Зачем?
Для этого ты здесь.
Чтобы встретиться с ними? Призрак кивнул.
Хорошо. Как-нибудь.
Ты не хочешь.
Он посмотрел ей в глаза.
Может, и не хочу.
Тебе не удастся этого избежать, сообщила Кэрол.
Посмотрим.
Они обменялись взглядами, и он вдруг понял, что нежелание встречаться с семьей обосновано тем, что он по-прежнему чувствует себя виноватым в их гибели. Он виноват в том, что их убили. Если бы он не перестал встречаться с Донной, если бы он не оттолкнул ее, она бы не стала мстить. Черт, если бы он с самого начала не связался с ней, не начал с ней встречаться, то не пришлось бы и обрывать эту связь. Как ни крути, все равно именно он виноват в том, что родители, брат, сестры были убиты, и именно поэтому он не хотел разговаривать с ними, встречаться с ними, поэтому он испытал жуткое чувство неловкости просто от того, что увидел их снова. Неизвестно, знает ли эта версия семьи о том, что с ними случилось или должно случиться, но он не мог исключить этого, боялся услышать обвинения в свой адрес. Он мог вынести сверхъестественных змей, воскресших призраков и подмигивающие рисунки, но сомневался, что сможет справиться с этой ситуацией.
Поговори с ними, сказала Кэрол.
Нортон прокашлялся и впервые за все прошедшие годы, десятилетия вновь ощутил себя маленьким мальчиком, испуганным и волнующимся.
Не могу.
Ты должен.
Не могу.
Ты видел Биллингса?
Он отрицательно покачал головой, давно уже озабоченный отсутствием наемного работника.
Он мертв, сказала Кэрол, и Нортон почувствовал, как ее голос дрогнул от страха. Она организовала его убийство.
Она?
Донна. Нортон похолодел.
Поговори с родителями, повторила Кэрол. Поговори со своей семьей.
После этого призрак начал исчезатьне отлетел куда-то, не растаял, а как бы рассыпался на отдельные составляющие, которые, меняя форму и цвет, сливались со стенами, полом и потолком и исчезали.
Он поозирался, потом уставился на то место, где она только что стояла. Это была реальность или тоже мираж, созданный Домом?
Или то и другое?
Понять это было невозможно, и в конце концов он решил, что это не имеет значения. Он поверил ейона говорила правду. Ее сообщение поступило вовремя. Как бы он ни боялся этой встречи, Нортон понял, что просто обязан появиться перед семьей и поговорить с ними. О чемэто он не знал. Но решил, что это само собой прояснится.
Как намек, впереди послышались голоса. Он узнал смех Даррена, повизгивание Эстеллы. Он медленно пошел на эти голоса, вытирая о штаны внезапно вспотевшие ладони, отчаянно пытаясь сообразить, что должен сказать им.
Через открытую дверь в коридор падал свет. Глубоко вдохнув, он вступил в эту освещенную полосу.
И оказался уже не в гостиной, а в общей комнате. Сестры и брат сидели на полу в пижамах, собравшись в кружок у радиоприемника. Матьв кресле у камина с вязаньем на коленях. Отецв своем кресле, поближе к свету, с книгой в руках. В сознании возник образ их обугленных голов в духовкечерных, в лохмотьях облезшей кожи, слипшихся, и он на миг прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул, прогоняя кошмарное видение.
Открыв глаза, он обнаружил, что вся семья внимательно на него смотрит. Мать замерла со спицами в руках, отец отложил книгу в сторону. Он понимал, что этого на самом деле не может бытьвсего несколько минут назад они все были наверху, в пустой библиотеке, и играли в парчизи и никаким образом не могли успеть за это время спуститься вниз, переодеться и вдобавок рассесться таким образом, но это выглядело как реальность, и он понял, что даже если физические характеристики здесь не соблюдаются, то реальность ощущенийнеоспорима. Он посмотрел на отца, потомна мать.
Привет, произнес Нортон.
Где ты пропадал? сердито буркнул отец и вернулся к книге.
"Фиббер Макги" уже идет, сообщила мать, показывая на радиоприемник.
