Курите, Тарасов, перевел слова офицера переводчик. Вот, видите, как солдаты немецкой армии относятся к русским пленным?
Спасибо, господин офицер.
Александр прикурил от зажигалки офицера и, втянув приятный табачный дым, закрыл от удовольствия глаза. Он не сразу понял, что произошло дальше. Сильный удар в лицо отбросил его в угол комнаты. Из глаз Тарасова полетели искры, и он погрузился в темноту. Очнулся он от того, что кто-то вылил ему на голову холодную воду. Он попытался подняться на ноги. Однако ноги разъехались в разные стороны, и он снова рухнул на мокрый пол, больно ударившись головой о косяк двери.
За что, господин офицер? спросил он, пытаясь подняться на ноги. Я же ничего плохого не сделал.
Немец подошел и сапогом надавил ему на лицо. Он что-то сказал на своем языке и отошел в сторону.
Не нужно врать, Тарасов, сказал переводчик. Мы великолепно знаем, с какой целью вы перешли линию фронта. Вычекист! Хотите, я назову, какую разведывательную школу вы заканчивали? Мы все знаем о вас и вашем друге. Никакого полковника Шенгарта в немецкой армии не существует. Это вам понятно?
Переводчик еще что-то говорил, тряся корявым пальцем у него перед глазами, но он плохо понимал. Ужасно болела голова, и приступы рвоты стали подкатывать к горлу, словно морской прибой. С помощью двух солдат его снова усадили на стул.
Может, вы и правы, господин офицер, но я вам ничего не говорил о полковнике Шенгарте, еле шевеля разбитыми в кровь губами, произнес Тарасов. Я никогда не видел этого человека и впервые услышал эту фамилию только здесь от своего товарища.
Он сплюнул на пол кровь и посмотрел на переводчика.
И еще, если бы я знал, что меня так встретят, то я бы никогда не согласился на этот переход.
Офицер подошел к нему и, взяв его за подбородок, приподнял голову. Он пристально посмотрел ему в глаза, словно пытался отгадать, о чем он сейчас думает. Взгляд его голубых глаз был таким тяжелым, что Тарасову вдруг захотелось отвернуться в сторону. Но усилием воли он подавил в себе это желание и стал, не моргая, смотреть в глаза эсесовцу. Дуэль глаз продолжалась с минуту. Офицер не выдержал первым и отвел их в сторону. Затем, резко развернувшись, снова ударил Тарасова кулаком в лицо. Когда тот, словно пушинка, слетел со стула, немец начал бить его ногами. Один из ударов угодил в печень. От сильной боли, сковавшей тело, Александр закричал, а затем потерял сознание. Ведро холодной воды, вылитое на голову, привело его в чувство. Немец нагнулся над ним и, увидев, что он пришел в себя, сел за стол.
Цель вашего перехода? донесся до Александра вопрос переводчика.
Голос этого человека прозвучал где-то вдалеке, и смысл его вопроса не сразу достиг сознания Тарасова.
Я бежал к вам, чтобы сохранить свою жизнь. Другой цели у меня не было.
Солдаты подняли его с пола и усадили на табурет. Снова посыпались вопросы. Со стороны можно было подумать, что они задавались как-то бессистемно, однако это было совсем не так. Каждый вопрос встраивался в определенную систему, и ответы на них давали возможность судить об искренности допрашиваемого человека. Тарасов лихорадочно прокручивал в голове свои ответы и никак не мог понять, почему они не устраивают этого офицера в черном мундире. Наконец офицер замолчал и, собрав со стола исписанные листы, вышел из комнаты. Вскоре он вернулся в сопровождении грузного офицера вермахта. Тот внимательно посмотрел на окровавленное лицо Тарасова и, сев на краешек стола, задал вопрос:
Скажите, Тарасов, почему вы не хотите помочь немецкой армии в борьбе с коммунистами? Выкоммунист, еврей или ненормальный?
Извините меня, господин офицер, но я не понимаю вашего вопроса, ответил Александр, удивляясь тому, как хорошо этот немецкий офицер владеет русским языком. Я уже ответил на все вопросы вашего офицера. Что вы еще хотите от меня? Я больше не хочу воевать ни за красных, ни против них. Я просто хочу жить, господин офицер. Неужели вы этого не понимаете?
Тот усмехнулся и посмотрел на офицера в черной эсэсовской форме.
