Этот ливень в снег обернётся, как думаешь, Кирюша? сказала я, обернувшись к нему от окна. Мы были в большой комнате, Митя спал наверху, где жарко горел камин, но там и от трубы печи было тепло, камин мы разжигали для удовольствия. Ты опять на работу не поехал, ты
Я отрабатываю последние две недели и ухожу с кафедры, сказал он будто, между прочим.
После этих слов, я села в кресло и выключила телевизор, мы смотрели «Шестое чувство» от которого меня поташнивало, все эти покойники, так и казалось, что я ощущаю, как от них смердит Но то, что сказал Кирилл меня затошнило по-настоящему:
То есть как это?.. Ты что Ты что делаешь?! Как это уходишь?! я даже руку прижала к губам.
Что ж делать, когда ославили меня, всех нас, на всю Москву?! легко улыбнулся он. Удивительный он, лёгкий солнечный человек. Бросает то, ради чего работал и вообще строил всю свою жизнь, и улыбается так светло, будто в лотерее выиграл и рассказывает мне об этом сейчас. Удивительный человек.
Боже мой, Кирюшкавыдохнула я. Я сломала тебе жизнь
Ну что ж Я сломал твою, ты мою всё правильно, как ещё могло быть? Я плачу, наконец, по счетам. Не всё же тебепродолжает улыбаться он.
Как жея чувствую бессилие. «Всё правильно» Кирюша, что ж правильно?..
Не волнуйся, заработать на жизнь я сумею. Днями в местную больницу иду на должность главного врача и дерматовенеролога заодно. Настоящую живую работу я никогда не забывал, к счастью, все мои научные труды основаны на практике. Так что проживём, Ленуша! он смеётся. Да и гонорары от монографий
Да разве я об этом Что ж ты и не сказал даже, что надумалон не понимает, я совсем не о деньгах сокрушаюсь, он ученый, и он бросает науку
А ты разочарована, да? он вдруг перестал улыбаться, сразу как-то меняясь, строжея лицом, будто вглядываясь в меня. В постель ложилась с академиком московским, а встала с деревенским докторишкой?
Меня всё же вывернуло. Вернувшись из ванной в комнату, я сказала, остановившись в дверях:
Ты, Кирилл Иваныч не о том ты «Ложилась, встала» разве обо мне речь сейчас? Ты же ты всю жизнь на кафедре, ты учёный С тоски не помрёшь, а?
Он подошёл ко мне, притянул к себе, улыбаясь, тучи уходят с лица:
Ты не пугай меня, Лена, я ведьон коснулся пальцами моего лица, улыбаясь, знаю тебя вроде, а вдруг
О-т дурила!.. засмеялась я, качая головой. Коне-ечно, дурачась, я гнусавлю и растягиваю слова, соблазнял московской квартирой, понимаешь ли, статусом академическим, зарплатой, связями, а теперь сам в примаки ко мне в деревню! прыснула я, Кирилл уже знал, что дом этот теперь мой, тоже засмеялся, окончательно развеялось напряжение. Он обнял меня. Прижался лицом к моей голове, целуя мои волосы:
Ленуша, пожениться надо, пару месяцев и живот будет видно, а мытихо сказал Кирилл.
Я прячу лицо, обнимая его пожениться КирюшаКирюшенька Милый Я счастлива, пока не думаю ни о чём. А беременность очень способствует этой мысленной вялости. Мои мысли все о ребёнке, ещё о Митюшке, о том, как и где, поставить вторую кроватку, что купить малышу, а что от Митюши будет кстати Кирюша, милый, зачем ты опять возвращаешь в мои мысли Лёню, запертого в темницу в глубинах, самых тайных глубинах моей души. Мне больно даже от тени мысли о нём даже от попытки произнести его имя про себя. Это как утонуть и понять, что утонула, начать задыхаться Но откуда Кириллу знать это. И не надо ему это знать, разве его вина, что я
Кирилл посмотрел на меня:
Я буду в Москве послезавтра, я поговорю с Алёшей.
Я чувствую его взгляд, но не могу ответить. Невыносимо обсуждать с ним Лёню, он не может понять, но и не понимать ведь не может
Да, ещё Ленуша, в следующую пятницу я праздную отходную и хочу, чтобы ты пошла со мной В «Праге», улыбается Кирилл, глаза искрятся.
О, нет, это чересчур, праздновать, что Кирилл из-за меня бросает работу, теряет все, что было его жизнью больше двадцати лет.
