У тебя волчанка?
Не знаю.
Меня мутило от слов и от комариного звона в голове.
Ты проверялась?
Да. Результаты вышли неубедительные.
Я смотрела из окна машины на поблескивающие инеем деревья, на свисающие с крыш сосульки. Еще две-три недели, и повсюду зажгутся рождественские фонарики. «Очередной ритуал, в котором я не буду участвовать», подумала я с некоторой горечью.
Майкл подъехал к поребрику и остановился. Затем он подался ко мне, и я, не задумываясь, упала в его объятия. Что-то происходило, что-то электрическое, а затем во мне словно что-то взорвалось.
Да, я понимаю, «взорвалось»неподходящее слово. Почему так трудно писать о чувствах?
Значение имело только то, что я впервые осознала существование наших тел. Помню, как в какой-то момент я отстранилась и взглянула на Майкла в свете уличных фонарей, его шея была такой бледной и крепкой на вид, и меня охватил порыв зарыться в него, раствориться в нем. Так понятнее?
Однако мое сознание оставалось свободно и наблюдало, как сходят с ума наши руки и губы. Затем я услышала собственный спокойный голос:
Я не намерена терять девственность на переднем сиденье автомобиля, припаркованного у дома моего отца.
Голосок прозвучал так чопорно, что я рассмеялась. Спустя секунду Майкл смеялся вместе со мной. Но когда мы успокоились, лицо и глаза его были серьезны. «Он что, правда меня любит? подумала я. Почему?»
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, только спокойной ночи. Никаких планов на завтра. Никаких проявлений страстиоб этом уже позаботились наши тела.
Войдя в дом, я машинально взглянула в сторону гостиной. Двери были открыты, но ни одна лампа не горела. Я сообразила, что папа не ждал меня сегодня домой, но мне почему-то казалось, что он должен быть в кресле, как обычно.
Вот и хорошо, что его нет, думала я, поднимаясь по лестнице. Стоит только взглянуть на меня, и сразу станет понятно, как я провела последний час.
На верхней площадке я приостановилась, но ничего не почувствовалани малейшего ощущения чужого присутствия. В ту ночь никто не наблюдал за мной.
ГЛАВА 6
Я проснулась, как будто кто-то окликнул меня по имени, открыла глаза и произнесла: «Да?»
Отец был в комнате. Было совершенно темно, но я чувствовала его присутствие. Он стоял у двери.
Ари, произнес он, где ты была прошлым вечером?
Я села и включила прикроватную лампу. Птички выпорхнули из темноты.
Что стряслось? спросила я.
Мне только что звонил мистер Макгаррит.
Глаза у папы были большие и темные. Он был в костюме и рубашке, и я удивилась: «Он что, всю ночь не ложился? Почему он не в пижаме?»
Странное время для звонка.
Я не хотела больше ничего слышать. Я чувствовала, что грядут дурные вести.
Кэтлин до сих пор не вернулась домой, сказал он. Ты не знаешь, где она может находиться?
И вот уже я рассказываю отцу о ролевой игре.
Одни изображают оборотней, другие вампиров. Все расхаживают по комнате, нараспев читая заклинания, и делают вид, будто пьют друг у друга кровь.
Какое непотребство, сухо заметил отец.
А вчера вечером они собирались отправиться в квесты, не знаю, что это. Встречались у Райана. Я почувствовала себя плохо после мессы, и Майкл отвез меня домой.
После мессы?!
Там все были. Макгарриты и даже некоторые ребята из игры. Они ходят туда каждые выходные.
Понимаю, произнес он тоном, подразумевавшим обратное. Оборотни и вампиры молятся и получают отпущение грехов, прежде чем поесть.
Это всего лишь игра, сказала я.
Отец явно был сбит с толку.
Ну ладно, тогда я позвоню мистеру Макгарриту и передам ему твои слова. Возможно, он захочет побеседовать с тобой сам, если Кэтлин вскоре не вернется.
Не вернется? переспросила я. Который час?
Почти четыре. Тебе нужно досыпать. Извини, что пришлось разбудить тебя.
Вероятно, они все еще играют.
Я сказала это, пытаясь скорее убедить саму себя, нежели кого-то другого. Снаружи было темно и холодно, и если они не у Райана дома, тогда куда они могли деться?
Отец ушел, а я выключила свет. Но не заснула снова.
