Сейчас причина того, почему он пил, была вполне понятна. Смотреть в прошлое всегда просто. А в будущее? В те дни это называли предвидением. Был ли у него такой дар? Он помнил плохо. Но он почти забыл очень многое. Именно поэтому попытки проследить разные нити, сплетавшиеся в полотно памяти, не надоедали вовек.
Он пожалел, что в мыслях промелькнуло это словоОн все-таки продолжал надеяться, что это не навсегда. Он был заперт здесь на очень, очень, очень долгий срок, но не навеки. Он не останется здесь навечно. Не могло быть такого.
Или могло?
Он был невыносимо голоден.
Ах да, таверна. В мыслях он снова туда вернулся. Вот тогда он голоден не был. Он уже съел свою порцию и выпил много вина, красного, как кровь.
Каково было вино на вкус? Он помнил сладость, помнил, как оно затуманивало голову почти так же, как теперь любая пища. Но вкус? Вкус был воспоминанием воспоминания о воспоминаниидо такой степени расплывчатым, что и вовсе перестал быть воспоминанием. Он забыл вкус вина, так же как вкус хлеба или нута. Но вот чеснокчеснок он все еще узнавал.
Он помнил, какие ощущения были при пережевывании твердой пищикакой бы она ни была на вкуси как она превращалась в массу, которую было легко проглотить. Окруженный мраком, он почти улыбнулся: ему не приходилось заботиться о пережевывании чего-либо уже очень давно.
Так что же он только что вспоминал? Как легко мысли разбредались здесь, во тьме! Но ничего не поделать Ах да, таверна. Вино. Ощущение чаши в руках. Напиток распространял аромат, почти такой же упоительный, как Нельзя позволять мыслям двигаться в этом направлении, а то их будет уже не собрать. Голод был невыносимым.
Значит, таверна. Вино. Чаша. Последняя чаша. Он помнил, как произнес: «Сказываю вам, что не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в царстве отца моего».
Они кивали. Он не мог вспомнить, внимательно ли они его слушали и воспринимали ли всерьез. Как долго можно воздерживаться от вина? И что можно пить вместо вина? Воду? Молоко? Только в этом случае вы заработали бы несварение
А он сдержал данное тогда обещание. Он держал слово дольше, чем предполагал, и даже дольше, чем надеялся. Он все еще держал слово и сейчас, по прошествии стольких лет.
Скоро, совсем скоро у него будет чем утолить жажду.
* * *
Если верить телевизионщикам, то можно подумать, что онпервый Папа Римский, который когда-либо выбирался. Его предшественник правил долго. Настолько долго, что никто из журналистов не помнил предыдущего избрания. Им, похоже, казалось, что ничего подобного раньше не происходило. Один из нихестественно, американецпо наивности заявил, что, мол, «нового Папу назвали вслед за предыдущим».
Он не был весельчаком, но в тот момент не смог сдержать смеха. Что, по мнению этого растяпы, означает римская цифра после его имени? Его назвали не вслед за предыдущим Папой, а вслед за пятнадцатью предшественниками!
В скором будущем ему предстоит решить, что делать с Соединенными Штатами. Слишком многие американцы полагают, что могут оставаться верными католиками, несмотря на то что пренебрегают канонами, которые им не по душе. Но чем они тогда отличаются от протестантов? Как бы сказать им, что так нельзя, иначе они автоматически превращаются в протестантов? Хорошо, что не приходится решать прямо сейчас,
В этот первый день его правления произошло столько всего. Если этих событий недостаточно, чтобы переполнить душу человека, то ее вообще ничто не сможет переполнить. Скоро он научитсяПапой. Скоро, но не сразу.
Как будто в ответ на его мысли к нему приблизился маленький коренастый итальянец, даже не священник, а дьякон. Подойдя, он стал ждать, когда его заметят. Новый Папа уже видел этого человечка раньше, только не помнил, когда именно и сколько раз. Вернее, он помнил не то, что его, этот дьякон был, пожалуй, самым неприметным из людей, но помнил его присутствие по сильному запаху чесночных колбасок, который тот словно носил с собой.