Он растерялся. Он ожидал чего-то... иного. Однако родители восприняли его как ребенка, просто где-то задержавшегося и опоздавшего к своему любимому радиосериалу. Совершенно рядовой вечер, когда семья вся в сборе. Он чувствовал, что должен что-то сделать, но не понимал, что именно. Может, включиться в игру, изобразить ребенка и постараться вписаться в эту уютную маленькую сцену? Или разрушить чары, остаться самим собой, сказать им то, что должен сказать, задать вопросы, на которые хочет узнать ответ?
Немного поколебавшись, он вышел на середину комнаты и выключил приемник. Брат и сестры недоуменно воззрились на него, но он проигнорировал их и обернулся к родителям.
Нам надо поговорить, заявил он. Нам надо поговорить про Донну.
Отец снова отложил книгу. Мать уронила вязанье на колени.
Это плохая девочка, сказал Нортон. Отец согласно кивнул.
Противная, пискнула Белла. Она любит играть в секс.
Он ждал, что родители прикрикнут на дочку, обругают, запретят произносить такие непристойности, но они, можно сказать, и ухом не повели, не сводя с него внимательных взглядов.
Да, она гадкая, сглотнув комок, подтвердил Нортон. Она действительно любит заниматься сексом.
Родители переглянулись.
Он был пожилым человеком, старше отца, отцу его даже не суждено дожить до таких лет, и тем не менее чувствовал детскую робость, выступая вот так, перед всей семьей, посреди комнаты. Его бросило в жар. Он чувствовал, как горят щеки.
Я знаю, потому что сам занимался с ней этим, продолжил Нортон, глядя в сторону. Но я... я перестал. Ей это не понравилось. Теперь она задумала... он откашлялся, задумала убить вас. Всех.
Она любит играть в смерть, сказала Белла.
Он обвел взглядом семьюотца, мать, сестер, брата.
Вы понимаете, о чем я говорю? Вы в опасности! Если вы ничего не сделаете, вам грозит смерть, вам всем отрежут головы!
Что, по-твоему, мы должны сделать? спокойно произнес отец.
Не знаю! в бешенстве крикнул Нортон. Выследить ее! Убить! Пристрелить!
Убить Донну? Твою маленькую подружку? Дочку Биллингсона?
Нортон сделал шаг вперед и вскинул вверх руку с выставленным указательным пальцем в классической позе оратора.
Она не дочь Биллингсона, веско заявил он. Они даже не родственники.
Впервые на лицах родителей мелькнула озабоченность.
Нет, что ты, она ему дочь! возразила мать.
Он когда-нибудь говорил об этом? Вам он об этом говорил? Вы вообще хотя бы раз видели их вместе?
Нет, но... Она умолкла, задумавшись.
А ты это откуда знаешь? подал голос отец.
Он сам сказал мне. Биллингсон. Перед тем как исчезнуть.
Исчезнуть? То есть?
Его не стало. Она убила его. Или организовала это убийство. Нортон опустился перед отцом на колени. Ты знаешь, что это за Дом. Ты знаешь, для чего он предназначен. Ты знаешь, почему мы все здесь...
Отец метнул в сторону матери взгляд, полный бешеной ярости.
Я же категорически предупреждал тебя!
Мама ничего не говорила, перебил Нортон. Я сам это выяснил. Пристально глядя отцу в глаза, он с нажимом продолжил:
Она запретила тебе говорить об этом. Она запретила тебе нам это говорить, правда?
Отец нехотя кивнул, соглашаясь.
Оназло.
Я знаю. Весь этот Домзло!
Нет, ты не прав.
Даррен, Белла и Эстелла затихли как мышки. Нортон поглядел на них. Они выглядели испуганными, но не очень удивленными, словно просто услышали правду, о существовании которой подозревали, но боялись узнать наверняка.
Она любит играть в смерть, негромко повторила Белла.
Да, устало кивнул отец. Это верно. Они начали разговаривать. Первый и единственный раз они все вместеон, родители, брат и сестрыбеседовали между собой так, как беседуют семьи в телесериалах и кинофильмахоткрыто, искренне, и это вызывало огромное облегчение. Он чувствовал себя так, будто огромная ноша свалилась с плеч. Он узнал, что Донна приставала к каждому из них, предлагала себя и отцу, и матери, навязывалась в подружки сестрам, старалась завести дружбу с братом.
Он сам оказался единственным, кто заглотнул наживку, причем хотя всем было об этом известно, хотя она сама гордо сообщала им об этом со всеми подробностями, никто не сказал ему ни слова, никто даже не обсуждал это между собой. В этой семье в это время и в этом месте было просто не принято обсуждать подобные темы. Именно недостаток общения вкупе с его личной слабостью и глупостью оказались детонатором сложившейся ситуации и довели ее до неизбежного финала.