Утром, когда я спустилась на кухню, миссис Макгаррит там не оказалось. Я сделала себе горячий бутерброд и сидела за столом, когда из подвала пришел отец.
Он сел напротив меня и заговорил не сразу. Он смотрел, как я жую и глотаю, и я пыталась отыскать в его глазах поддержку.
Наконец он произнес.
Ее нашли.
Позже в тот день я разговаривала с мистером Макгарритом, с полицейскими, которые пришли в дом, и после обедас Майклом.
Кэтлин встретилась с другими ребятами у Райана дома. Каждый отправился в квестнечто вроде салонной игры в фанты, насколько я поняла, Кэтлин должна была принести садовое украшение, предпочтительно гномика. Крайний срок был полночь, к этому времени все, кроме нее, снова собрались у Райана в гостиной. Игра закончилась около часа ночи, и игроки решили, что Кэтлин отправилась домой пораньше. По крайней мере, так рассказал мне потом Майкл, и так они сказали полиции.
Двое полицейских, которые пришли к нам в дом, неловко сидели в гостиной. Вид у них был извиняющийся, но глаза пристально изучали меня, отца и обстановку. Я не много могла рассказать им, а они нам и того меньше.
В какой-то момент один из них резко повернулся к отцу.
В котором часу Ариэлла вернулась домой?
В десять пятнадцать, ответил отец.
Я не смотрела на него, просто сидела и удивлялась: «Откуда он узнал?»
Вы были здесь весь вечер, сэр?
Да, ответил отец. Как обычно.
В ту ночь голос Майкла по телефону дрожал.
Это мистер Митчел, папа Райана, нашел ее, говорил он. Она была в оранжерее. Я слышал, папа говорил маме, что она лежала там с таким покойным выражением на лице, что мистер Митчел сначала подумал, что она спит. Но когда ее сдвинули с места, Майкл начал всхлипывать, говорят, она вся развалилась на части.
Я едва не выронила трубку. Мне представилась эта сцена: Кэтлин лежит среди орхидей, ультрафиолетовое освещение придает всему голубовато-сиреневый оттенок. Я просто видела неестественный поворот ее головы, хотя Майкл не описывал это. А ее тело было усыпано базиликом из маленького мешочка, который она носила в качестве талисмана.
Когда Майкл снова смог говорить, он сказал:
Мама в ауте. Боюсь, она уже не станет прежней. И всем велено не говорить Бриджит, но она понимает, что происходит что-то плохое.
Что произошло? пришлось мне спросить. Кто убил ее?
Не знаю. Никто не знает. Остальных ребят допрашивали, и они все сказали, что не видели ее после начала игры. Райан просто в истерике. Майкл судорожно втягивал воздух между словами. Клянусь, я найду того, кто это сделал, и убью его собственными руками!
Я долго сидела, слушая, как Майкл переходит от слез к ярости и обратно, пока мы оба не вымотались. Я знала, что ни ему, ни мне не заснуть в эту ночь, да и в следующую тоже.
Спустя несколько дней я включила компьютер и поискала в Интернете Кэтлин Макгаррит. Мне выпало более семидесяти тысяч ссылок. В последующие недели число их превысило семьсот тысяч.
В городской газете появилось несколько статей, в которых участников игры изобразили сатанистами и высказывали предположение, что смерть Кэтлин наступила в ходе отправления культового ритуала. Подробности ее гибели не приводились, упоминалось только, что тело было практически обескровлено и изувечено. В передовице содержалось предупреждение родителям держать детей подальше от ролевых игр.
Прочие средства массовой информации не торопились с выводами, излагая только факты без рассуждений о мотивах преступления.
Все они сходились в одном: личность убийцы остается неизвестной. Предполагалось, что она была убита не в оранжерее, а в саду рядом с ней, где в снегу были обнаружены пятна крови и осколки разбитого гипсового гнома. Местная полиция вызвала ФБР для продолжения расследования.
«Не заболей я в тот вечер, была бы с ней. Могла бы предотвратить ее смерть», думала я.
Некоторые ссылки вели на сайт Myspace.com, где трое из друзей Кэтлин в своих блогах обсуждали ее гибель. Я бегло просмотрела их посты, и подробности мне не понравились. В одном из них говорилось, что тело ее было «нарезано, словно суши».
Кое-как прошла следующая неделя. Спустя несколько дней мы с папой возобновили уроки. О Кэтлин мы не говорили. Однажды вечером он сказал:
Айлин Макгаррит не вернется. Теперь для тебя будет готовить Мэри Эллис Рут.