Когда стало ясно, что дьякон не уйдет, Папа едва заметно вздохнул:
Что вы хотели, Джузеппе?
Прошу извинить меня, святейший отец, но осталось еще кое-что, что должен исполнить каждый новый ключник.
Вот как? на этот раз Папа заинтересовался. А я полагал, что знаю все ритуалы. Сказать по правде, он был уверен, что знает все ритуалы. Точнее, был уверен до настоящего времени.
Дьякон Джузеппе только покачал головой. Он выглядел очень уверенно, даже самоуверенно.
Нет, ваше святейшество. Этот ритуал известен только Папе. Только ему и членам ордена Пипистреля.
Какого ордена?! Новый Папа также находился в уверенности, что знает все ордены Ватикана, будь то религиозные, или почетные, или и то и другое одновременно.
Ордена Пипистреля, терпеливо повторил Джузеппе. Нас мало, и о нас не слышно, но мы здесь самый древний орден. Мы стоим почти у самого истока всего. В голосе Джузеппе звучала гордость.
Вот как. Папа постарался придать своему тону безразличие. Любой орден, дата основания которого была неопределенной, требовал, чтобы его признали старше, чем у людей имелись основания верить. Несмотря на это, он никогда не слышал об ордене, амбиции которого заходили бы столь далеко. Они находятся у самого истока?
Получается, что вы пришли сюда вместе со святым Петром?
Совершенно верно, ваше святейшество. Мы занимались его поклажей, сказал дьякон Джузеппе совершенно без всякой иронии. Он либо сам твердо веровал в то, что говорит, либо его настоящим призванием были театральные подмостки.
А мой друг и предшественник Он тоже исполнял этот ритуал? спросил Папа.
Да, синьор, как и все до него. И если вы не исполните это, то не сможете быть Папой Римским в полном смысле. Вы не сможете понять, что такое папство.
«Масонство. У нас здесь свое собственное масонство. Кто бы мог подумать!» Масонский орден, естественно, был не таким древним, как хотели верить его члены. Но это не имеловероятно, не имелоотношения к делу.
Ладно, сказал Папа. Нужно идти до конца, что бы от меня ни требовалось.
Дьякон Джузеппе поднял правую руку в почтительном жесте.
святейший отец, сказал он. Я знал, что вы человек основательный. Он кивнул, довольный тем, что подобрал правильное слово.
Папа также кивнул, признав справедливость высказывания.
Дьякон Джузеппе повел его по длинному нефу собора Святого Петра, придерживая за локоть. Вдаль от папского престола и в направлении главного входа. Мимо почитаемой всеми статуи святого Петра и алтаря святого Иеронима, мимо капеллы Святого причастия ипо правую руку от Папынадгробий Иннокентия VIII и Пия X.
Недалеко от главного входа в пол был вмурован красный порфирный диск, отмечавший место, где в старом здании собора, предшествовавшем великолепному творению Бернини, Карл Великий был коронован и стал римским императором. Сейчас, к великому удивлению Папы, диск окружали красные шелковые драпировки, скрывая его из виду.
Папа снова удивился:
Я прежде никогда не видел этих драпировок.
Они принадлежат нашему ордену, сказал Джузеппе так, как будто этот факт все объяснял. Ему, конечно, все было ясно, в отличие от его спутника. Заметив это, он добавил:Мы нечасто их используем. Следуйте за мной.
Папа последовал за ним. Как только он оказался внутри пространства, огороженного драпировками, он удивился еще раз:
Я не знал, что диск поднимается.
Вы и не должны были этого знать, святейший отец, сказал дьякон Джузеппе. Вы, наверное, полагали, что ритуал совершается в Священном гроте. Это кажется логичным, тем более что там находятся надгробия пап и даже, как говорят, могила самого святого Петра. Вероятно, так и было многие годы назад, но очень давно. Сейчас посвящение проходит здесь, и здесь его место. Аминь. Дьякон перекрестился.
Тут Ступени вниз? произнес Папа. Сколько еще чудес таит в себе Ватикан?