Нет, Кирюшка да ты что нет, прошу тебявзмолилась я, это нет-нет, глазеть все будут, из-за какой же это ты всё бросил, рассматривать станут, обсуждать все мои прелести Кирюша, милый, пожалей меня! Я беременная, меня выворачивать начнет от этих ресторанных запахов да и Помнишь, как меня как рвало там, в прошлый раз в этой дурацкой «Праге» Ну, не заставляй меня, я дома останусь. И Митю не надо будет пристраивать на вечер.
Неужели покрасоваться не хочешь? Мымроновне нос утереть уже публично? Ты ведь такаяон улыбается с удовольствием. Господи, ты такая красивая все сдохнут, когда увидят тебя!
Ох, Кирюшка, похвалиться хочешь просто! засмеялась я.
Ну не без этого! смеётся и Кирилл.
В этот день я никак не ожидал увидеть на «Суше» отца. Я уезжаю сегодня. Две недели отработки прошло и я, уволенный и абсолютно свободный, увы, человек, заканчивал сборы своих пожитков. У меня был вполне определённый план дальнейшей жизни. Сумки всего две, они уже стоят в моей комнате. Ведь я могу приехать сюда в любой день, если что-то мне понадобится, не на Камчатку я собрался уезжать, так что я забрал только необходимое.
Я сел за стол в моём «кабинете», чтобы написать записку. И замер с ручкой в руке. Что написать? Что написать отцу? Отцу, которого я вижу по два, а то и три раза в неделю, когда приезжаю встречаться с Митей. И ей ЕЙ, моей жене, моей Лёле, которая предпочла его, всё же его не могу ни смириться, ни поверить в это. Она говорит мне это, но даже не смотрит в лицо. Она живёт с ним с самой весны и даже не возвращается сюда на «Сушу», почему я не верю, что она предпочла его? Почему?
Потому что, проснувшись, она спросонья с нежностью позвала меня? Потому что не разводится до сих пор? Я не знаю. Логичного ответа нет, я просто знаю это. Я это чувствую. И даже то, что она не хочет оставаться со мной наедине, мне кажется, подтверждает это.
Но что мне написать ей? Ему? Им двоим? Что написать в этой записке? Я не могу выдавить из себя ни одного слова Они заставляют меня бросить Склиф, к которому я привык, Москву, где я прожил половину сознательной жизни, они сделали меня посмешищем, выставили неудачником и идиотом, чуть ли не извращенцем. Но мне тошно не от этого, а от того, что я не вижу их, что мы живём отдельно уже полгода. Что я просыпаюсь каждое утро один в этой огромной квартире. И вечером, засыпая, мне кажется, что я слышу шаги отца в его комнате или коридоре, едва я закрываю глаза, я слышу Лёлино дыхание. Вот такой я слабак. Идиот и извращенец
Даже Митюшка бывает со мной здесь, но не отец, не Лёля Если бы не Митя, вообще ни одной ниточки не осталось бы, которая связывала бы меня с ними.
Что написать? Ни буквы не могу выдавить
И вдруг щёлкнул замок. Это раньше мы все всегда звонили, теперь, никто никого тут, на «Суше» не ждёт. И я открываю дверь своим ключом и он, отец, открыл сам. Я вышел в переднюю. Не придётся мне писать проклятую записку.
О, Алёша?! Ты дома? Раноудивлённо и немного рассеянно проговорил отец.
Да, я А ты почему не на работе? пробормотал я.
Ухожу Что ж, хорошо, что мы увиделись, я думал позже приехать, поговорить с тобой, отец разделся, на улице мокрый снег, настоящая каша под ногами и на всех поверхностях, но он из машины, очевидно, даже ботинки не промокли. Он прошёл на кухню. Давай, кофе, что ли, выпьем?
Может, ты есть хочешь? спросил я.
Отец посмотрел на меня:
Спасибо, кофе будет достаточно.
Хорошо, я сварю, сказал я, хотя раньше я кофе сам не варил, этим занималась Лёля, но я столько раз присутствовал при том, как она делает это, что порядок действий повторить смогу, хотя сам я не люблю эту чёрную жижу.
Пока я колдовал с туркой, я вертел в голове его слова, что-то задело меня в том, что он сказал. Наконец, я понял:
Подожди, я обернулся от плиты, вспомнив, ты сказалты уходишь? Что это значит?
Отец улыбается, будто довольный собой и тем, что может рассказать мне об этом:
Ухожу с кафедры, весело сказал он. Не пугайся так-то, ничего страшного не происходит. Соображу некоторое время, чем заняться. Отдохну пока.
