И что же там пишут?
Разное! ласково ответил Баронин, взглянув девушке в глаза.
И в них увидел отчаянную мольбу путаны снять ее.
И про любовь? улыбнулась ободренная девушка.
Конечно! кивнул Баронин. А как же без любви-то?
По-моему, пошла ва-банк путана, любовь лучше изучать не по газетам
Я тоже так думаю! вытаскивая сигарету, щелкнул зажигалкой Баронин.
А может, все-таки угостите? попросила путана. Правда, особой уверенности в ее голосе не было.
Нет вопросов! Баронин подозвал официанта. А когда тот молниеносно явился на его зов, вопросительно взглянул на путану.
Коньяк и орешки! заказала та. Через минуту заказанное стояло на столе.
Сколько с меня? спросил Баронин.
Официант назвал сумму.
Баронин положил на стол деньги и поднялся.
Извини, девочка! ласково потрепал он по плечу путану. Мне действительно некогда!
Путана беспомощно взглянула на стоявшего рядом официанта.
Не бери в голову, Зинок, по-своему успокоил ее тот, когда Баронин ушел, кого-нибудь еще снимешь!
«Зинок» поморщилась, словно от зубной боли, и залпом выпила коньяк. Этот красивый мужчина растревожил ее. И ложиться под «кого-нибудь» у нее уже не было никакого желания. Зина взглянула на сытое равнодушное лицо официанта и вздохнула, в их мире о любви говорить не принято
А «красивый мужчина» уже стоял на остановке нужного ему автобуса. Машину Баронин не стал брать принципиально. Он ехал не на блины к теще и хорошо знал, как быстро в случае необходимости находят одиноких ночных пассажиров.
Минут через пять на остановку подкатил повидавший виды «Икарус» и, обдав собравшихся гарью, тяжело остановился. Из его кабины вылез молодой долговязый парень и, смешно прыгая через лужи, поспешил к диспетчерской. Баронин быстро вошел в салон и уселся на самый последний ряд, у двери. Несмотря на поздний час, все сидячие места в салоне были заняты. Была пятница, и горожане спешили на дачи. С утра автобус пришлось бы брать штурмом.
Это была последняя ходка сто восьмого на озеро, и шофер гнал как на пожар. Впрочем, какой русский не любит быстрой езды? А днем разве разгонишься? Вот и отводил душу
Отводил душу Баронин усмехнулся. Когда же, интересно, отведет ее он? Если, конечно, вообще суждено!
Хотя, по большому счету, ему ее уже отвели. Нина и отдел кадров! Именно они избавили его от постоянной необходимости лгать самому себе. Тяжело терять только то, что любишь. А он никогда не любил Нину и уже давно тяготился работой.
Кто-то включил радио, и полумрак салона заполнила знакомая до боли мелодия.
«Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить»
Баронин улыбнулся, вспомнив недавно слышанную им историю про нового русского, купившего несколько вилл на Лазурном берегу. Никто из его почтенных соседей так и не смог понять, когда на их вопрос, почему он лежит в луже и плачет, новоявленный нувориш указал рукой на небо и, смахнув пьяную слезу, пояснил: «Журавли улетают» Да, только русскому человеку дано плакать при виде улетающих журавлей.
«Все прошлое сон и обман», продолжал петь Кобзон, и снова Баронин почувствовал, как защемило на сердце
Дыхание укрытого ночным покровом озера Баронин почувствовал сразу, как только сошел с автобуса. Дождь уже кончился, и на чистом, умытом небе ярко горели огромные желтые звезды. И одна из них, самая крупная и яркая, время от времени ободряюще подмигивала Баронину. Остальные смотрели вниз холодно и равнодушно, словно удивляясь всей той земной суете, за которой они невольно наблюдали уже столько лет
Нужный ему домик он нашел сразу. Тот стоял у самого озера, особенно густо поросшего в этом месте камышом, входная дверь его была открыта, и из нее доносился знакомый до боли хриплый голос Высоцкого. Подкравшись к окнам, Баронин заглянул в дом. На тахте лежал какой-то парень, больше никого в доме не было.
«А видал ты вблизи самолет или танк и ходил ли ты, парень, в атаку?»вопрошал знаменитый бард, и Баронин подумал, что Борцов, если это был, конечно, он, отнюдь не случайно слушает Высоцкого.
