Я направился к ближайшей двери, настороженно высматривая в высокой траве тела. И хотя на улице их не было видно, в душе я всегда знал, что все будет не так просто. Мне придется войти в дом.
Я подергал за ручкудверь была заперта. Отступив назад, я прыгнул на нее и навалился всем телом, помогая сначала ногой, потом плечом, но она не поддавалась. Хотя мне исполнилось уже четырнадцать лет, однако некоторые вещи по-прежнему под силу только папе От одной этой мысли я нахмурился.
Я подошел к большому венецианскому окну, расположенному справа от двери, и ударил по нему прикладом. Когда стекло со звоном обрушилось, мне немного полегчало. Я смахнул с подоконника осколки и пролез внутрь.
Мне смутно помнилось, что, прежде чем поселиться в маленькой, затерянной в лесу охотничьей хижине, мы жили в одном из этих, похожих один на другой домов. Когда я стоял в центре гостиной и разглядывал ее стены, мне все казалось жутко знакомым, но, возможно, я не помнил, как она выглядела на самом деле. Может быть, просто в памяти всплывал какой-то сон. Обои были яркие, от замысловатого геометрического рисунка на них кружилась голова. Рядом с дверью, которую я не смог открыть, висели часы в виде кошки. Ей полагалось каждую секунду мне подмигивать, но батарейки в часах были давным-давно мертвы, как, по-видимому, и сами прежние обитатели этого дома. В кухне виднелся настенный календарь с изображением тукана и с указанием какого-то месяца и годапонятий, которые с шестилетнего возраста ни о чем мне не говорили.
Я был один в этой комнате, но не в доме. В этом логове я обнаружил тело, первое тело, найденное мною самостоятельно, без папы, и тут же понял, что мое сердце вовсе не так готово, как мне это казалось. Дробовик скользил у меня в руках. Человек (я знаю, мне следовало считать их животными, мама сказала, что так будет проще, но я все еще продолжал смотреть на них как на людей) лежал на полу вниз лицом, хотя рядом стояла удобная кушетка. Мама говорила, что когда восходит солнце, то, где бы они в это время ни стояли, они тут же валятся с ног. Это означало, что на этого человека кто-то охотился прямо здесь, когда рассвет вырубил его на весь день. Я знал это. И все-таки выглядел он странно, когда лежал на ковровом покрытии в какой-то скрюченной позе, с неестественно вывернутыми руками и ногами. Одна его рука накинута на лицо, так что я не мог сказать наверняка, был ли он когда-нибудь человеком. Его запросто можно было принять за манекен.
Я ткнул его стволом ружья. Ощущение было таким, словно он воткнулся в мешок с мукой. Я верил мамеона говорила, что мне ничто не грозит до наступления темноты, поэтому расслабился и огляделся по сторонам. Мое внимание привлек телевизор. Как будто на этом экране мог двигаться кто-то еще, кроме моего собственного отражения. Я встал в гордую позу с ружьем наперевес, но это лишь напомнило мне мое любимое шоу, и я еще сильнее затосковал по прежним дням.
Остальная часть комнаты ничем не отличалась от прочих логовищ, которые мне приходилось посещать, но я чувствовал, что это место мне следовало вспомнить. Я должен был знать, кто здесь когда-то жил. Я побывал в большинстве домов этого поселка, это было связано с забавами, угощениями, днями рождения. Но все это было так давно, и теперь это место казалось чужим.
Стараясь избежать того, что мне предстояло, я потратил впустую слишком много времени.
Я вернулся к мертвому человеку и просунул ногу ему под плечо. Затем, держа на всякий случай под прицелом голову, перевернул тело. Голова глухо ударилась о пол, но не подпрыгнула.
Глаза человека были открыты, однако зрачки смотрели в разные стороны. В щеку уходило глубокое рваное отверстие, словно у мужчины вырвали или откусили кусок плоти, отчего он и стал таким. Я стоял над ним, зажав его тело ногами, и глядел ему в лицо, пытаясь увидеть в этом человеке того, каким он был прежде, но у меня ничего не получалось. Кем бы он ни был, теперь он казался мертвым. Так почему бы мне не сделать то, ради чего я сюда пришел, и не двинуться дальше. Ведь он не дышал, и у меня не возникало ощущения, что я себя дурачу, принимая его за спящего. Но все же
Я начал опускаться на колени, чтобы заглянуть поближе в его мертвые глаза, но не успели мои колени коснуться пола, как прогремел ружейный выстрелне мой, потому что дробовик не дернулся в моих руках, и голова мужчины взорвалась, а мозги брызнули мне в лицо. Я обернулся и увидел стоявшего в дверном проеме отца. Он качал головой.
