Да, ты можешь выйти, проговорил он. А потом пятьдесят раз напишешь мне фразу: «Я не должен дерзить старшим».
О, сэр! А как по буквам будет«дерзить»?
Слушай-ка, Джонсон! Еще раз повторяю: ты у меня когда-нибудь дождешься!
После того как Джонсон шмыгнул мимо него в сторону туалета, откуда через несколько секунд послышался плеск воды и звуки повторной чистки зубов, мистер Хэрборд повернулся к Бэмбрафу и сердечным тоном произнес:
Сегодня, Бэмбраф, я буду спать спокойно. Мне почему-то кажется, что завтра у тебя получится игра что надо. Правда, я слышал, что «Уиггеты» заметно укрепили фланги, особенно в тех местах, где сами собираются идти на прорыв.
Я знаю, сэр, отозвался Бэмбраф. Я сегодня отточил несколько приемов, сэр. Мистер Эдамс раскусил их планы, сэр.
Да, кивнул мистер Хэрборд, я тоже об этом слышал. Правда, мистер Эдамс говорил, что ты несколько раз промазал по мячу Но ничего. Самое главное, старайся держать голову понижево всяком случае, я бы именно так поступил. Кстати, это ко всем относится! Все, спокойной ночи, мальчики.
Спокойной ночи, сэр.
Свет погас. Джонсон проскользнул за спиной мистера Хэрборда. Тот шагнул к нему, взял из рук зубную щетку, тяжело вздохнул и вышел из палаты. Как только затих звук его шагов, Дэнби громко прошептал:
Джонсон, какой же ты дуралей! Если бы ты не спросил его, как это по буквам пишется, тебя бы завтра отпустили в город. А теперь вот сиди теперь.
А мне все равно, отозвался Джонсон. Если зубы не чистить, они все выпадут.
Но ведь не сразу же, идиот ты этакий! Один раз можно и не почистить. И потом, ты же их уже чистил сегодня. Если их так часто чистить, они еще скорее выпадут.
Теперь он от него не отстанет, заметил Кроучер. Меня он вообще заставил переписать две страницы по-латыни, а все-то за то, что я сорвал фуражку с головы Белла, а когда я сказал, что это нечестно, добавил, чтобы я до конца главы все переписал, а это еще целая страница.
А мне все равно, повторил Джонсон. Я уже заранее целых сто раз написал это самое «Я не должен дерзить», так что пускай теперь этот сухарь бабку свою учит, как яйца варить.
Дуралей, он же сразу заметит разницу, вмешался Листер. Старые чернила быстро темнеют.
А я карандашом написал, торжествующим тоном произнес Джонсон.
Карандашом не разрешается! чуть ли не хором проговорили несколько голосов.
А по-моему, он уже со всеми вел себя, как самая грязная свинья, тонким, почти писклявым голосом заявил Тилли, и уж если я действительно сбегу из этой вонючей дыры, то никогда больше сюда не вернусь!
У тебя все готово? спросил Бэмбраф.
Спортивные костюмы сложили в свои шкафчикимы заранее приготовили, когда относили чистые простыни экономке. Старина Тилли попросил у нее тогда разрешение на это и она не возражала, но в самый последний момент Уилсон чуть все не испортилему, видите ли, тоже захотелось помочь ей. Но после того случая, когда он вырядился в ее платье, она ему не разрешила.
Да, повезло вам, кивнул Бэмбраф, потому что Уилсон обязательно бы обо всем проболтался.
Но ведь в спортивных костюмах вас не посадят в поезд, заметил Дэнби.
Ну да, посадят, возразил ему Бэмбраф.
Что-то я не видел пока, чтобы в поездах ездили в спортивной одежде, снова усомнился Дэнби.
То-то оно и видно, что ты вообще ничего не знаешь о таких вещах. Похоже, ни разу не ездил на специальных поездах для футбольных болельщиков, а то бы знал, что там все пассажиры сплошь в спортивных костюмах.
Но они же не с болельщиками поедут, не сдавался Дэнби. Лично мне кажется, что это глупосбегать в спортивной одежде.
Ну что ты об этом знаешь? воскликнул Кроучер. У тебя вообще кишка тонка, чтобы сбежать куда-нибудь, вот потому ты и не разбираешься. В спортивном костюме же намного легче бежать. Для того люди их и носят.
Так, я как следует подумал обо всем этом, встрял в разговор Морби, и решил: я тоже с вами побегу. Не могу больше здесь оставаться. Самое противное место на земле.
Нельзя, заявил Верной. Ты не скопил денег на билет.
Мать дала мне два фунта на день рождения, отозвался Морби, и я их приберег.
Деньги при тебе? спросил Бэмбраф.
Да, кивнул Морби.