Да. Туда мы и спустимся. После вас, святейший отец, сказал Джузеппе. Осторожно, ступени крутые, а поручней нет.
* * *
Воздух. Дуновение свежести. Даже за запертыми и защищенными от него дверями он уловил движение воздуха. Его ноздри невольно дернулись. Он знал, что означает свежий воздух, как голодная собака знает, что звонок является сигналом к выделению слюны. Когда он был человеком, то все время находился на воздухе. Он не придавал воздуху никакого значения. Он жил в нем. И, прожив не так долго, на воздухе он умер.
Распятие как вид казни придумали римляне, а не евреи. Евреи даже животных старались убивать наиболее гуманным способом. Когда им приходилось убивать людей, то дело быстро решал меч или топор. Но римляне хотели, чтобы осужденные на казнь мучились и чтобы толпа видела их мучения. Они считали, что в результате преступников должно стать меньше. Количество распятого народа ставило данный аргумент под сомнение, но римляне не рефлексировали на этот счет.
Что до мучений Здесь римляне были правы. Эта боль была самым страшным переживанием в его жизни. Мужество покинуло его, и он выл от боли, вися на кресте. Потом он потерял сознание. Обморок был настолько глубоким, что солдаты и зрители подумали, что он мертв.
Он смутно помнил, как его снимали с креста: когда вытаскивали гвозди, которыми он был приколочен, пытка повторилась. А за ней последовала еще одна, когда один из римских солдат укусил его, достаточно сильно, чтобы вскрыть плоть, но все же не настолько сильно, чтобы заставить стон протиснуться по пересохшему горлу и сорваться с потрескавшихся губ.
Как хохотали над ним римские солдаты! Это воспоминание было его последним человеческим воспоминанием: веселье римлян по поводу дикой выходки одного из них. Когда он очнулся и снова стал вспоминать, он был уже другим.
Хотя нет. Было еще кое-что. Они звали укусившего его человека Дакицием. В то время он, находясь в полумертвом состоянии, не понял, что это означало. Но несмотря на это, он не забыл имени, вероятно, уже в тот момент он начал меняться. В течение некоторого времени он был уверен, что это всего лишь имя.
Осознание пришло позже. означало человек из Дакии. Сегодня практически никто не смог бы сказать, где в свое время находилась Дакия. Ее границы примерно совпадали с границами современной Румынии. О Румынии ходило множество слухов Он не знал, которые из них были правдой. Истории о прохождении под дверями точно были ложью, иначе он бы уже давно воспользовался возможностью. Но вот сомневаться в правдивости других слухов ему не приходилось, принимая во внимание то, что случилось с ним самим.
А сейчас он уловил движение воздуха. Скоро, уже очень скоро
* * *
Как давно это здесь? спросил Папа. Я и не подозревал, что нечто подобное находится под собором!
Витая каменная лестница казалась очень древней. Правда, дьякон Джузеппе освещал ее не с помощью мерцающего масляного светильника, но большого яркого карманного фонаря, который он извлек из глубокого кармана в своем черном одеянии.
Насколько мне известно, ваше святейшество, это помещение находилось здесь со времен святого Петра, ответил Джузеппе с совершенно серьезным видом. Как я уже рассказывал вам, орден Пипистреля несет ответственность за то, что Петр привез с собой.
За что же именно? спросил Папа, уже с нотками нетерпения в голосе.
Я не хочу говорить об этом прямо сейчас. Скоро вы увидите сами. Я также являюсь и ключником. С этими словами дьякон извлек из кармана связку ключей.
Папа остановился и оглянулся. Джузеппе любезно посветил фонарем на ключи. Они были совершенно обычными: современная работа, такая же неинтересная, как и фонарь. Папа ожидал увидеть массивные древние ключи, изъеденные ржавчиной или ярью. Но ничего подобного.
Когда ступени закончились, они пошли по короткому коридору, который упирался в огромную стальную дверь. Туфли понтифика шаркали по вековой пыли. Поднятые в воздух пылинки плясали в луче света.
Кто был здесь в прошлый раз? спросил он почти шепотом.