Мы не должны понапрасну терять время, тихо сказал он. Папа знал, что я всегда боялся его сильнее, когда он говорил шепотом. А теперь подумай хорошенько. Кто ты после этогомужчина? Или все еще мальчик?
Он не стал ждать, когда я отвечу, а просто повернулся и вышел.
Я подошел к окну, которое перед тем выбил, и смотрел, как он шагает к дому на противоположной стороне улицы. Он удалялся и становился все меньше, а я все пытался разглядеть в нем того, каким он был прежде, и хотя не спускал с него глаз до тех нор, пока он не вошел в дом, но так и не смог ни вообразить, ни вспомнить этого.
Когда ночью я пытался уснутьпосле дня, который провел, выполняя желания родителей, вернее, отца, перед глазами у меня вставали лица тех, кого я сегодня убил. Я двигался от того первого дома и старался делать свое дело быстроне теряя времени, не раздумывая, не отвлекаясь на посторонние мысли. Старался снова почувствовать себя таким же гордым, как утром, когда мы отправлялись в путь. Но из этого ничего не получалось. Потому что хотя родители и говорили, что я убил немало этих тварей, и хлопали меня по спине, и поздравляли, я по-прежнему не мог избавиться от ощущения своей вины. По-прежнему чувствовал себя затравленным зверьком.
В этом сумеречном состоянии не то бодрствования, не то сна, я наконец увидел то, что искал, когда начал опускаться на колени. Я наконец увидел их такими, какими они были.
Лежа в маленькой задней комнатушке, больше похожей на кладовку, чем на спальню, я старался не замечать ни стонов, которые слышались снаружи, ни раздраженного шепота, доносившегося из соседней комнаты. В конце концов я отделался от тех и от других звуков и ощутил временную передышку, но все равно это не был полноценный отдых, так как я продолжал видеть лица и они стали тем, чего я страшился.
Я был как в тумане, а эти зомби: теперь снова живые, эти исполинские монстры поднимались над горизонтом, как солнечные лучи. Девочка-подросток, что лежала на заднем дворе без одной руки, так что виднелись торчавшие у нее из плеча мышцы, представлялась мне моей давнишней няней. Скрюченная старуха, валявшаяся посреди улицы, с дохлой собакой, перетянутой пополам поводком, оказывалась моей воспитательницей из детского сада. Мужчина без штанов, с обглоданными пальцами, вдруг оборачивался тем, кто однажды погнался за мной, после того как я прокрался к нему во двор, чтобы достать залетевший туда бейсбольный мяч. Все они парили надо мной, смотрели обвиняющими глазами и говорили, говорили.
Как ты мог, Бобби? сокрушалась Джули, которая, казалось, никогда не уставала читать мне Доктора Сьюза.
Ты всегда был моим любимцем, укоряла миссис Джиордано, стряхивая с пальцев меловую пыль.
Ты в самом деле думаешь, что чего-то сегодня добился? допытывался мистер Бакстер, сжимая в руках тот самый бейсбольный мяч. Ты только понапрасну теряешь время. Неужели ты еще не понял, что дело идет к концу?
Я заорал на них и, проснувшись, резко сел в кровати. Сон как рукой сняло. С бьющимся сердцем я встал и подошел к узкому окошку. Была ночь, их время, и я знал, что те, кого мы там не прикончили, снова проснулись и охотятся за нами. Полнолуние еще не наступило, так что колючая проволока едва проступала в полумраке.
Я избежал пытки снами, зато теперь некуда было деваться от кислых комментариев, раздававшихся из главной комнаты по ту сторону тонкой стены. Маме с папой полагалось спать и набираться сил для предстоявшей на следующий день работы, но, как обычно, соблазн поиздеваться друг над другом, когда они думали, что я сплю, был слишком велик. Теперь без свидетелей (как им казалось) они могли беспрепятственно изливать друг на друга потоки злобы.
Не думай, что ты справляешься с этим как надо, расслышал я мамины слова, хотя, в чем она его обвиняла, не разобрал. У нее, насколько я помню, был в запасе длинный перечень всевозможных обвинений.
Но мы, как-никак, живы! почти прошипел отец, стараясь понизить голос. Хотя бы это ты можешь признать? Или это ничего не значит?