Ну так дай один фунт Кроучеру, а другойТилли.
Нет, возразил мальчик, они мои.
Не нужны нам его деньги, сказал Кроучер. И сам он тоже нам не нужен.
Это мой будильник, заявил Морби, почему же мне тогда нельзя с вами?
Потому что ты не запасся спортивным костюмом, объяснил Тилли.
Но я ненавижу это место даже еще больше, чем вы, пожаловался Морби.
Ну так сам разработай свой собственный план, заметил Тилли, и убегай сам по себе. А это всенаша идея, и нам не нужны посторонние.
Морби вообще всегда у всех списывает, презрительно проговорил Бэмбраф, а потому я предлагаю объявить ему бойкот.
Ну, тогда и не будите меня, когда часы остановятся, обиженно произнес Морби. И не просите о помощи. И вообще, это мои часы.
Ну смотри, пригрозил Бэмбраф, если не поможешь, обещаю, что по шее ты от меня точно получишь.
Ну ладно, буркнул Морби, но только учти, что счет в завтрашней игре я буду вести, и все твои пробежечки и удары тоже я буду записыватьесли, конечно, вообще стану их записывать.
Нет, это нельзя делать. Тебя за это исключат.
Ну, это только по-твоему. И потом, если меня и исключат, это даже лучше будетпоскорее унесу отсюда ноги. В конце концов, чтобы отсюда смыться, совсем необязательно убегать, разве не так?
Морби, ты просто глупый. Все знают, что ты глупый, и не надо показывать это лишний раз. Ведь если тебя исключат, то тебя потом ни в одну другую школу не примут, а если пойдешь в армию, то никогда не станешь офицером, а на хорошую работу захочешь устроитьсятолько швейцаром и возьмут, или что-нибудь вроде этого, а то и вовсе камни будешь дробить, как каторжник какой-то, и вообще тебя отовсюду вышвырнут, потому что ты будешь никому не нужен. В общем, сам знаешь, что тебя ждет, если исключат из школы.
У моего отца денег больше, чем у твоего, так что, скорее всего, это ты будешь просить у меня работу, а не я у тебяэто, что касается работы, и если мой отец тебя все же куда-нибудь пристроит, то ты все равно не продвинешься высоко, разве что я замолвлю за тебя словечко, да только ты от меня этого никогда не дождешься, а потому
Все это меня совершенно не касается, даже если бы у твоего отца были все деньги в мире, потому что я вообще пойду служить в армию, а армия это не работа, этоармия, и если ты хочешь там продвинуться, то тебе вовсе необязательно клянчить у таких толстяков, как твой отец, потому что в армии не пристраивают, а повышают по службе, и когда меня повысят, я приду к твоему отцу и заставлю его сделать так, что весь его бизнес станет моим. А может и вообще велю обоих вас расстрелять.
Ты не можешь этого сделать, Бэмбраф, потому что
Дверь неожиданно распахнулась.
На пороге стоял мистер Хэрборд.
Так, кто здесь разговаривает?
Молчание.
Я жду.
Ответа нет.
Это ты, Вернон?
Нет, сэр, это не я.
Дэнби?
Нет, сэр.
Подмоур, мне кажется, это я твой голос слышал?
Нет, сэр, это не так.
Ну так вот, если я сейчас же не лягу спать, то потом накажу всю палату. Харрис?
Нет, сэр.
Это я говорил, произнес Кроучер.
Ага, ну что ж, по крайней мере, хоть одному хватило смелости честно признаться. Так ты что, Кроучер, сам с собой разговаривал?
Молчание.
А ты знаешь, что говорят по этому поводу? Что сами с собой разговаривают только те, у кого двух клепок в голове не хватает. Правда, мне лично кажется, что если здесь кому их и не хватает, так это какому-то шалопаю, который позволяет Кроучеру взять всю вину на себя. Не думаю, Кроучер, чтобы у тебя возникло желание снова поговорить с этим человеком, как ты полагаешь? Или считаешь, что получить всю порцию самому лучше, чем разделить ее напополам с другим, а?
Сэр, это я разговаривал с Кроучером, проговорил Тилли.
А-а! произнес мистер Хэрборд, и вся палата про себя облегченно вздохнула, смекнув, что Кроучер и Тилли поступили очень даже по-умному. Просто все знали, что старый Хэрборд любил держать ребят в напряжении и неведении относительно того, какое наказание уготовил им на следующий день, и никогда не был скор на расправу. Потому что, если бы это был старый Эдамс, то он, скорее всего, попросту погнал бы всех в умывальную, да еще бы тапочками стал кидаться. Но Тилли и Кроучера уже завтра здесь не будет, а потому все испытали еще большее возбуждение, поняв про себя, что это лишний раз подтверждает серьезность их намерений бежать из интерната.
