сил, но все равно ядовита.
Если бы твои слова были правдой, отвечал вампир, то для меня, проклятого давным-давно, была бы некая разница. Но кровь философа знакома мне на вкус. И судя по всему, я отведал эпикурейцаа он ядовит менее всех прочих.
Хоть с виду он был эпикурейцем, возразил Антоний, на самом деледьявол. А всего лишь около часа назад он был облаком прозрачной тьмы.
В пустыне полно джиннов, сообщил вампир. В их жилах не течет кровь, но зато они могут сыграть с тобой шутку. С жаждой все проще. Если он поднимется вновь, то станет одним из нас. Но они не всегда встают. Мне повезло, и тебе тоже. И ему, хотя, когда он очнется, так ему не покажется. Существо мотнуло головой в сторону бывшего соратника и противника, все еще лежащего без сознания.
Ты не можешь причинить мне вред, чудище, твердо сказал Антоний.
Еще как могу, отвечал вампир. Но какая мне с того польза? К тому же тебя немало накажет жажда, коль скоро ты собираешься продолжать упорствовать. Мы зовем тебя с нами. Не хочешьдело твое.
Я буду молить Господа о спасении, дерзко отвечал Антоний. Я стану гордо переносить жажду, благодарный за то, что меня пытались соблазнить, но не преуспели в этом, и я выстоял. Я буду до смерти охранять свою бессмертную душу, которую затем вверю в любящие руки моего спасителя Господа. Дьяволу не удалось сбить меня с пути истинного, и тебе не удастся.
Вздрагивая от боли в позвоночнике и всех членах, вампир поднялся на ноги. Склонился над телом дьявола, затем опустился на колени подле него.
Может, он очнется, пренебрежительно бросило чудовище. Правда, я в этом сомневаюсь. Уж очень ему досталось. Говорят, вампира можно прикончить, обезглавив и предав тело огню, но это лишь суеверные страшилки. Не утруждай себя приглашением в развалины твердынидо наступления следующей ночи я устроюсь в тени под прикрытием утеса. Уверен, что не хочешь вместе с нами отправиться в Александрию? Конечно же, они в итоге примутся охотиться за нами, и придется податься куда-нибудь еще, но тем временем у нас будет предостаточно крови. Ведь городнаша естественная среда обитания.
Собравшись с силами и мыслями, Антоний встал напротив вампира, глядя на распростертое тело убитого, добровольно выбравшего смерть. Отшельнику пришлось согласитьсяневозможно поверить в то, что труп очнется к жизни, но дьявол ведь мастер обмана. Он резко повернулся и пошел прочь по направлению к крепости. Конечно же, Антоний знал, что вампир смотрит ему вслед, но не обернулся.
«Плоть отвлекает от праведного пути и сеет смуту, сказал отшельник себе, ясно формулируя мысль. Умерщвление плотидело другое. Дух способен воспарить над любыми позывами тела. Молитва укрепит меня вне зависимости от того, сколько лет мне суждено терпеть мучения. Я сделаю так, как хочет Господь, пусть даже мне суждено дожить до ста лет».
История гласит, что Антоний прожил до ста пяти. Но он знал, какой лживой способна стать история, когда к ней прикладывают руку летописцы, посему перестал считать годы задолго до смерти. Когда же его официально признали святым, Антоний смог вознестись на небо и оттуда взирать на землю, а потому с интересом наблюдал за тем, как его закадычный враг дьявол вновь попытал счастья в Гейдельберге тринадцатью столетиями позже. Результат был несколько иной.
После этого города во всем мире резко пошли в рост, а вампиры принялись множиться. Антоний прикидывал, скоро ли всему придет конец и не пора ли попробовать создать мир где-нибудь еще в обширной и многогранной Вселенной, но в намерения Бога он посвящен не был.
Собственно говоря, сказала ему святая Леокадия как-то раз, когда они следили за внезапным началом и быстрым течением Третьей мировой войны, я ничуть не жалею, что оказалась здесь. Ни по чему, оставленному в земной жизни, я не тоскуюразве что Она умолкла, как обычно делают все святые, когда разговор касается этой темы.
Антоний был слишком вежлив, чтобы закончить предложение вместо нее, хотя прекрасно знал, что та имела в виду. Сам он уж точно не тосковал по устрашающей жажде крови, которую дьяволов приспешник столь безжалостно на него наслал, ни по одному из тысячи прочих несчастий, унаследованных его плотью, приятных и не очень, но сколь часто грустил он о маленьких умственных потрясениях, которые стимулировали разум в то время, когда его вера готовилась обрести окончательное становление.
Теперь святой знал, как был прав, веря в спасение и Божью благодать, во что будет верить и впредь. В неотразимости этого утверждения определенно было бесспорное удовлетворениено также он сейчас понял, что имел в виду дьявол, когда утверждал то, что Воистину, никакого интереса в победе над душой Антония у дьявола не было, и он на самом деле пытался подтолкнуть его к ответу на загадку Сфинкса.
Осознав это, святой Антоний время от временилишь чуточкутосковал по своему искушению.
Дожди, лившие вот уже несколько дней, прекратились, и небо над Прагой приняло желтовато-голубой оттенок. Лицо Тихо Браге ласкал легкий ветерок. Близилась осень. Чтобы не чихнуть, он прикрыл свой фальшивый нос, отлитый из золота и серебра, теплой ладонью и направился вверх по склону холма, от вывески «Золотой грифон» к группе замковых строений, в центре которой возвышался собор. Стоит чихнуть пару рази люди могут вообразить, что в эти края возвращается чума. А было бы недурно: двор бы тут же покинул Прагуа значит, и он тоже!
Нос согрелся, и Тихо невольно вспомнил, как в Риме горело на костре живое телотело Бруно. Еще в феврале его сожгли за то, что он утверждал, будто весь наш мир вращается вокруг Солнца и существует еще множество обитаемых миров. Разумеется, учение Коперника о гелиоцентризмеполный бред, но разве же можно сжигать заА теперь эти проклятые тупые твари, эти злобные капуцины обвиняют Тихо в колдовстве и использовании черной магии.
Говорили, будто молитвы монахов, возносясь из их резиденции, расположенной возле дворца, мешали течению его алхимических опытов и обычный металл никак не хотел превращаться в золото. И ходили слухи, будто Тихо, личный астролог и советник императора, убедил Рудольфа прогнать монахов прочь.
«Золото, как же!»пробормотал Тихо по-датскина языке, который ни один случайный прохожий не смог бы разобрать.