И ты называешь это быть живыми? Янет. Лучше бы нам быть
Что? Быть мертвыми? Как те, что по ту сторону изгороди? Я едва не умер, когда строил ее для вас.
Надоело мне слушать про эту изгородь. Надоело!
Да знаю я, что ты подразумеваешь под этим "лучше бы". Это о нем, скажешьнет?
Не о нем. Он тут ни при чем. Это о нас.
Сознайся.
И как только тебе не надоели эти фантазии! Только и знаешь, что носишься с ними.
Сознайся.
К тому времени они уже давно отказались от шепота.
Ладно, я думаю о нем! прокричала мама. Ты это хотел услышать? Думаю я о немкак же! Да если бы я решила по-другому, меня бы здесь не было, я бы
Мать кричала на отца, пока не послышался шлепок, потом другой, менее впечатляющий, похоже, она тоже дошла до рукоприкладства. Было ясно, что предстоит еще одна долгая ночь, выдержать которую я не смог бытолько не эту ночь. Я открыл окно и соскользнул в прохладную влажную траву. Ночь благоухала ароматами. Как же долго мне не позволяли вволю погулять под звездами! Слишком долго. Но теперь я мужчина. Настало время самому принимать решения.
Я двинулся по периметру изгороди, которую папа построил давным-давно, когда большинство людей еще с насмешкой относились к тому, что ждало нас всех впереди.
Зомби бросались на колючую проволоку. Их, казалось, не стало меньше, несмотря на всю проделанную нами в тот день работу. Поначалу они двигались вяло, нерешительно, но потом, должно быть, почуяли меня, потому что стали стягиваться в мою сторону. Я знал, что опасность мне не грозила, потому что этот забор был надежным, хотя папа возвел его очень давнокогда жизнь была еще нормальной. Я пытался представить себе, что эта изгородь окружает дом, в котором мы когда-то жили, как это планировали сделать родители, пытался представить, что мы снова там живем, но не мог.
Мама считала, что дальше так жить нельзя, что пора возвращаться к нормальной жизни. Я такой жизни не помнил. В самом деле не помнил. Мама думала, что можно будет перебраться обратно в наш бывший дом, стоявший в центре поселка, как только нам удастся очистить его от зомби. Однако я вовсе не был уверен, что можно вернуться в такое место, которого ты не помнишь.
А вы? обратился я к полудюжине бродяг. Вы помните, когда все было нормально?
Ни один из них не отвечал. Они все так же напирали на изгородь, оставляя клочья своих тел на колючей проволоке. Я сделал шаг вперед. Они со своей стороны тоже поднажали.
Роберт! крикнул папа и схватил меня за руку.
Я упал на спину.
Ты соображаешь, что ты делаешь? заорал он, когда я взглянул на него, лежа на поросшей лишайником земле. Ты что, ненормальный? Что за чертовщина лезет тебе в голову?!
Одной рукой он сжимал пистолет, а другую вскинул вверх, словно намереваясь меня ударить. Мама прыгнула между нами, прежде чем он успел это сделать, а я вскочил на ноги.
На что ты надеялся, Натан? спросила она. Какую жизнь ты нам устроил? Чего ты ждал от мальчика?
Мне стало противно. Их драка переместилась из дома наружувот и все, чего я добился. Позволил зомби стать очевидцами этой склоки. Я отвернулся, и тут же раздался выстрел. Но я, не оглядываясь, зашагал обратно к хижине. Когда эхо смолкло, я услышал, как папа орет:
игра, Роберт! Но это не игра. Кончай с этим. Это все, что у нас есть. Все, что у нас есть!
Хотя во время следующего утреннего похода я старался отстать от родителей, в поселок мы вошли вместе. Папа шел рядом со мной, так что мы могли поговорить наедине. Мама же оказалась позади, может быть, еще и потому, что предпочитала держаться от него подальше. Даже в минуты молчания взгляды, которыми они обменивались, были такими же раздраженными, как и слова во время их бесконечных стычек. Я чувствовал, что меня ожидало и сдерживал шаг, но папа продолжал держаться рядом со мной. Мама свирепо на него посматривала, и он наконец заговорил.
Ты уверен, Робби, что готов сегодня к этому? спросил он нарочито небрежным тоном, который ему совсем не шел. Вчера у тебя был большой день.
Я в порядке, папа.
Мы с твоей матерью подумали, что ты, может быть, захочешь сегодня остаться и предоставить нам самим эту тяжелую работу. Ты мог бы просто посторожить, если ты если тебе требуется время, чтобы снова принять участие в процессе.