Неизбежен ли такой финал до сих пор?
Он очень надеялся, что нет. Он уже чувствовал себя лучше, свободнее, ближе к семье, чем когда бы то ни было. Может, безосновательно, но в душе крепло ощущение, что одним этим разговором, одной откровенной беседой они уже изменили ход событий, избежали повторения того, что однажды произошло.
Спустя несколько часов мать зевнула, сложила свои вязальные принадлежности в корзинку, скатала шерстяной платок, над которым работала, и сообщила:
Пора спать. Думаю, для одного вечера откровений более чем достаточно.
Дети, явно усталые, поднялись и без особых возражений двинулись в направлении своих комнат.
Отец встал из кресла и протянул Нортону ладонь. Они обменялись крепким рукопожатием. Он не мог припомнить, здоровался ли он вообще хоть раз с отцом за руку, и это действие более чем что-либо напомнило ему о том, что он давно взрослый.
Мы найдем ее, пообещал отец. Мы все будем искать. А потом решим, что делать дальше.
Нортон кивнул. Он и сам чувствовал себя жутко уставшим. На пороге комнаты он обернулся, помахал рукой, прошел по коридору и начал подниматься по лестнице наверх, к себе в спальню. Незнакомое ощущение огромности помещения, которое он испытывал ранее, пропало. Дом уже казался уютным, комфортным, не пугающим и все запрещающим, а... домашним.
Однако принять душ еще храбрости не хватило. Он зашел в ванную, решив просто умыться. Из крана потекла красная густая жидкость. Несомненно, он должен был поверить, что это кровь, но жидкость пахла водой. Он сунул руки под кран На них не осталось никаких следов. Наклонившись, он набрал полные горсти этой жидкости и плеснул в лицо, наслаждаясь холодной освежающей влагой. Заснул он совершенно счастливым.
Глава 14Марк
Марк открыл глаза.
Он сидел на крыльце в кресле.
Была ночь. На севере, как маяк во мраке пустыни, светилось полукруглое оранжевое заревоогни Драй Ривер. Разрозненные огоньки мерцали и на юге, и на востоке, и на западе, где располагались соседние ранчо. Безлунное небо усеивали мириады крупных звезд. Он без труда мог определить знакомые созвездия.
Напротив, в подвесном кресле-качалке, сидели родители, голова к голове. Справа, на верхней ступеньке крыльца, Кристен.
Семья вся в сборе.
Нерешенные вопросы.
Прищурившись, он всмотрелся в сестру. Несмотря на то что единственный свет падал из квадратного окна гостиной, расположенного футах в десяти от крыльца, Марк мог отчетливо разглядеть ее. Она была ребенком, той Кристен, которую он знал, а не той, с которой встретился недавно.
Она что-то сказала, словно отвечая на заданный кем-то вопрос, и он понял, что очутился в середине разговора, неспешной беседы из рода тех, которые ведутся теплыми летними вечерами и когда долгие паузы между фразамискорее правило, чем исключение. Они часто так беседовали, когда он был маленьким; именно в такие моменты он ощущал наибольшую близость с родителями. Время, когда закончены все дневные хлопоты, завершены все необходимые дела, а другие отложены до завтрашнего утра, единственное время, когда родители действительно расслаблялись, не выглядели переутомленными, перегруженными заботами или нервным стрессом.
Единственное время, когда они не работали ради Дома, единственное время, когда они могли позволить быть самими собой.
Тогда он этого не понимал, но, вероятно, чувствовал. Эти вечерние посиделки на крыльце были для него чем-то почти священным, резко отделенным от дневной жизни семьи, от жизни внутри Дома, и именно поэтому очень не хотелось заводить речь про Биллингса, его дочь и все остальное. Он знал, что должен поговорить об этом с родителями, но не хотелось портить настроение, и он решил подождать удобного момента, чтобы как можно естественней перевести разговор на эту тему.
Ночной ветерок нес прохладу, дневная жара спала. Помимо всепроникающего запаха цыплят, Марк чувствовал запах мескито и целый букет ароматов степных цветов, ведущих ночной образ жизни.
