Отец открыл сборник стихов Томаса Элиота.
Мы решили вернуться к поэзии По? Означает ли это, что ты к нему прониклась?
Я открыла рот, чтобы ответить, и закрыла, не сказав ни слова. Сегодня у него этот номер не пройдет!
«Один из нас», ты сказал. Ты имел в виду, что он тоже был осиротевшим ребенком? Или в смысле, что он был вампиром?
Ну вот, я это и сказала. На мгновение слово, казалось, повисло в воздухе между намия видела буквы, покачивающиеся и вертящиеся, словно малиновые пылинки.
Отец откинул голову и смерил меня долгим взглядом. Зрачки его расширились.
Ну, Ари, голос его звучал сухо, ты уже знаешь ответ.
Я знаю ответ? Я чувствовала себя марионеткой, которую дергают за ниточки.
У тебя острый ум, сказал он, не давая мне времени насладиться триумфом. Но, похоже, ему комфортнее в очевидных вещах, нежели в глубинных. Он сплел пальцы. Читаем мы По, или Плутарха, или Платона, мы находим смысл не на поверхности, но в глубине работы. Задача знанияпронизать земной опыт, а не барахтаться в нем. И поэтому, когда ты задаешь мне простые вопросы, ты ограничиваешь себя самыми простыми ответамитеми, которые уже знаешь сама.
Я помотала головой:
Не понимаю.
Он кивнул:
Понимаешь.
Кто-то забарабанил в дверь библиотеки. Затем она открылась и внутрь просунулось уродливое лицо Рут. Взглядом она дала мне понять, что мне здесь делать больше нечего.
Вас зовут, обратилась она к отцу.
И тут я сделала нечто, чего делать не собиралась, чего даже представить себе не могла. Я подбежала к двери и с грохотом захлопнула ее.
Отец и не шевельнулся в своем кресле. Он даже не выказал удивления.
Ари, имей терпение, сказал он. Когда время придет, ты все поймешь.
Затем он поднялся и покинул комнату, закрыв за собой дверь так аккуратно, что она не издала ни звука.
Я подошла к окну.
Курьерский фургон «Зеленого креста» стоял на подъездной дорожке с включенным двигателем. Я смотрела, как водитель выносит из подвала коробки и грузит их в фургон.
ГЛАВА 5
Возникало ли у вас когда-нибудь ощущение, что части нашего сознания воюют друг с другом?
Деннис объяснил мне насчет мозгового стволаосновного и самого маленького участка человеческого мозга, расположенного в основании черепа. Иногда его еще называют «ящеричный мозг» или «рептильный мозг», потому что он такой же, как у пресмыкающихся. Он отвечает за первичные функции организмадыхание и сердцебиениеи основные эмоции, такие как любовь, ненависть, страх и похоть. Рептильный мозг реагирует инстинктивно, иррационально, чтобы обеспечить выживание организма.
Захлопнула дверь перед носом Рут? Это сработал мой рептильный мозг. Конечно, я могла с пеной у рта доказывать, что это было вызвано рациональной потребностью в знаниижеланием, которое папа отмел как поверхностное.
Остаток утра одна часть моего сознания пыталась читать стихи Элиота, а другая силилась понять, что сказал мне отец и почему мне надо было это знать.
В тот день после уроков отец спустился в подвал, а я отправилась наверх. У себя в комнате я старалась не смотреть в зеркало. Я подозрительно посматривала на бутылку тоника на подзеркальнике и гадала о ее содержимом. Я почувствовала присутствие «другого» в соседней комнате и велела оставить меня в покое. Затем сняла трубку, чтобы позвонить Кэтлин, и положила ее обратно.
Потом я набрала тот же номер, но попросила к телефону Майкла.
Он забрал меня на старой отцовской машине, и мы поехали на запад. С полчаса или около того мы ехали бесцельно и разговаривали. Волосы у Майкла казались еще длиннее, чем на Хеллоуин, а одет он был в старые джинсы и побитый молью свитер поверх черной футболки. Мне казалось, что выглядит он чудесно.
Майкл говорил, что ненавидит школу. Он и Америку ненавидел и любил в то же время. Парень все говорил и говорил о политике, а я время от времени кивала и втайне немного скучала. Он вручил мне экземпляр «В дороге» Керуака и сказал, что мне нужно это прочесть.