На стук в дверь к нему вышел тот самый парень лет двадцати пяти, худощавый и гибкий, словно лоза, с приятным лицом и не по возрасту грустными серыми глазами. Опытным глазом профессионала Баронин сразу же угадал в нем первоклассного бойца, бравшего не столько силой мышц, сколько потрясающей скоростью и неистощимой нервной энергией.
Михаил? улыбнулся Баронин.
Да, спокойно ответил парень, в свою очередь оценив данные нежданного гостя, и отошел от двери, как бы приглашая Баронина войти.
Войдя в небольшую, но со вкусом обставленную комнату, Баронин быстро огляделся. Так, на всякий случай! Но ничего подозрительного не обнаружил. Михаил выключил магнитофон и вопросительно посмотрел на Баронина.
С кем имею честь? спросил Борцов.
Я от Булатова, Миша, ответил тот.
А где он сам? уже понимая, что ничего хорошего от этого незнакомца он не услышит, спросил Михаил, усаживаясь в стоявшее у журнального столика кресло и жестом предлагая гостю место напротив.
Когда Баронин закончил рассказ, они долго молчали. Потом Михаил достал из бара бутылку коньяку и налил две вместительные рюмки.
Что же, грустно проговорил он, давайте помянем Володьку Он был хорошим парнем
Заметив выражение некоторого скепсиса на лице Баронина, он поморщился.
Чтобы его судить, надо пройти то, через что прошел он
Поднявшись со своих мест, они, не чокаясь, выпили. Михаил сразу же закурил. Глубоко затягиваясь, он, словно позабыв о присутствии Баронина, вернулся в недавнее прошлое. И снова, в какой уже раз услышал разрывающий душу вой мин, увидел идущих в атаку боевиков с зелеными повязками на голове и себя, лежащего в воронке с рассеченным до кости бедром. И если бы не Володька, единственный, кто поспешил ему на помощь, он так бы и остался в той воронке. И сейчас поминали бы его
Ну так как, Миша? нарушил наконец молчание Баронин. Поможешь?
Михаил ответил не сразу, и в какой-то степени это порадовало Баронина. Он не любил, когда люди рвали на себе рубашки. Да и не путевку на Канарские острова он предлагал этому парню. Друг другом, но своя рубашка, как говорится, куда ближе к телу. И откажись Михаил сейчас, Баронин ушел бы от него без малейшей обиды.
Но сам Михаил, похоже, так не думал.
Приходите ко мне завтра, наконец нарушил он молчание, часов в десять Сможете?
Баронин кивнул.
В таком случае, протянул Михаил руку, до завтра!
До свиданья, Миша
С сигаретой в руке Катков лежал на вагонной полке и наблюдал за тем, как пущенные им кольца дыма поднимались вверх, к самому потолку, и, упираясь в него, теряли свою форму и расплывались по купе голубым молочным туманом.
Колеса мерно отстукивали километр за километром, напевая свою несмолкаемую песню. И конца-края этой порядком уже надоевшей ему песни пока даже не было видно. До Свердловска, где находилась пересыльная тюрьма, им еще пилить и пилить, а они целыми сутками простаивали на спецпутях, пропуская вперед себя все, что только можно было пропустить.
Этот невеселый путь Катков проделывал уже в третий раз в своей жизни. Правда, теперь он ехал на зону без душевного трепета, который хорошо знаком каждому входившему за запретку по первому разу. Как-никак полновластный хозяин Да и тогда, в далеком семьдесят втором, он входил за «колючку» без особого страха. Его отчаянная кража и вызывающее поведение на суде сыграли свою роль. Ему даже оставили его старую кличку. Получил он ее еще в школе, и виноват в этом был Джек Лондон. Прочитав лет в шестнадцать «Морского волка», потрясшего его неимоверной силой духа своего главного героя, Венька буквально грезил Волком Ларсеном. И кто знает, не этот ли самый отважный моряк с его великой тоской по прекрасной и свободной жизни в конце концов и привел Веньку на скамью подсудимых. Правда, романтика из него ушла быстро. Уже в зале суда. И напрасно взывал он к справедливости, предлагая судить вместе с ним и того директора ресторана, чью квартиру он «взял». Судья оказался крайне нелюбопытным и даже не поинтересовался у беспокойно заерзавшего на своем месте Левковича, как это на его квартире могут происходить миллионные кражи. А ведь оклад у потерпевшегосто двадцать семь целковых! И срок намотали ему одному, без Левковича. Так, без покаяния, и полетел он белым лебедем в родной дом, получив свой шестерик.