Почему?! изумляюсь я. Это же надо он, он! бросает кафедру!
Почему почему, весь вопроспротянул отец, переставая улыбаться и отворачиваясь.
У меня за спиной зашипело, разливаясь по плите моё чёрное варево. Чёрт! Что же это такое, пока я гипнотизировал эту чёртову турку, тёмная пена на поверхности даже не шевельнулась, а стоило отвернуться и всё: всё в грязи Вот чёрт!
Я налил проклятый кофе в чашки, и сел напротив отца за стол.
Я хочу поговорить с тобой, Алексей, сказал он, бледнея, опуская глаза. О Лёле О тебе.
Кровь бросилась мне в голову, сердце заколотилось так, что я даже будто оглох
Вот что, Алексей, сказал отец, по-прежнему демонстрируя все признаки смущения, Лёля беременна. И мы с ней
Будто кулаком в лицо, а второй кулак сдавил сердце:
Нет! отчаянием вылетело из меня.
«Мы с ней» нет и нет! Что же это такое?! «Поговорить о Лёле и о тебе», разве это обо мне? Это о вас с ней опять!
Я понял, что ты хочешь сказать, ноя смотрю на него прямо, он тоже вынужден смотреть мне в лицо, нет. Я не стану разводиться! Ты от меня этого не дождёшься! сказал я, твёрже этого моего слова не будет и алмаз.
Отец побледнел, теряясь:
Ты что, Алёша решено всёпроговорил он, разводя ладони.
Нет, повторил я, кривясь и, чувствуя, как кровь отхлынула от щёк. Прости, может, я ломаю твои планы на счастливую жизнь с молодой женой, но я не дам развода МОЕЙ жене. Никогда. Убейте меня и живите тогда вместе.
Сдурел, мальчишкаотец отпрянул, качая головой.
Можешь считать меня мальчишкой, хоть кем, но я не сдвинусь.
Что за глупое упрямство, Алёша! воскликнул он, но как-то беспомощно, я же сказал, Лёля беременна от меня
Да замолчи ты! закричал я, он будто гвозди вбивает в меня. Я, по-твоему, в первый раз не услышал? Не дам я ей развода! Не хочет со мной быть, пусть разведётся сама. Сама! Своей рукой! Как брала меня в мужья, пусть так же сама и вышвырнет. Ты слышал? Сама! я шарахнул ладонью по столу, чашки звякнули, моя опрокинулась, разливаясь, ну вот, пить это дерьмо не придётся
Лёля не хочет жить с тобой, ты это отлично знаешь
Этого не может быть! убеждённо и даже улыбаясь, проговорил я. Я знаю Лёлю двадцать лет, не может этого быть! я постарался каждое слово произнести раздельно. За его «беременна от меня», Она придумала себе что-то вроде того, что она недостойна меня, что один раз оступившись с твоей, твою мать, помощью, она не может вернуться назад Но всё это неважно, всё это не имеет никакого значения для меня не имело и не имеет! Ясно?! Я не разведусь с ней. Пусть разводится, как хочет, через суд или как там это делается я всё равно буду считать себя её мужем, учти это! Хоть десять раз ты женишься на ней, её муж я! И для неё, я знаю, яеё муж и никто больше! А беременная усмехнулся, мне и правда стало легче, ну так что ж, один твой сын уже зовёт меня отцом!
Вот так вот! Получи, есть тебе, чем убить мою карту?
Отец смотрел на меня, будто он не ожидал того, что услышал. Долго и молча смотрел. А потом сказал, покачав головой:
Мы слишком давно не живём под одной крышей, я совсем отвык от тебя. Отвык о того, какой тыон хмыкнул, качнув головой, его глаза горят восхищением?
Я не сказал ему в этот день, что я тоже ушёл с работы и уезжаю из Москвы. Я даже не вспомнил об этом, я вспомнил после того, как он давно ушёл, а я остался опять один на «Суше». Я долго сидел на кухне возле стола с остывшими чашками чёрного кофе, заляпавшего перед этим всю плиту, потом стол, теперь застывшего в этих чашках, белых, с нежным рисунком тоненьких цветочков, такие любит Лёля, как и тонкий и полупрозрачный фарфор из которых они сделаны. Она и выбирала эти чашки
Вот мои сумки, что ж, пора сниматься с якоря на этой «Суше», найти новую. Я найду. Я знаю, как искать теперь. Как говорят, за одного битого
Глава 2. Метель
Снег валит со вчерашнего вечера, оттепель превратилась в мотающий снежной крошкой, а потом хлопьями, а после хлопьевмелким острым и быстрым злым снегом, всё более морозный день. Этот день для меня продолжился, как этой метелью, недомоганием, начавшимся ещё позавчера, с тошноты, слабости и прочих явлений отравления. Или просто реакций на непогоду. Когда я сказала Кириллу, обеспокоившемуся этим, что, должно быть, просто я объелась, он рассмеялся:
Чем объелась, умора?! Лишнюю ложку каши съела?
