Они ходили по переулкам воображаемого города, подбирали карточки, обозначающие монеты, особые инструменты и оружие, изображали драки и укусы, едва касаясь друг друга. На самом деле все пятеро мальчиков, показавшихся мне застенчивыми от природы, отчаянно переигрывали в попытке создать общее действо. Кроме нас с Кэтлин, дам не было, и она передвигалась по комнате агрессивно, как хозяйка. Время от времени ее пытались атаковать сообща, но она почти без усилий отражала их наскоки. Кэтлин знала множество заклинаний, судя по всему, она обладала самыми подробными записями.
Иногда игроки грабили друг друга и помещали украденные «монеты» в воображаемые банкикак обычные капиталисты, подумалось мне. Игра проходила не как фантастическое приключение, а как драка за власть и деньги.
В комнате становилось все труднее дышать от их усилий и ядовитого запаха оранжевых закусок. Я терпела это сколько могла. Наконец клаустрофобия и скука выгнали меня из комнаты. Я прошла кухню, посетила ванную, затем через коридор, заканчивающийся толстой дверью со стеклянным окном, вышла в оранжерею.
Как только я открыла дверь, меня окутал влажный воздух, пропитанный роскошным ароматом растительности. Орхидеи в своих горшочках, расставленные рядами на длинных столах, казалось, слегка кивали мне, повинуясь легкому ветерку от вентиляторов на потолке. От мерцающего лиловатого света люминесцентных ламп у меня слегка кружилась голова, поэтому я старалась не останавливаться прямо под ними. В их сиянии цветы будто светились изнутри: темно-фиолетовые отливали пурпуром, на бледно-желтых проступали еле заметные розоватые прожилки, чайные казались янтарными, а темно-зеленая листва только подчеркивала их яркость. Некоторые орхидеи напоминали крохотные личики, с глазками и ротиками, и я двинулась по проходам, приветствуя их: «Здравствуйте, Ультрафиолета. Добрый вечер, Банана».
«Наконец-то, подумала я, убежище от серой зимы Саратога-Спрингс. Папе Райана следует брать плату за вход сюда», Я дышала, и влажный воздух пропитывал мое тело, даруя расслабление, почти сонливость.
Вдруг дверь распахнулась. Вошел плотный веснушчатый парень в черном.
Смертная, я пришел взять тебя, произнес он срывающимся голосом и обнажил фальшивые клыки.
Мне так не кажется, отозвалась я.
Я уставилась ему в глазамаленькие и темные, но несколько увеличенные за счет очков, и не отводила взгляда.
Он вытаращился в ответ. И замер. Некоторое время я смотрела на него, на его раскрасневшееся лицо, на два созревших, готовых лопнуть прыща на подбородке. Он застыл, и мне подумалось, уж не загипнотизировала ли я его.
Принеси мне стакан воды, велела я.
Он повернулся и неуклюже двинулся в сторону кухни. Когда дверь распахнулась, я услышала, как вопят и кусаются играющие, а когда захлопнулась, вновь нагладилась тропическим уединением, где единственным звуком было капанье воды из какого-то невидимого мне источника. С минуту я развлекалась идеей опрокинуть мальчика на стол и прокусить ему горло среди орхидей. И, признаюсь, нечто вроде жажды всколыхнулось во мне.
Спустя пару минут дверь снова открылась, и вошел парень со стаканом воды в руке.
Я медленно выпила и протянула ему пустой стакан.
Спасибо, можешь идти, сказала я.
Он моргнул, вздохнул и ушел.
Когда он открывал дверь, мимо него в теплицу протиснулась Кэтлин.
Что все это значит?
Должно быть, она наблюдала за происходящим в дверное окно. Мне почему-то сделалось неловко.
Я хотела пить, ответила я.
Когда я уходила, уже стемнело. Кэтлин обессилела и лежала на диване, а остальные во главе с Райаном стояли над ней и нараспев скандировали: «Смерть! Смерть!» Я помахала им на прощание, но, по-моему, они меня не видели.
В одиночку я дошла до кафе, отцепила свой велосипед и покатила домой. Мимо проезжала машина, и какой-то подросток крикнул из нее; «Эй, крошка!» Подобное случалось и прежде, Кэтлин советовала мне «просто не обращать внимания». Но крик отвлек меня, велосипед на мокрых листьях пошел юзом, и мне стоило немалых усилий справиться с ним. Из тщеславия я не надевала велосипедный шлем и сейчас осознала, что могла покалечиться.