До этого момента я понятия не имела, как зовут миссис Макги.
Я предпочитаю готовить сама, сказала я.
По правде говоря, у меня начисто пропал аппетит.
Очень хорошо, отозвался он.
Раз или два в неделю звонил Майкл. Некоторое время мы не сможем встречаться, сказал он. Местные репортеры пасут родных и друзей Кэтлин, поэтому ему лучше сидеть дома. Тем временем полиция и ФБР хранили молчание, обронив только, что «в деле имеются фигуранты».
Макгарриты похоронили Кэтлин. Если погребальная церемония и имела место, ее провели в узком кругу. Поминальную службу справили в последнюю неделю перед Рождеством, и мы с отцом присутствовали.
Все устроили в школьном спортзалетам же, где проводился бал на Хеллоуин. Только теперь вместо черного серпантина помещение пестрело рождественскими украшениями. Наряженная елка стояла возле статуи Христа у входа, сильно пахло хвоей. Кто-то поставил на пюпитр снимок Кэтлинстудийную фотографию, сделанную, когда волосы у нее были еще длинные, рядом с раскрытой книгой, где все, входя, расписывались. Затем мы сели на неудобные металлические складные стулья.
Священник стоял в передней части зала, рядом с белой вазой, полной белых роз, и говорил. Я едва слушала его. Глаза мои были прикованы к другим людям.
Миссис Макги похудела, стала сама на себя не похожа. Она ни с кем не разговаривала, ни к кому не прикасалась, даже рук не пожимала. Просто сидела и время от времени кивала. Она выглядит старухой, подумалось мне.
Майкл смотрел на меня через весь зал, но возможности поговорить нам не представилось. Остальные Макгарриты мне даже в глаза не глядели. Лица их осунулись, под глазами залегли тени. Даже малютка Бриджит, которой наконец сказали о смерти сестры, казалась тоньше и печальнее. Рядом с ней, положив голову на лапы, лежал Уолли.
«Языческие» друзья Кэтлин пришли в костюмах и при галстуках, вид у них был несчастный. Они бросали друг на друга подозрительные взгляды. Не могу описать напряжение, царившее в зале. От запаха роз мутило.
Люди по очереди выходили вперед и говорили о Кэтлин. В основном банальности. Как бы она смеялась, если бы слышала их! Я снова не обращала внимания. Я не собиралась говорить. Я не могла поверить, что она мертва, и не собиралась лицемеритьвот и все.
Отец сидел на соседнем со мной стуле и держался рядом, когда все потянулись к выходу. Он пожал руку мистеру Макгарриту и выразил наши соболезнования. Я не произнесла ни слова.
Майкл метнул на меня очередной взгляд, когда мы уходили, но я продолжала переставлять ноги, словно зомби.
Когда мы уже покидали школу, отец неожиданно оттеснил меня от двери к боковому выходу. Позже, когда мы уже сели в машину, я поняла почему: парадную дверь облепили фотографы и телеоператоры.
Отец завел «ягуар». Меня передернуло при виде репортеров, обступивших родных и друзей Кэтлин на выходе из школы. Пошел снег: крупные снежинки, словно кусочки марли, плыли в воздухе. Две прилипли на лобовое стекло и почти тут же растаяли, сбежав по нему ручейками. Мне хотелось сидеть неподвижно и смотреть, как падает снег, но автомобиль тронулся. Я откинулась на кожаное сиденье, и мы поехали домой.
В тот вечер мы около часа молча просидели в гостиной, притворяясь, будто читаем, затем я пошла наверх спать. Я лежала под одеялом, глядя в никуда. Вскоре, должно быть, я погрузилась в сон, потому что проснулась внезапно: мне снова послышалось, что кто-то окликнул меня по имени.
Ари! Тонкий, высокий голос доносился откуда-то снаружи, Ари-и!
Я подошла к окну и отдернула тяжелые шторы. Она стояла внизу босиком на снегу, в изорванной черной футболке, освещенная со спины фонарем на подъездной дорожке. Хуже всего было с ее головой, которую, казалось, оторвали, а потом приставили на место под неестественным углом. Она выглядела перекошенной.
Ари! звала Кэтлин. Выходи играть! Тело ее качалось при каждом слове.
Но это был не ее голосслишком высокий и мелодичный.