Наконец мы заехали на старое кладбище «Гидеон Патнэм».
Говорят, здесь водятся привидения, сказал он.
Я выглянула из окна машины. Был пасмурный ноябрьский день, небо клубилось непроницаемой массой серых облаков. Везде стояли склепы, кресты и статуи, кладбищенскую землю покрывали опавшие листья. Над одной из могил высился обелиск, и я лениво подумала, кто мог быть похоронен под таким внушительным сооружением. И кто выбирает надгробные памятники? Принимаются ли во внимание пожелания усопших? Я никогда не размышляла на эту тему и как раз собиралась поинтересоваться точкой зрения Майкла, когда он нагнулся и поцеловал меня.
Разумеется, мы и раньше целовались. Но сегодня губы его были необычно теплыми, и он обнимал меня крепче. Трудно описывать поцелуй, чтобы это не выглядело сопливо и по-дурацки. Я хочу сказать, что этот поцелуй был важен. От него у меня перехватило дыхание и закружилась голова (еще один дурацкий штамп). Когда он потянулся ко мне второй раз, пришлось отстраниться.
Я не могу, сказала я. Не могу.
Он посмотрел на меня так, словно понял. Я не знаю на самом деле, почему я так сказала. Но еще с минуту, пока мы оба не успокоились, он обнимал меня, правда, уже не так крепко.
Я люблю тебя, Ари, сказал он. Люблю и хочу. Я не желаю, чтобы ты принадлежала кому-либо еще.
Из книг я знала, что первое признание в любви должно быть чем-то особенным, почти волшебным. Но голос у меня в голове (не мой) твердил: «Ари, ты будешь принадлежать всему миру».
За мной кто-то следит, сказала я отцу на следующий день.
Он был в особенно красивой рубашке дымчатого цвета, с черными эмалевыми пуговицами и ониксовыми запонками. Когда он надевал ее, глаза у него казались серыми.
Он отвлекся от учебника по физике, который только что открыл, и взгляд его серых глаз показался мне застенчивым, почти смущенным, как будто он подслушал мои мысли.
Кто-то следит за тобой, сказал он. Ты знаешь, кто?
Я помотала головой.
А ты?
Нет, сказал он. Можешь дать определение хромизма и изомеризации?
Таким образом он опять ушел от ответа, по крайней мере, так мне тогда казалось.
Под утро мне снова приснился кроссворд. Я проснулась с двумя ключами: «морская корова» (восемь букв) и «змеиная птица» (десять букв). Я потрясла головой, силясь восстановить в памяти сетку целиком, но тщетно. Поэтому я оделась и спустилась к завтраку со знакомым ощущением подавленности из-за ограниченности моих интеллектуальных возможностей.
Уже не первую неделю я замечала, что миссис Макги несколько рассеянна. Утренняя овсянка подгорала сильнее, чем обычно, а вечерняя запеканка зачастую оказывалась вообще несъедобна.
В то утро она уронила кастрюлю с кашей, снимая ее с плиты. Кастрюлька ударилась об пол и подскочила, забрызгав клейкой субстанцией весь линолеум и туфли миссис Макги. За исключением короткого вздоха она никак не отреагировала. Она просто пошла к раковине и вернулась с полотенцами.
Я помогу.
Из-за радости, что мне не придется это есть, я чувствовала себя виноватой.
Она присела на корточки и посмотрела на меня снизу вверх.
Ари, сказала она, мне и вправду нужна твоя помощь. Но не поэтому.
Она прибралась и подсела ко мне за кухонный стол.
Почему ты не гуляешь с Кэтлин в последнее время? спросила она.
Она слишком занята, ответила я. Школьные дела, спектакль, оркестр и все такое.
Миссис Макги покачала головой.
Она ушла из спектакля. И флейту бросила. Она даже перестала теребить меня, чтобы я купила ей мобильник. Она изменилась, и это меня беспокоит.
Я не видела Кэтлин с Хеллоуина.
Простите, я не знала.
Не могла бы ты ей позвонить? Она машинально почесала предплечья, на которых я заметила красноватую сыпь. Я бы хотела, чтобы ты как-нибудь приехала к нам с ночевкой. Может, на этих выходных?
Я согласилась позвонить Кэтлин.
Миссис Макги, вы когда-нибудь видели фотографию моей мамы? Я не собиралась задавать этот вопрос, но подумывала об этом.