Поставив велосипед в гараж, я с минуту разглядывала высокий изящный силуэт нашего дома, левое крыло которого густо оплела глициния. За освещенными окнами находились комнаты моего детства, и в одной из них я, конечно, найду папу, сидящего с книгой в своем кожаном кресле. Он вечно мог сидеть так, и от этой мысли делалось уютно. И тут меня кольнула другая, непрошеная мысль: он-то может быть здесь вечно, а я?
Отчетливо помню запах древесного дыма в холодном воздухе, когда я стояла, глядя на дом, и размышляла, смертна ли я, в конце концов.
Я подняла глаза от тарелки с белесыми макаронами, посыпанными тертым сыром.
Папа, я умру?
Он сидел напротив, глядя на мою еду с явным отвращением.
Возможно. Особенно, если не будешь надевать велосипедный шлем.
Я рассказала ему, как чудом избежала опасности по дороге домой.
Серьезно, если бы я упала и ударилась головой, была бы я сейчас мертва?
Ари, я не знаю. Он потянулся через стол за серебряным шейкером и налил себе вторую порцию коктейля. До сих пор мелкие ссадины на тебе заживали, не так ли? И тот солнечный ожог летомты оправилась от него за неделю, насколько я помню. Тебе повезло, что до сих пор с тобой не случалось ничего более серьезного. Разумеется, это может измениться.
Разумеется.
Впервые в жизни я ему позавидовала. Позже в тот же вечер, когда мы читали в гостиной, я обнаружила, что у меня есть еще вопросы.
Папа, как действует гипноз?
Он взял закладку в виде серебряного пера и закрыл роман, который читал (по-моему, то была «Анна Каренина», поскольку вскоре после этого он и меня заставил его прочесть).
Все дело в разделении, начал он. Человек пристально сосредотачивается на глазах или словах другого, пока его контроль поведения не отделится от контроля сознания. Если человек внушаем, он станет вести себя так, как велит ему другой.
Я гадала, как далеко я могла завести того парня в оранжерее.
Правда ли, что можно заставить человека делать то, чего он не хочет?
Это весьма спорная тема, ответил он. Большинство современных исследователей полагают, что при правильных обстоятельствах внушаемую личность можно заставить сделать практически что угодно. Он с интересом взглянул на меня, как будто знал: я что-то замышляю.
Поэтому я сменила направление разговора.
А меня ты когда-нибудь гипнотизировал?
Да, конечно. Разве ты не помнишь?
Нет.
Мне совсем не нравилась идея, что кто бы то ни было мог управлять моим поведением.
Иногда, когда ты была совсем маленькая, ты имела склонность кричать. Его голос был тихим и спокойным, после слова «кричать» он сделал паузу. Безо всяких видимых причин ты издавала совершенно немыслимые звуки, и, разумеется, я старался утихомирить тебя с помощью бутылочки с молочной смесью, укачивания, колыбельных и всего прочего, до чего в состоянии был додуматься.
Ты пел мне?
Я никогда не слышала, чтобы отец пел, или мне так казалось.
Ты и вправду не помнишь? Лицо его было печально. Интересно почему? В любом случае, да, я пел, но порой даже это не действовало. И вот однажды ночью, вконец отчаявшись, я твердо посмотрел тебе в глаза и взглядом велел успокоиться. Я говорил, что ты в безопасности, что о тебе заботятся и что ты должна быть довольна.
И ты перестала плакать. Твои глаза закрылись. Я держал тебя на руках. Такую маленькую, завернутую в белое одеяльце. Он на секунду прикрыл глаза. Я прижал тебя к груди и до утра слушал твое дыхание.
Мне захотелось встать и обнять его, но я сидела неподвижно. Слишком стеснялась.
Он открыл глаза.
До того как стать твоим отцом, я не знал, что такое беспокойство.
Он снова раскрыл книгу. Я встала и пожелала ему спокойной ночи.
Но тут у меня родился новый вопрос:
Папа, а какую колыбельную ты мне пел?
Она называется «Мурукутуту», произнес он, не поднимая глаз от книги. Это бразильская колыбельная, одна из тех, что мне пела моя мать. Мурукутутумаленькая сова. Согласно бразильской мифологии, сова является матерью сна.