На зоне старые воры сразу разглядели в молодом и отчаянном парне свою достойную смену. И не зря на него почти сразу же положил глаз сам «смотрящий». Правда, особо приближать не спешил. Хотел присмотреться. Одно деловоля, и совсем другоезона! Не сломается, выдюжит, тогда милости просим! Нет? Значит, не из того теста. Как проверить? О, для этого на зоне существовало много способов. Ну, например, столкнуть лбами слабого с сильным. Именно в таких мясорубках и проверялась истинная сила и стойкость духа. Покатить на слабого мог каждый, не дрогнуть перед сильным было дано не многим.
Натравленный на Ларса зек был силен и глуп. С ним старались не вязаться не только мужики, но даже некоторые воры из тех, что помельче. Но уверенный в полученной от Ли Фаня великолепной школе Катков не боялся этого увальня со всей его легендарной силой. И когда тот, рыча и брызгая слюной, словно сорвавшийся с цепи волкодав бросился на отданного ему на заклание щенка, его встретила пустота! Неуловимым движением уйдя в сторону, Ларс улыбнулся и попросил Борта повторить нападение. Его улыбка только подлила масла в огонь, и теперь вместо разъяренного волкодава на Каткова летел ничего не разбирающий в своей слепой ярости носорог. А разбирать было бы надо, ибо на этот раз его на этом пути встретил железный кулак Ларса. Удар пришелся в печень. Завыв от страшной боли, Борт упал на колени, и из его широко открытого рта вместе с оглушительным криком полилась зеленая желчь. Кое-как отдышавшись, он снова бросился на обидчика, но уже куда менее решительно, нежели в начале драки. В какой-то момент ему даже удалось загнать его в угол. И он, полагая, что неуловимый парень наконец-то в его руках, бросился Ларсу в ноги. Но тот снова обманул его. Мягко оттолкнувшись от пола, он на какие-то доли секунды завис в воздухе и, опускаясь, сильно ударил находившегося под ним Борта пятками по спине. На этот раз Борт пролежал дольше. Его душили злоба и слезы. Подумать только! Какой-то сопляк помоил его на глазах у всего отряда! И он, уже плохо соображая, что делает, медленно вытащил из сапога заточку. Завороженно следившие за потрясающим зрелищем зеки неодобрительно заворчали. Драться так драться! Без заточек и финок! Но вмешаться так никто и не успел. Все произошло слишком быстро. И Ларс, жизнь которого повисла на острие направленной ему в шею заточки, уже не либеральничал, стремясь продлить эффектное зрелище. Отбив правую руку, в которой Борт сжимал оружие, и сместившись чуть в сторону, он, привычно собрав в низу живота огромное количество энергии и полностью расслабившись, в следующее мгновение круговым движением левой ноги ударил Борта по уже пострадавшей печени, одновременно высвобождая в направлении удара всю собранную в тандеме внутреннюю энергию. На этот раз даже не вскрикнув, Борт как куль рухнул к его ногам, и на его губах запузырилась кровавая пена. Нанесенный ему удар развалил печень на части
В течение двух недель велось следствие. Но напрасно изощрялся «кум» в своих изысканиях. Ларса не выдал никто. Молчал и опомоенный Борт, валявшийся в «кресте» с множеством капельниц. Как случилось? Да очень просто! Свалился со второго яруса, только и всего И опера только понимающе качали головами. Да, мол, бывает, конечно!
Этот поединок прославил Ларса, и с того самого дня им уже вплотную занялся Андрей Петрович Рассохин, по кличке Антиквар. Это был старый и опытный вор, начитанный и умный, считавшийся одним из лучших специалистов в СССР по антике. И таковым его считали сами искусствоведы. А любовь к искусству у него была в крови. Сказывалось нетрудовое воспитание и генеалогия. Отец Рассохина был крупным русским ученым-биологом с европейским именем. Но не учли «товарищи» мировую известность Рассохина-старшего (а может, наоборот, учли!) и без суда и следствия «разменяли» его, как чуждого всем своим существом пролетарской культуре элемента. И покатился оставшийся сиротой Андрюша под гору! Да и куда еще мог в то время катиться любой, сохранивший в себе хотя бы частицу чести и совести? Кочевал этот пасынок революции по «крытым», этапам и зонам ни много ни мало целых двадцать два года, заслужив легендарными своими деяниями и неподкупной честностью в отношении воровских законов звание вора в законе. В своем роде это был самый настоящий теоретик воровской идеи. И увидев Ларса, возрадовался премного. Ни одной души не хотел он отдавать ненавистной власти, а уж такой особенно!