Так не бывает, Тарасов, снова произнес он. Как сказал кто-то из ваших классиков: тот, кто не с нами, тот против нас. Поэтому я хочу услышать от вас ответ, от которого будет зависеть, останетесь вы в живых или вас сейчас расстреляют как советского шпиона.
В комнате повисла тишина. Александр хорошо слышал, как хрипло дышит стоявший в стороне переводчик. Тарасов моментально вспомнил слова своего инструктора, что он не должен торопиться с ответом на подобный вопрос.
Господин офицер, у меня в Казани семьяжена и ребенок. Что будет с ними, если они узнают, что я дал согласие помогать Германии?
Немец громко засмеялся и посмотрел на эсесовца.
Если вы сами, Тарасов, никому не расскажете, то никто и никогда не узнает об этом. Вы меня поняли?
Понять-то понял, вот смогу ли я? Вы знаете, образования у меня всего-то три класса. Вам ведь, наверное, нужны умные, грамотные люди?
Немец снова усмехнулся и что-то сказал офицеру в черной эсесовской форме. Лицо того сразу стало добродушным. Он достал из кармана кителя сигареты и протянул Александру. Но тот не стал их брать.
Нам нужна ваша верность, а не образование, Тарасов, продолжил офицер. Так что, вы готовы?
Мне надо немного подумать. Ведь это серьезный шаг в моей жизни.
Хорошо. У вас будет время подумать. Мы вам покажем, что бывает с теми, кто не соглашается работать на великую Германию.
Прежде чем выйти из комнаты, он что-то бросил на своем языке офицеру в черной форме. Дверь за ним захлопнулась, и в тот же миг сильный удар заставил Александра согнуться пополам. Он упал на пол и потерял сознание. Немецкие солдаты отнесли его в сарай.
***
Тарасов очнулся от холода. Он попытался повернуть голову в сторону, но в какой-то момент понял, что не может этого сделать.
«Неужели парализовало?» с ужасом подумал он.
Он сначала пошевелил пальцами рук, а затем поднял каждую из них вверх.
«Если руки действуют, значит, здесь что-то не так».
Он стал ощупывать голову и сразу все понял: пропитанные кровью волосы примерзли к земле. Вскоре ему удалось оторвать ее от земли. Вечером Александра втолкнули в колонну военнопленных и погнали по дороге на запад. Многие из красноармейцев были ранены, и тех бойцов, кто не мог двигаться самостоятельно, и падал в снег, добивал замыкающий колонну конвой из трех человек. Несмотря на адский холод, колонна все наращивала и наращивала темп движения, чтобы не замерзнуть в этой снежной пустыне.
Тарасов двигался чисто механически, шагая в плотной массе голодных и замерзших людей. Иногда ему казалось, что у этой дороги, покрытой телами убитых красноармейцев, не будет конца. Его охватывало отчаяние, и ему хотелось упасть в это снежное месиво и больше не двигаться. В один из таких моментов его под руку подхватил мужчина, одетый в серую солдатскую шинель.
Не вздумай сдаваться, земляк. Они только и мечтают, чтобы ты упал, прошептал он на ухо. Держись! Подумай о семье.
Внутри Александра что-то щелкнуло, и он, мысленно поблагодарив этого человека за моральную поддержку, зашагал дальше. Вскоре они вышли к железнодорожной станции. На путях стояло несколько воинских эшелонов, с которых сгружались танки. Один из составов был санитарный, с красными крестами. В него медперсонал грузил раненых и обмороженных солдат вермахта. Заметив колонну с пленными, легкораненые немецкие солдаты бросились к ним и стали их избивать, пуская в дело палки и костыли. Потасовка стала медленно перетекать в обоюдную драку. Несколько автоматных очередей вспороли зимний воздух. Толпа моментально рассосалась, оставив на грязном снегу с десяток тел. Немецкий офицер что-то выкрикнул, и раненые немецкие солдаты потянулись к вагонам. Добив русских военнопленных, которые лежали на перроне, колонну погнали дальше. Миновав здание станции, военнопленные оказались в тупике, где их уже поджидали товарные вагоны, в которых раньше перевозился скот. Они погрузились в них, и состав медленно тронулся.
В вагоне, в котором находился Тарасов, было так тесно, что невозможно было присесть на пол. В таком состоянии они проехали около суток. За все время движения их ни разу не кормили. На вторые сутки состав остановился в пригороде Полтавы. Дверь вагона открылась, и послышалась команда к выходу. Александру пришлось пробираться через тела умерших товарищей, которые скончались в дороге от голода и холода.