Тут он поднял взгляд, и глаза наши встретились.
Да, я спою ее тебе, сказал он. Когда-нибудь, Но не сегодня.
Представляете ли вы себе буквы или слова в цвете? Сколько себя помню, буква «п» всегда была глубокого изумрудного оттенка, а «с»ярко-синяя. Даже дни недели имеют каждый свой цвет: вторниклавандовый, а пятницазеленый. Это состояние называется синестезия и считается, что на две тысячи людей встречается только один синестетик.
Если верить Интернету, практически все вампирысинестетики.
Так я и проводила утренние часы; с помощью ноутбука бродила по Интернету в поисках ссылок, которые записывала к себе в блокнот. (Потом я их вырвала по причинам, которые вскоре станут ясны.) Я копировала страницу за страницей интернетской премудрости и понимала, что ничуть не лучше Кэтлин и ее друзей с их черными блокнотами, заполненными псалмами и заклинаниями.
Порой я сомневалась в своих исследованиях и ценности полученной информации, но продолжала работу. Я не знала, куда она движется, но и бросить не могла. Это как с паззлами. Картинка еще не собрана, но разбросанные по коробке кусочки уже содержат в себе ее.
Миссис Макги придавала очень большое значение тому, чтобы я провела выходные с Кэтлин. Она напоминала мне об этом каждый день, и в пятницу, когда она ехала домой, я сидела рядом. (Для меня пятница всегда ярко-зеленая, а для вас?)
Кэтлин не показалась мне другой. Я уже привыкла к ее темной одежде и избытку косметики на лице. Вечер пятницы мы провели за телевизором и поеданием пиццы в кругу семьи. Майкл сидел в сторонке, говорил мало, смотрел на меня, и я позволила себе наслаждаться его вниманием.
В субботу мы с Кэтлин спали допоздна, а затем отправились в торговый центр, где бродили часами, примеряя одежду и разглядывая людей.
До субботнего вечера это был самый обычный уик-энд. Миссис Макги настаивала, чтобы мы все пошли к мессе. Кэтлин заявила, что у нас другие планы. Мать ответила, что планы могут подождать. Дочь сдалась без особого протеста, и я поняла, что эта стычка является у них частью субботнего ритуала.
Никогда не была в церкви, сказала я.
Макгарриты уставились на меня, как на инопланетянина.
Везет тебе, пробормотала Кэтлин.
Церковь оказалась прямоугольной, выстроенной из закопченного кирпича, и вовсе не таким внушительным сооружением, как я ожидала. Внутри пахло плесенью, словно от старых бумаг, и застарелым одеколоном. Позади алтаря на витражных окнах был изображен Иисус с учениками, и большую часть службы я, не отрываясь, смотрела на них. Витражи всегда заставляют меня грезить наяву.
Среди сидящих на скамьях я заметила троих друзей Кэтлин по вампирской игре, включая мальчика, который хотел «взять» меня. Он тоже меня увидел, но виду не подал. Все участники игры были в черном, и мне казалось несколько странным видеть их произносящими слова гимнов и молитв.
Кэтлин рядом со мной беспрестанно перекидывала ноги с одной коленки на другую и вздыхала. Сегодня ближе к вечеру вся компания собиралась у Райана дома на очередную сессию, и подруга обещала мне настоящую роль. Меня это не особенно привлекало.
Священник у алтаря цитировал Библию. Это был старик с монотонным голосом, речь которого легко было пропускать мимо ушей, пока его слова вдруг не ворвались в мои грезы: «если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную». Обеими руками он поднял серебряный кубок.
И продолжал про поедание плоти и питие крови, и люди гуськом потянулись по проходу к алтарю. Все Макгарриты встали и двинулись к выходу со скамьи. Кэтлин мне шепнула:
Подожди здесь. Ты не можешь принимать причастие.
Поэтому я ждала и наблюдала, как другие ели плоть и пили кровь и освящались. Священник бормотал: «Memento homo quila pulvis es et in pulveren reverteris».
В голове у меня зародилось странное жужжание. Не наблюдает ли кто за мной? Пока Макгарриты по новой заполняли скамью, жужжание превратилось в гудение. Миссис Макгаррит посвежела лицом и довольно улыбалась. «Тебе не следует находиться здесь, произнес голос внутри меня. Ты не отсюда».