Но позже он не слишком веселился:
Может, в больницу сходим?.. Может, токсикоз просто?
Может и токсикозпоспешила согласиться я, чтобы он не слишком пугался, правда, не бывает у меня А может от погоды этой. Так, пройдёт ты шибко не волнуйся.
«Шибко», усмехнулся я смешному слову.
Я уеду развлекаться допоздна, а она тут нездорова. Мне стало не по себе, будто в этом её пустяковом недомогании кроется что-то нехорошее из старого Я так боялся повторения ужасов весны и начала лета, обступивших нас тогда призраками смерти, что невольно обеспокоился, но Лёля, невзирая на бледность, обесцветившую щёки, глядела весело и я успокоился. Тем более, сегодня Стерх должен приехать, думаю, поможет, если что да не будет ничего, всё будет хорошо
Митя играл, сидя на полу в большой комнате, а я прилегла на диван и смотрела в телевизор, где показывали старый советский фильм «Тридцать первое июня», знакомый мне с раннего детства и музыкой своей прекрасной и романтической историей, запомнившийся мне ещё с тех пор, тем удивительнее и приятнее мне было теперь, взрослой, смотреть его.
Игорь за этим и застал меня, входя из сеней, и улыбаясь:
Опять незапертые сидите, он улыбается, хорош до невозможности какой-то молодецкой здоровой красотой, будто на санках катался полдня, а ведь всего лишь прошёл по двору от машины. Погодка!.. Еле доехал до тьму-таракани вашей, заносы, авариитихий зимний ужасон снял присыпанную снегом шапку, возвратившись в сени.
Игай! Митюшка уже поднялся на ножки, встречать его
Я села на диване, не лежать же, в самом деле, при нём, хотя это незначительное движение уже даётся мне с трудом Что же это такое сегодня?
Долго ехал? Я раньше ждала тебя, даже волноваться началаэто правда, я ждала его и беспокоилась, что он опаздывает, потому что он всегда был очень пунктуален. В такую погоду легко попасть в аварию
Волноваться? Это приятно, улыбнулся он, входя уже без куртки и шапки. Я в два раза дольше ехал, чем обычно. Твой профессор вообще, думаю, только завтра приедет Что на дорогах твориться!..
Покормлю тебя сейчас, голодный же, наверное, я встаю, качнувшись, в глазах потемнело, но тут же прошло. Должно быть, от погоды все эти фокусы, имею же я право плохо чувствовать себя хотя в беременность Митей ничего такого со мной не было
Игорь взял Митю на руки и пошёл со мной на кухню. Я налила ему борща, достав из печи толстостенный чугунок, посадив Митю в стульчик, Игорь сел за стол, вдохнул аромат, поднимающийся от тарелки, с видимым удовольствием подносит ложку за ложкой ко рту, нахваливает мою стряпню.
Действительно, здесь на печи, еда получается вкуснее, чем в городе на обычной плите, да и овощи мы покупали у соседей не лежалые, и мясо в Новоспасске на базаре было местное, красивое, вкусное, никто не пытался подсунуть хряка вместо свиньи. Так что моё кулинарное искусство нисколько не улучшилось, лучше качеством стали продукты.
В нашем доме, заметаемом метелью, воцарилась тишина, окна заклеены, так что не слышны ни собаки, ни петухи, впрочем, думаю, они и голоса не подают в такое ненастье, а дорога от нас тоже далеко. Так что, при выключенных радио и телевизоре становилось так тихо, что казалось, мы в космосе, особенно по ночам, в темноте нашей спальни, при загадочном свете зелёного ночника, освещающего потолок на два ската, летим в бесконечности Вселенной Вот и сейчас, когда мы трое замолчали, тишину нарушал только нарастающий закипающего шум чайника.
Я дала Митюше большое твёрдое красное яблоко, с высокими «щёчками», и он занимался им, деловито и уморительно серьёзно оглядывая его со всех сторон, выбирая, откуда откусить в следующий раз. Игорь улыбнулся, поймав мой взгляд на него после Мити, я улыбнулась в ответ.
Ты что-то бледная сегодня, сказал Игорь. Не больна?