Выходи играть со мной!
Меня затрясло.
И тут с заднего крыльца вышел отец.
Уходи! Ступай к себе в могилу. Он говорил негромко, но мощь его голоса потрясла меня.
Кэтлин еще с минуту постояла, слегка покачиваясь. Потом повернулась и пошла прочь, дергаясь, будто марионетка, голова ее свисала на грудь.
В мою сторону папа не смотрел. Он вернулся в дом. Спустя несколько секунд он появился у меня в комнате.
Все еще дрожа, я легла на пол, подтянув колени к груди, как можно крепче обхватив себя руками.
Он дал мне немного поплакать. Потом поднял на руки, легко, как младенца, и уложил обратно в кровать. Подоткнул одеяло. Пододвинул стул вплотную к кровати и запел.
Murucututu, detras do Murundu.
Я не знаю португальского, но в тот момент это не имело значения. Пел он тихо, почти шепотом. Через некоторое время я смогла перестать плакать. Вскоре он убаюкал меня.
Наутро я проснулась с сухими глазами, исполненная решимости. Когда после полудня он присоединился ко мне в библиотеке, я была готова. Подождала, пока он усядется, затем встала и спросила:
Кто я, папа?
Ты моя дочь.
Я вдруг увидела, какие красивые у него ресницы, он как будто хотел, чтобы я это заметила, дабы отвлечь меня.
Но отвлекаться я не собиралась.
Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как это произошло как я появилась.
С минуту или около того он молчал. Я стояла неподвижно. Я не могла сказать, о чем он думает.
Тогда сядь, сказал он наконец. Садись, садись, Это довольно долгая история.
Начал он так:
Я не знаю, насколько ты похожа на меня, а насколькона твою мать. Взгляд его устремился к окну, на композицию на стене, затем обратно ко мне. Часто, в силу твоего образа мышления, мне казалось, что ты больше походишь на меня и что в свое время ты без подсказок поймешь то, что тебе нужно знать, чтобы выжить.
Но я не могу быть в этом уверен. Отец скрестил руки. Так же как и в том, что я всегда буду в состоянии защитить тебя. Полагаю, пора рассказать тебе все, с самого начала.
Он снова предупредил меня, что рассказ будет долгим, попросил меня проявить терпение и не перебивать его вопросами.
Я хочу, чтобы ты поняла, как одно вытекало из другого, как одно событие порождало другое, сказал он. Как писал Набоков в своих мемуарах: «Позвольте мне взглянуть на моего демона объективно».
Да, сказала я, я хочу понять.
И он рассказал мне историю, которую я вставила в начало этих записок, историю о вечере в Саванне. О троих мужчинах, игравших в шахматы. О странной близости между папой и мамой. О калитке, реке, шали. И, закончив, он рассказал мне эту историю заново, добавив подробности. Мужчины за шахматным столом были его товарищи, выпускники Виргинского университета, приехавшие в Саванну на выходные.
Один был Деннис. Другого звали Малкольм.
Папа родился в Аргентине. Своего отца не знал, но ему сказали, что он был немцем. Его родители никогда не были женаты. Фамилия Монтеро досталась ему от матери-бразильянки, умершей вскоре после его рождения.
Я спросила о маме:
Ты говорил ей, что видел ее раньше.
Странное совпадение, сказал он. Да, мы встречались, когда были детьми. Моя тетя жила в Джорджии. Я встретил твою мать однажды летом после обеда на острове Тайби, и мы вместе играли в песке. Мне было шесть. Ейдесять. Я был ребенком, и она тоже.
Я узнала строчку из «Эннабел Ли».
Жить у моря, после детства, проведенного в глубине материка, в Аргентине это произвело на меня глубокое впечатление. Звуки и запахи океана дарили мне ощущение неизведанного прежде умиротворения.
Он отвернулся и снова остановил взгляд на композиции с тремя птичками.
Каждый день я проводил на пляже, строя песочные замки и собирая раковины. Однажды днем девочка в белом сарафане подошла ко мне и взяла за подбородок. «Я тебя знаю, сказала она. Ты живешь в коттедже Блю Байю».
У нее были голубые глаза и темно-рыжие волосы, маленький нос, полные губы, изогнутые в такой обаятельной улыбке, что я и сам улыбнулся. Я посмотрел ей в лицо, когда она взяла меня за подбородок, и что-то вспыхнуло между нами.