Предшественник вашего святейшества, конечно, отвечал Джузеппе. В сопровождении моего предшественника.
Он отпер стальную дверь: замок работал безупречно. Придерживая ее, чтобы пропустить понтифика, дьякон продолжил:
Естественно, раньше дверь здесь была деревянная. Дерево раньше было везде. Дверь заменили после войны. Как известно, береженого Бог бережет.
От чего бережет? На этом вопросе Папы дверь за ними закрылась со щелчком, в звуке которого была какая-то необратимость и безысходность, словно означавшая, что пути назад нет.
На внутренней стороне двери висело большое красивое распятие. Впереди на некотором расстоянии от них находилась еще одна похожая дверь.
Бережет от того, что Петр привез с собой, конечно, пояснил Джузеппе.
Да перестаньте же играть со мной в игры! возмутился Папа, человек гордый и ранимый.
Что вы, какие игры! Джузеппе снова перекрестился. Богом клянусь, ваше святейшество, что не играю с вами! Дьякон казался не менее гордым и ранимым, чем Папа.
И тут из того же самого кармана, что и фонарь, он извлек длинную, фаллической формы колбаску и откусил большущий кусок. Запах перца и чеснока ударил Папе в нос. Но даже в большей степени, чем этот раздражающий запах, его вывела из себя неуместность поступка. Он выбил колбаску из рук Джузеппе прямо в пыль на полу.
Прекратите же!
К его великому изумлению, итальянец поднял колбаску, стряхнул с нее столько пыли, сколько смог, и снова откусил. Понтифик потерял дар речи.
Не примите за оскорбление, ваше святейшество, жуя, пробормотал Джузеппе. Мне это необходимо. Это тоже часть ритуала. Господь поразит меня насмерть, если я лгу.
Он сказал «а не «Да». Папа, беспощадно любивший точность, сразу же отметил разницу. Указав на дверь перед ними, он спросил с неожиданной и пугающей дрожью в голосе:
Что за дверью?
Пустая комната, ответил дьякон.
А дальше? Дальше там что-то есть?
Вспомните Тайную вечерю, святейший отец, сказал Джузеппе, но лучше от этого Папе не стало.
* * *
Он подумал о своей последней трапезе, но это не принесло облегчения. Чувство голода было невыносимым. Все было слишком давно. А эти были здесь, близко. Он слышал, как они говорят на языке, который в какой-то степени походил на латинский. Он видел, как в щели под дверью пляшет свет.
Свет любого происхождения обжигал ему глаза, но он готов был терпеть. Он чуял их запах. Запах человеческой плоти был самым вкусным запахом на свете, хотя всегда, когда ему доводилось ощущать этот запах где-то поблизости, к нему обязательно примешивался и другой запах, который был ему ненавистен.
Его стражи хорошо знали свое дело. Даже не будь чесночного запаха, оставалась дальняя дверь с распятием: она все равно удержала бы его здесьона и его в заточении. Он вкушал иронию этого несчитаное число раз.
Вот кровь моя, сказал он когда-то. Вот тело мое.
И в этом ирония. Но сейчасуже совсем скороон собирался вкусить нечто послаще, чем ирония.
Где бы он сейчас был, если бы не Дакиций? Уж точно не здесь. Он предположил, что его тело осталось бы лежать в гробнице, а его дух воспарил бы на небесатуда, где ему должно находиться. Остался ли в нем еще дух? Или осталось только тело, только голод, только жажда насыщения? Он не знал. Ему было все равно. Все это было слишком давно.
Дакиций, скорее всего, сам был новообращенным, когда кусал его, либо в своем упрямстве верил, что все еще остается человеком. После укуса отодвинуть камень у выхода из гробницы оказалось легко. Общаться и ходить с друзьями тоже было несложнов течение какого-то времени. Но затем солнце стало причинять ему боль и начался голод. Стала казаться естественной потребность укрываться от дневного света. Так же как и необходимость утолять голод, если подворачивался случай
Уже скоро. Уже совсем скоро!
* * *
Зачем вспоминать Тайную вечерю? потребовал ответа Папа.