Он слушал мать, слушал отца, слушал сестру, получая огромное удовольствие от того, что имеет возможность снова побыть с ними вместе. Родители вспоминали прошлое, строили планы на будущее, он постепенно задремал и незаметно для себя заснул.
Проснулся он уже утром.
Он сидел в том же самом кресле, только кто-то заботливо укутал его одеялом, как маленького. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Слышался звук мотора отцовской машины. Значит, время завтрака уже прошло. Он удивился, почему его не разбудили, чтобы принять пищу надлежащим образом и в надлежащее время.
В беседе они так и не коснулись темы девочки. Не говорили они и ни про Дом, и ни про Биллингса. Марк откинул одеяло, потянулся и встал. Мышцы затекли, ломило шею. Зевая, он сделал несколько шагов до парадной двери и вошел в дом, ожидая почувствовать запахи завтрака или хотя бы прошедшего завтрака. Однако ни в столовой, ни в кухне, куда он постепенно добрался, вообще не пахло едой. Мойка была полна вчерашней грязной посуды.
Мам! громко позвал он. Кристен!
Мама уехала в город за продуктами.
В дверном проеме стояла сестра. Он ощутил мгновенный приступ дежа-вю. Он уже был здесь раньше, стоял на этом самом месте, и Кристен тоже стояла точно так же, произнося эту же самую фразу. Он подумал, не является ли все его нынешнее пребывание в Доме неким собранием предыдущих событий, смонтированных вместе, как на видеопленке или в компьютерной игре.
Нет. Кристен вошла в кухню, достала упаковку хлеба из холодильника и положила два ломтика в тостер. Ничего подобного в их Доме не могло быть; есть на ходу запрещалось категорически, и все приемы пищи должны были быть совместными.
Значит, это происходит наяву.
Отец во дворе, пояснила сестра. Кажется, разгружает корм. Твоя помощь ему, наверное, не помешает.
Марк тупо кивнул, потоптался секунду и пошел на улицу. Он думал что-нибудь перекусить, но на самом деле не чувствовал голода. Завтракал он с Дэниэлом, Лори, Нортоном и Сторми, потом, когда Дома разделились, обнаружил себя на крыльце, это был поздний вечер, затем заснул, и тем не менее, хотя и наступило следующее утро, организм вел себя, как во время ленча предыдущего дня. А ленч он обычно пропускал.
Спустившись с крыльца, он пошел вокруг дома. В уже прогревшемся воздухе стоял неумолчный шум тысяч цыплят, пищащих и суетящихся в своих клетках. Четыре длинных приземистых здания из необработанных досок с железными крышами простирались вдаль от дома по пологому склону.
Отцовский пикап стоял у второго птичника рядом с металлическим резервуаром. Марк пошел к нему. Небольшая покатость территории невольно способствовала ускорению шага.
В дверях птичника, за спиной отца, он заметил девочку.
Отец выгружал поддоны с птичьим кормом. Он вытаскивал их из кузова и составлял под стеной строения с прогнувшейся крышей. Если бы он посмотрел в ее направлении, она могла легко спрятаться, убежать в глубь курятника, но стоит ему отвернутьсяона может в любой момент выскочить обратно, задрать подол своего балахона, предъявляя на всеобщее обозрение и не только на обозрение свои тощие грязные ляжки.
Марк впервые увидел ее с момента своего возвращения. Его моментально окатило подзабытой волной холодного страха. Это происходило снаружи, средь бела дня, на открытом пространстве, при отце, который у своего пикапа как бы разделял их, но он ощутил то же самое чувство, что и давным-давно, один в темном коридоре.
Страх.
Отец поставил очередной поддон, запустил руку в карман и извлек носовой платок. Утирая обильный пот, он заметил Марка и помахал рукой.
А я все думаюкогда ты проснешься? Почему бы тебе не помочь? Спина меня достала вконец.
Марк, кивая, подошел к нему, не сводя глаз с девочки в дверном проеме.
Твой отец это делает.
Он отвернулся и переключился на работу. Вдвоем они брали поддоны за торцы и составляли на земле в штабель, но краем глаза он продолжал следить за ней, видел, как взлетает подол ее грязного платья, и думалдействительно отец ее не замечает или только делает вид?
Он делает это грубо.
Наконец они закончили. Отец снова утер со лба крупные капли пота.
Я поеду в город, привезу еще партию, заодно захвачу мать. Не уходи далеко. Мне понадобится твоя помощь.