Ну что ж, Кроучер и Тилли, как вы отнесетесь к идее, если завтра утром, сразу после молитвы, мы немного побеседуем с вами на эту тему? Да, лучше всего сразу утром. А потом пойдете на завтрак с мыслями о том, что получили хороший заряд на весь день. Спокойной ночи!
Мистер Хэрборд закрыл дверь.
Больше никто уже не разговаривал, хотя через минуту со стороны койки Бэмбрафа раздался негромкий шумэто он заводил будильник.
Потом он принялся смазывать маслом свою бейсбольную биту, после чего поставил ее рядом с койкой, легонько погладил рукойто ли для удачи в завтрашнем матче, то ли просто, чтобы убедиться в том, что она там стоит, а затем повернулся на бок и быстро заснул.
Морби лежал, подложив руки под головуон ждал, когда Бэмбраф уснет, чтобы можно было забрать назад свой будильник, но заснул еще до того, как успел привести свой план в действие.
Джонсон же думал о том, какая участь ждет Кроучера и Тилли, когда их поймают. Интересно, высекут ли их дваждыодин раз за побег, и еще разза то, что разговаривали после отбоя? И, если так, то за что будет первое наказание? И последуют ли они одно за другим? Правда, он отнюдь не был уверен в том, что вообще будет что-нибудь подобное. «Все это так, туфта», предположил он. Сам он уже убегал пару раз, но ничего особенного за этим не последовало. Его даже не высекли. Зато Кроучеру доставалось на орехи, причем довольно часто, и об этом все знали. И, если верить предположениям остальных, на сей раз это будет что-то особо страшное.
Его возбуждение достигло такой степени, что он почувствовал жгучее желание исполнить «первый номер». Теперь ему действительно надо было выйти в туалет, причем отнюдь не для того, чтобы почистить зубы, но было уже поздно. И мистер Хэрборд, наверное, стоит сейчас за дверью, и ждет, когда он выйдет, чтобы шлепнуть как следует.
Он укрылся одеялом с головой и, выждав еще минуту, дал волю своему пузырюпомочился прямо в постель. Сразу же наступило долгожданное облегчение, после чего он осторожно высунул голову из-под одеяла. Потом огляделся вокруг, гадая про себя, догадался ли кто-нибудь о том, что он только что сделал.
Однако в палате стояла полная тишина. Фары проносящихся по улице машин высвечивали на потолке затейливые, сменяющие друг друга нагромождения темных и светлых полос, и он зачарованно наблюдал за их движением, покуда темнота в палате не сгустилась еще больше, и сам он тоже не начал погружаться в свою собственную, лишь ему одному принадлежащую темень. Как бы ему хотелось, чтобы будильник не потревожил его сон. Больше всего на свете он не любил, когда его будили посреди ночи. Но, если стибрить часы, чтобы этого и в самом деле не случилось, то Бэмбраф обязательно потом его поколотит, а кроме того, Кроучер и Тилли не смогут сбежать, и тогда их не высекут, хотя они того явно заслуживалиа то очень уж возгордились по поводу своей затеи. Но почему сам он даже после своих побегов не приобрел такую же популярность? Думая об этом, он машинально посасывал мятную лепешку, и так и заснул, придавив языком нерастворившуюся ее половинку к щеке.
Дэнби почти уже спал, когда внезапно почувствовал чье-то присутствие рядом со своей койкой. Он тут же высвободил руки из-под одеяла, приготовившись к самообороне, однако уже через секунду понял, что кто бы это ни был, пришел он не к нему, а к Кроучеру, который лежал на соседней койке. И тут же услышал шепот Тилли:
Кроуч, а Кроуч! Ты спишь?
А? Что? спросил Кроучер.
Не могу никак заснуть.
А надо бы.
Не могу и все.
А ты сделай вид, что тебе не надо спать. Это лучше всего помогает.
А все равно знаю, что надо.
Ну, подумай тогда о том, что возвращаешься домой. Как там сейчас твоя семья, ну и все такое.
Я знаю. Это меня и пугает. Я ведь не написал им ничего.
Я тоже не написал. А какой смысл писать. Они читают твои письма в надежде, что ты напишешь что-нибудь о школе.
Но я не знаю, что скажет отец.
Ну, это-то я знаю. Меня отец поколотит. Ну и ладно. По крайней мере, это уж точно, что обратно сюда он меня не отправит. В общем-то, отец у меня неплохой старик.
Зато у моего никогда точно не знаешь, о чем он думает. Чудной немного в том, что касается денег. И если ему втемяшится, что он угрохал на меня столько денег, чтобы я учился здесь, и вдруг выяснится, что я не отработал все до последнего пенса, тогда он может просто взбеситься. Нет, честно, может даже до смерти прибить.