"Процесс"не твое словечко, папа.
Он взглянул через плечо на маму. Она нахмурилась, что подчеркнуло одутловатость ее щеки.
Ты знаешь, что я имею в виду, сказал папа и поджал губы. Представляю себе, как трудно ему было казаться общительным. То, что ты делал прошедшей ночью, сын, похоже на какой-то рок и
Все это похоже на рок. И всегда будет роковым. Не беспокойся обо мне. Беспокойся за себя.
Я бросился бежать, и они даже не пытались меня остановить. А если бы и захотели, то вряд ли смогли бы это сделать.
Я промчался мимо дома, который мы посетили накануне, и углубился в самое сердце поселка. На каждом углу я наобум сворачивал, надеясь, что родители не уследят, где я остановлюсь. Я петлял, пока не добежал до дома с качелями во дворе и не убедился в том, что оторвался от них.
На этот раз входная дверь оказалась незапертой. Я медленно прошел в дом, мечтая найти там людей, встретиться с другой семьей, которая этим не занимается. Семьей, не похожей на нашу. Мне было необходимо получить подтверждение того, что мы сделали верный выбор. И что по-прежнему поступаем правильно. Мне нужен был намек на то, что я могу продолжать это делать. Однако в выкрашенных в пастельные тона комнатах без малейших признаков жизни или смерти похоже, ничего полезного для меня не было.
Но тут, уже собираясь покинуть этот дом, чтобы перейти в следующий, я заметил, что дверь в одну из кладовок заперта. Однако не настолько основательно, чтобы я не мог туда войти, там не было ни секретного замка, ни скважинытолько две щеколды, по одной вверху и внизу. Значит, внутри что-то было.
Я понял, что придется на некоторое время здесь задержаться, поэтому вернулся к окну, распахнул его и выстрелил в воздух. "Это должно порадовать моих родителей, подумал я, и, возможно, удержит папу от того, чтобы прийти и проконтролировать меня. Так они решат, что у меня все в порядке".
У кладовки я поколебался, напомнив себе, что, несмотря на темень внутри, сейчас все же был день. Я легко повернул щеколды, и дверь даже не пришлось открыватьона медленно, сама собой распахнулась, и к моим ногам тяжело сползло тело.
Это был маленький мальчик. На видне больше пяти, от силышести лет. Мертвый маленький мальчик.
"Нет, сказал я себе. Пожалуй, это не совсем мертвый маленький мальчик". Возможно, его заперли родители, когда сами отправились на поиски еды, чтобы он не болтался где попало и не подхватил заразу. Жизненный опыт издавна подсказывал людям, что если ты заразился, то тебе не остается ничего другого, как умереть, только умереть. Что ж, пожалуй, так оно и было. А поскольку эти любящие родителикак мне казалосьсами умерли, то и сын их, которого они хотели защитить от голода, тоже умер в том самом месте, которое должно было его спасти. И раз уж на то пошло, эти самые родители, возможно, молились, что если их сыну суждено было умереть, то лучше уж так, тогда ему, по крайней мере, не пришлось бы возвращаться. Но спасения не было, только не отсюда.
Ногти у мальчика отсутствовали, но когда он их лишилсяпри жизни ли, когда понял, что родители не вернутся, и скребся в дверь, пытаясь выйти на свободу, или после смерти, в надежде утолить необычный вид голода, этого я никогда не узнаю.
На его месте мог быть я. Мне по-прежнему грозил подобный конец.
Я положил ружье, взял на руки ребенка и покачал его. Никогда прежде не подумал бы, что могу проделать такое с зомби, но это вдруг показалось правильным. Мальчик оказался тяжелее, чем я рассчитывал. Мне казалось, что от него осталась одна оболочка, высохшая, легкая. Но, подняв его, я понял, что мне предстоит нелегкое дело.
Я перенес его туда, где, по-видимому, находилась его комната. Она не слишком отличалась от той, что когда-то была у меня, хотя изображенные на афишах супергерои казались теперь глупыми. Я усадил его в кресло, которое придвинул вплотную к столу, чтобы мальчик не упал. Затем нашел на полке школьный учебник, положил в раскрытом виде на стол и прижал одной его рукой, а в другую вложил карандаш. Я сел на кровать и стал изучать ребенка, пытаясь представить себе тот мир, в котором он мог по-прежнему вот так сидеть, выполняя домашнее задание.