Нет, никогда, медленно ответила она. Но на чердаке может что-нибудь быть. Именно туда убрали все ее вещи. Когда я только начала работать здесь, мисс Рут и Деннис упаковывали их.
Какие вещи?
Одежду и книги в основном. Видно, твоя мама была заядлым книгочеем.
А книги какие?
Этого я не знаю. Она отодвинула свой стул. Тебе лучше спросить у папы.
Я извинилась и отправилась наверх. Лестница на третий этаж не была покрыта ковром, и мои шаги громко отдавались на ней. Но дверь на чердак оказалась заперта.
Я двинулась дальше вверх по последнему маршу. С каждым шагом воздух становился все холоднее. Верх дома всегда был неприветлив: то слишком холодно, то слишком жарко, но сегодня холод меня не волновал.
Внутри купола я уселась на высокий табурет, установленный перед круглым окноммой глаз во внешний мир, и устремила взгляд наружу, поверх крыш соседних домов, мимо серого неба над головой, в синюю даль. За домами, за городом под названием Саратога-Спрингс, лежал бескрайний мир, ожидающий своего исследователя.
Я подумала о прабабушке из «Принцессы и гоблина», которая жила в комнате с прозрачными стенами, наполненной запахом роз и освещенной своей собственной луной, подвешенной высоко над миром. Она дала своей правнучке Принцессе клубок невидимых ниток, который вывел ее из беды, от гоблинов, обратно в комнату, пахнущую розами.
Принцесса, как и я, потеряла мать. Но у нее был клубок.
Тебе когда-нибудь снятся кроссворды? спросила я папу, когда мы встретились во второй половине того же дня.
На секунду лицо его застылобесстрастное выражение, которое он обычно напускал на себя, когда я заговаривала о маме. Я поняла: опять задала вопрос, ответ на который знала.
Ей снились, маме? Она видела во сне кроссворды?
Видела.
Потом он сказал, что подобные сны являются признаком «гиперактивности мозга», и посоветовал мне массировать стопы перед сном.
А затем приступил к очередному уроку физики.
Мы увлеченно обсуждали феномен электромагнитного излучения, когда в дверь негромко постучали и в щелке показалось уродливое лицо Рут.
Курьеру надо с вами поговорить, сказала она, старательно избегая смотреть на меня.
Извини, Ари. Отец встал и вышел из комнаты.
Прошло несколько минут, он не вернулся, я подошла к окну и отодвинула тяжелые портьеры. Во дворе у черного хода стояла черная машина с надписью «Похоронное бюро Салливана» на боку.
Еще минут через десять я услышала, как снова открывается дверь. Я стояла перед висевшей на стене композицией в застекленной бронзовой раме викторианской эпохи. Внутри, навек запечатанные, помещены три коричневых крапивника, бабочка монарх и два снопика пшеницы. Но я смотрела не на нихизучала изогнутое отражение в выпуклом стекле.
За спиной раздался голос Рут.
Он велел передать тебе, что сегодня не вернется, сказала она. Говорит, что ему очень жаль.
У меня была мысль перед ней извиниться, но ее тон был таким высокомерным, что я поняла, что никогда этого не сделаю.
Почему он не сможет вернуться? спросила я.
Он нужен внизу. Кухарка громко, с присвистом дышала.
Почему? Зачем?
Она сверкнула на меня своими маленькими черными глазками.
Это дела фирмы. Откуда столько вопросов? Ты что, не понимаешь, сколько от тебя неприятностей? Она направилась к двери, но, открывая ее, повернула голову. И зачем тратить время, разглядывая свое отражение? Ты знаешь, кто ты такая.
Рут захлопнула дверь за собой. На мгновение я представила, как догоняю ее, выдергиваю волосы с подбородка, хлещу по щекам или делаю что-нибудь похуже.
Вместо этого я поднялась к себе и позвонила Кэтлин.
У меня сегодня занятия отменились, сказала я ей.
Проезжая на велосипеде по усыпанной гравием дорожке от гаража на улицу, я заметила, что похоронная машина уехала. Может, отец уже поднимается наверх? Я заколебалась, но решила не возвращаться. Кэтлин ждала меня.
Стоял тусклый ноябрьский день, пропитанный запахом опавшей листвы. Встречный ветер леденил щеки. Вскоре пойдут снегопады, и велосипед будет стоять в гараже до апреля, а то и до мая.