Но все равно, Тилли, тебе нельзя оставаться. Ты же обещал.
Да ты что. Я рад, что убегаю. А в общем-то, что и говорить, я это делаю в основном ради тебя.
Хватит болтать-то, смущенно проговорил Кроучер. С тобой здесь обращаются даже еще хуже, чем со мной. Ты замечал, что Насос тебе всегда самую плохую работу подсовывает? Да он тебя просто ненавидит.
Я тоже его ненавижу, так что мы квиты.
Интересно, Тилли, а как бы так сделать, чтобы в другой школе мы тоже оказались вместе, а?
Боюсь, из этого ничего не выйдет. А давай попросим об этом своихты своего отца, а ясвоего.
Обещаю.
Знаешь, Кроуч, ты мне еще больше нравишься теперь. Ну ладно, пойду лягу.
Давай. Только фонарь не забудь.
Не забуду. Я его веревкой к поясу привязал. А ты сандвичи не забыл?
Нет. Два с повидлом и два с тушенкой.
А вдруг нам не продадут билеты?
С чего это, если у тебя есть деньги? Ну, а если даже так, сделаем вид, что просто осматриваем электровоз, а в самый последний момент заскочим внутрь.
Как бы мне хотелось, Кроуч, чтобы все это поскорее кончилось.
Если сейчас заснешь, время пройдет гораздо быстрее.
Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на своей собаке, что осталась дома, и готов поспорить, что уже через минуту буду спать как убитый.
Ну и молодец. Давай лапу.
Держи.
Кроучер и Тилли пожали друг другу руки, и Тилли стал на ощупь пробираться к своей койке. Присел на край ее и стал шарить по карманам, проверяя, не забыл ли чего. Он сказал себе, что бы ни случилось, Кроучера он не подведет. Потом подумал о том, как им все же повезло, что они оказались именно в интернате «Сэйнсбэри», где все были на их стороне. В «Рэттрее» из подобной затеи у них бы ничего не вышлотам слишком много ябед и прочих вонючек. А кроме того, в «Рэттрее» окна не выходят на улицу.
Он посмотрел в сторону окна, через которое они с Кроучером скоро убегут. На небе появилась луна, похожая на толстую, сладкую, желтую ириску, а легкий ветерок чуть колыхал занавески над койкой Бэмбрафа. Сейчас Тилли были видны почти все койки в его конце палаты, на которых он различал очертания тел спящих мальчиков. Если бы он не знал точно, кто где спит, он бы ни за что их не узнал. Ему бы очень хотелось оказаться одним из нихчтобы также не надо было никуда убегать. Неуклюжими движениями он снова уложил одежду на стул и заполз под одеяло. Время, похоже было, чертовски позднее
Он попытался думать о своей собаке, но в голову приходила только мысль о том, как ее у него забирают, а после усыпляют, потому что собаку ему подарили лишь в качестве награды за то, что он сдал все экзамены и поступил в школу. Как же все-таки чертовски несправедливо это по отношению к собакевот так забрать назад и усыпить, а все только потому, что он не смог удержаться в этой школе. Слезы жалости к несчастному животному поползли из уголков его глаз, стали стекать к ушам. Как бы ему хотелось быть таким же, как все остальные мальчики! Или вообще быть взрослым. Или совсем не иметь собаки. Или, как Кроучер, знать, кем он станет, когда вырастет. Или быть первым учеником в классе, или отличиться в спорте, как Бэмбраф. Или чтобы у него была сестренка, и чтобы отец понимал его. Но сейчас ему больше всего хотелось наконец заснуть и перестать думать обо всем том, о чем он обычно никогда не думает. На следующей неделе его кузина выходит замуж, и она специально сказала ему, чтобы на каникулы он приехал к ним и получил свою долю угощения. Окруженный ледяными глыбами собственного несчастья, он сжался в комочек, стараясь отгородиться ото всего, что происходило снаружи, однако сон и там отыскал его.
Кроучер же думал о Тилли. Если бы это не было так необходимо Тилли, сам бы он никогда не отважился на такой шаг. С ним самим они могли бы делать все, что им заблагорассудитсяон уже привык. Но когда они стали донимать Тилли, ему на память пришли все те случаи, когда сам он только вступал в полосу бесконечных наказаний и упреков. А в этом интернате наказывали по-особому: как если бы ты порезал палец, тебе его забинтовали, а как только начало подживать, сорвали повязку и снова пошла кровь. Если раньше тебя не наказывали, то и потом не будут, но если однажды началось, то все, конца этому уже не будет. А Тилли они просто возненавидели: что бы он ни сделал, его всегда ловили, а значит, специально подстерегали, подлавливали, потому что не бывает же так, чтобы ловили каждый раз.