Майкл поменялся местами с Бриджит, чтобы сесть рядом со мной. Пока остальные пели и молились, он стиснул мою ладонь в своей, и жужжание пошло на убыль.
Глянь на эту макулатуру. Кэтлин швырнула книжку мне на колени.
«Руководство для юных католичек», прочла я вслух заголовок. Это лучше, чем «Девушка становится Женщиной»?
Мы были у нее в комнате, и она наносила свой вампирский макияж, перед тем как отправиться вместе со мной к Райану. Я сидела по-турецки на кровати. Пес Уолли свернулся клубком рядом со мной.
Такая же муть. Кэтлин заранее собрала волосы в небольшие пучки, на которые теперь нанесла гель, а затем вытянула их в шипы. Этот процесс меня завораживал. Вся эта параша насчет сбережения девственности до медового месяца и таскания Иисуса повсюду с собой.
Я пролистала книгу.
Тело женщиныпрекрасный сад, прочла я вслух. Но сад этот должен быть на замке, а ключ вручен только ее мужу.
Ты веришь в эту чушь? Кэтлин бросила тюбик с гелем и подцепила флакончик с тушью.
Я продолжала размышлять над образом.
Ну, в некотором отношении наши тела действительно как сады, сказала я. Посмотри на себя: ты бреешь ноги, выщипываешь брови, возишься с волосами и все такое. Это как разновидность прополки.
Подруга развернулась и наградила меня своим фирменным взглядом «Ты что, серьезно?!»глаза выпучены, рот открыт, голова мотается. Мы обе расхохотались. Но мне подумалось, что сказанное мною верно. В мире Кэтлин внешность значила больше, чем все остальное. Вес, одежда, форма бровей являлись предметом навязчивой озабоченности. В моем мире все остальное значило больше, чем внешность, подумала я с затаенным превосходством.
Кэтлин повернулась обратно к зеркалу.
Сегодня будет нечто особенное, сказала она. По гороскопу нынешний день у меня красный.
Пятница зеленая, а не красная, бездумно откликнулась я.
Кэтлин снова выпучила на меня глаза, но я быстро выкрутилась:
Не знала, что ты читаешь гороскопы.
Ониединственное, что стоит читать в ежедневной газете, сказала она. Но готова спорить: люди вроде тебя предпочитают передовицы.
Мне не хотелось открывать ей правду: в моем доме никто не читал ежедневных газет. У нас даже подписки не было.
Когда мы наконец были готовы отправиться к Райану, жужжание в голове возобновилось, а в животе заурчало.
Что-то мне нехорошо, сказала я Кэтлин.
Она сурово на меня уставилась, и я, несмотря на дурное самочувствие, не могла не восхититься густотой ее ресниц и впечатляющей высотой прически.
Ты не можешь пропустить сегодняшнюю игру. Мы все отправимся в квесты, сказала она. Тебе надо что-нибудь съесть.
Мысль о еде погнала меня прямиком в ванную. Когда приступ закончился и я ополаскивала лицо и рот, без стука влетела Кэтлин.
Что с тобой, Ари? Это волчанка?
Во взгляде ее была забота, даже любовь.
Я правда не знаю.
Но это был не совсем честный ответ. У меня имелись веские подозрения относительно источника проблемы. Я забыла взять с собой бутылку с тоником.
Можно одолжить у тебя зубную щетку?
Майкл с вопросительным видом встретил нас в коридоре. Дверь своей комнаты он оставил открытой, и оттуда долетал монотонный голос, напевающий: «В мире полным-полно дураков. И я среди них»
Майкл с Кэтлин заспорили, следует мне остаться у Макгарритов или отправиться к Райану. Я все уладила.
Я хочу домой, сказала я, чувствуя себя полной дурой.
Кэтлин расстроилась.
Ты пропустишь квесты.
Извини, они вряд ли порадуют меня на больной желудок.
Снаружи прогудел автомобиль. За Кэтлин заехали друзья, чтобы отвезти ее к Райану.
Ступай, повеселись, сказала я. Укуси кого-нибудь за меня.
Майкл вез меня домой и, как обычно, помалкивал. Через некоторое время он спросил:
Что с тобой не так, Ари?
Не знаю. Наверное, желудок склонен к капризам.