Войдя в кафе, я сразу увидела подругу в дальней кабинке.
На ней был черный свитер и черные брюки. Она пила кофе. Я села рядом и заказала колу.
Какая интересная подвеска, сказала я.
На шелковом шнурке, рядом с фланелевым травяным мешочком висел серебряный кулон.
Это пентакль, пояснила она. Ари, я должна тебе сказать, я стала язычницей.
Официант принес мою газировку. Я медленно разогнула соломинку, думая, что ответить.
Это может означать несколько вещей, решилась я наконец.
Кэтлин запустила пальцы в волосы. Ногти у нее были покрыты черным лаком, да и волосы она, похоже, недавно подкрашивала. Я, во флисовой курточке и джинсах, рядом с ней чувствовала себя обыденной и скучной.
Мы разучиваем заклинания, сказала она. И практикуем ролевые игры.
Я понятия не имела, что значит «ролевые игры».
Это из-за них твоя мать волнуется за тебя?
Ох уж эта мама! Кэтлин покачала головой. Отсталая до невозможности. Не сечет фишку. Она отпила большой глоток кофе, тоже черного.
Я не смогла бы пить такой и смотрела на нее с благоговейным ужасом.
Нашла одну мою записную книжку и впала в панику.
Кэтлин сунула руку в поношенный рюкзачок и вытащила блокнот на пружинке в черной обложке, открыла его, положила на стол и подтолкнула ко мне.
Подзаголовком (с грамматической ошибкой) «Магичиские песни» написано нечто, похожее на стихи:
Не говори священнику о том;
Он назовет наши танцы грехом;
Всю ночь в лесах мы проведем;
И лето призовем!
И на следующей странице:
Когда беда с тобой в седле,
Носи Синюю звезду на челе.
Даже если любовь тебя предала,
Сам не предавай ее никогда.
Я предпочла не спрашивать, что сие означает. Папа учил меня никогда не спрашивать, в чем смысл стихов.
Не вижу в этом никакого повода для беспокойства, сказала я.
Конечно нет. Кэтлин бросила на соседнее со мной сиденье испепеляющий взгляд, как будто там сидела ее мать. Это правда круто. Вот увидишь. Мы пойдем к Райану немного поиграть.
Мы? удивилась я. Когда?
Сейчас.
Оставив велосипеды на стоянке возле кафе, мы отправились к Райану пешком, благо до его дома было всего пара кварталов. Домик оказался маленький, обшарпанный, очень похожий на макгарритовский, правда, с одной его стороны красовалась новая, только построенная оранжерея. Мы попытались разглядеть что-нибудь в запотевших окнах, но увидели только размытые зеленые силуэты и лиловатые по краям пятна неоновых ламп.
Предок Райана увлекается выращиванием орхидей, пояснила Кэтлин. Он продает их богатым старухам с другого конца города. Существует даже клуб любителей орхидей.
Дверь открыл Райан. Свои короткие светлые волосы он поставил ежиком при помощи какого-то геля. Как и Кэтлин, одет во все черное.
Попируем, сказал он.
Попируем, ответила Кэтлин.
Привет, сказала я.
Внутри свет был выключен, зато везде, где только можно, стояли зажженные свечи. На раскиданных по полу подушках устроились четверо ребят. Двоих я узнала по балу. Майкла среди них не было.
Кого ты привела? спросил кто-то из них у Кэтлин.
Это Ари. Я подумала, игре нужна свежая кровь.
Следующий час показался мне невыносимо длинным, из-за бесконечного кидания кубиков, перемещений, старательно отсчитанных по комнате, и выкриков: «Покоряю!», «Я почти достиг невидимости!», «Возрождайся!», «У меня ярость кончилась!» Два мальчика играли волков-оборотней (у них на футболках была нарисована буква W), остальные были вампирами (черные футболки и резиновые клыки). Я была единственной «смертной» в комнате. Поскольку я впервые присутствовала на игре, мне сказали «просто понаблюдать», и я почувствовала, что им нравится играть «на публику».
Почти все, что они говорили или изображали, было взято из Интернета. Они вздрагивали при виде распятия, «превращались» по желанию в летучих мышей и «летали», использовали свои воображаемые проворство и силу, чтобы «лазать» по стенам и «прыгать» по крышам, и все это в пределах гостиной размерами пять на семь метров.