Острым взглядом разглядел старый вор в Ларсе свое будущее. И начал это будущее готовить. Бросаемые им зерна падали на благодатную почву. И совсем не потому, что эти понятия были уж слишком правильными. Нет! Просто слишком уж созвучны они оказались тому, что творилось тогда в душе самого Ларса. Здесь, на зоне, он впервые увидел хоть как-то уважающих себя людей. Никто не мог безнаказанно оскорбить другого просто так, от нечего делать, как измывался над его матерью ее начальник лишь только потому, что в тот день у него было плохое настроение. Да, здесь учили многому, и в первую очередь высокой себестоимости любого произнесенного слова. Это на воле можно было болтать все, что угодно, а здесь, на зоне, надо было тщательно соизмерять сказанное с делом! Что тоже только добавляло в глазах Ларса веса всем этим людям, бросившим вызов тому обществу, которое он так ненавидел. И он был полностью согласен с Антикваром в том, что и на воле сохраняется та же самая воровская иерархия, что и в их мире. Пусть и называется она там по-другому, суть тем не менее одна! И на гражданке были и свои паханы, и быки, и шестерки, и пидоры, и суки! «Ведь это только навозная куча, втолковывал ему Антиквар, не имеет иерархии. А ведь все так называемое советское общество, за редким исключением, уже давно превратилось в навозную кучу и тем не менее имело свою иерархию». И на исконный русский вопрос, кто же виноват, Антиквар с прямотой римлянина отвечал: пришедшие в семнадцатом к власти хамы! Именно они с легкой руки Ленина принялись с ожесточением зверей уничтожать всех, в ком чувствовали совсем другую, нехамскую, породу! Расстреливали, ссылали, бросали в тюрьмы, изгоняли из страны цвет нации, лишая ее тем самым всех основ. А человек с трубкой только довершил то, что начал его великий друг и учительпродолжил великую мясорубку, причем бил уже не избранных, этих и без него уже почти не осталось, а всех подряд, превратив страну в одну огромную зону.
Да и потом было не легче. Все эти «оттепели» в мгновение ока побивались новым похолоданием.
Психушки и тюрьмывот что ждало любого, кто осмеливался поднять голос и назвать черное черным, а белое белым! Именно так и явился миру страшный антропологический феноменhomo sovieticusчеловек без родины и достоинства!
«И только мы, Веня, втолковывал Ларсу Антиквар, еще остаемся аристократами духа среди всего этого гнилья! Да, в глазах большинства людей мы с тобой преступники Но посмотри внимательно на это большинство, Веня! Разве это люди? Забитый рабочий скот, годный лишь на то, чтобы таскать на себе ярмо! Все, что они могут, так это только вытирать начальству задницу!»
Конечно, потом, часто вспоминая Антиквара и его лекции, Катков не мог не видеть, что многое в их мире «великий теоретик» приукрашивал. За прошедшие годы он повидал разных воров и хорошо знал цену «понятиям». Но в одном старый вор был незыблемо прав. Они все же отличались от серой массы, которая являла собою скорее население, нежели народ. И то, что творилось в стране, лишний раз подтверждало это. Нормальные люди никогда не допустили бы того, чтобы какой-то там Левкович кормил их баландой, а на ворованные деньги ублажал власть имущих и своих шлюх! Эти допускали Аристократов духа в России становилось все меньше и меньше. Даже в их среде. Да и о каком аристократизме можно было говорить, если раздвоенное сознание уже их отцов и матерей имело генетические корни. Кого могли породить люди, постоянно лгавшие и становившиеся на какие-то мгновения самими собой только на своих шестиметровых кухнях-удавках. Постепенно в них убили ту самую смелость, которую надо было всячески поощрять, а в результатетрусость и рабство духа, породившие не менее отвратительный порокравнодушие
Да, с той поры утекло много воды и крови. Как своей, так и чужой. И уж никак Ларс не предполагал, что ему на пятом десятке лет снова придется торчать за «колючкой».