Он выпрыгнул из вагона и, поскользнувшись, ударился о металлический уголок, торчавший из-под снега. Тело пронзила сильная боль. Он громко вскрикнул и, схватившись за бок, медленно поднялся с земли и двинулся в сторону строя. Кто-то из военнопленных подхватил его под руки.
Держись, земляк, произнес уже знакомый ему мужчина.
Прозвучала команда, и их под конвоем погнали по дороге в сторону города.
***
Немецкий фильтрационный лагерь, находившийся недалеко от Полтавы, имел дурную славу среди военнопленных. Про него говорили, что он имеет двое ворот: одни ведут в Первую русскую национальную армию, которую по приказу немецкого командования формировали из числа перебежчиков и предателей различных мастей. Вторыев Освенцим или Бухенвальд.
Прошло несколько дней. Александр, обессиленный, с впалыми щеками на бледном лице, лежал на нарах, чувствуя, что его окончательно покидают силы. Боль в пояснице не давала ему возможности найти удобную позу на жестком, набитом прелой соломой матрасе. Ему казалось, что болят не только отбитые эсесовцем почки, но и все тело, так как любое движение вызывало нестерпимую боль.
Ну, как ты, браток? произнес склонившийся над ним мужчина с заросшим щетиной лицом. Я думал, что ты вечером отдашь концы, а ты, я смотрю, очухался. Пить будешь? Утром к тебе, когда ты был в «отключке», подходил староста барака. Говорит, если ты не придешь в себя в ближайшие два-три дня, они переведут тебя в блошиный блок, а это верная дорога на тот свет.
Почувствовав у рта металлический предмет, Тарасов открыл глаза. Мужчина приподнял его голову и поднес к губам смятый котелок. Александр сделал два небольших глотка и отвел его руку в сторону.
Если что, зови, я тут рядом, сказал мужчина и отошел.
«Кто он, враг или друг?» подумал Тарасов, невольно вспоминая слова инструктора:
Тарасов, заруби себе на носу, что там, куда ты направишься, у тебя не будет друзей. Многие будут стараться залезть тебе в душу, клясться в своей верности, но если ты хочешь выжить, то никогда и никому не должен доверять, ибо среди этих людей всегда найдется, хоть один человек, который обязательно продаст тебя немцам. Я не буду рассказывать, что произойдет потом. Ты меня понял?
Так точно, звучал его ответ, хотя он тогда не совсем еще понимал своего инструктора.
Ему просто не верилось, что все эти люди, которые в прошлом с нескрываемым восторгом шли в праздничные дни под красными знаменами, могли оказаться подлецами и предателями.
Извините, товарищ инструктор, можно задать вопрос?
Что у тебя?
Мне одно не понятно: ведь у нас миллионы честных людей, патриотов нашей Родины, а вы говорите, чтобы я никому не верил? А как же тогда жить?
Лицо инструктора вдруг стало красным и злым.
О каких патриотах ты говоришь, Тарасов. Все патриоты сейчас на фронте, а там, на оккупированной врагами территории, таковых нет. Там одни приспособленцы, а иначевраги, которые за паек из немецких рук обязательно предадут тебя. Уяснил?
Так точно, товарищ инструктор.
И еще: больше занимайся политическим образованием, читай газеты, изучай труды вождей мирового пролетариата. Тыофицер, а задаешь такие провокационные вопросы. Ты же знаешь, что говорит о таких людях товарищ Сталин?
Инструктор повернулся и вышел из класса, оставив Тарасова один на один со своими мыслями.
***
Сильный организм Александра отчаянно боролся за жизнь. Утром следующего дня он уже смог подняться и выйти на перекличку. Несмотря на общую слабость, он выдержал эти полчаса и не упал на землю. Возвращаясь обратно в барак, он почувствовал, что ему очень тяжело идти. И снова, словно ангел-хранитель, около него оказался все тот же знакомый мужчина.
Держись, земляк! Ты молодец, что смог выйти на перекличку, а то тебя хотели сегодня отправить в блошиный барак.
Спасибо за помощь, поблагодарил его Тарасов. Я еще немного поживу.
Ты, Бога благодари, а не меня. Все в его руках: и жизнь, и смерть.
Войдя в барак, они разошлись в разные стороны. К вечеру среди узников пошел слух, что завтра утром в лагерь должна прибыть делегация из числа русских эмигрантов, которая начнет набирать людей в создаваемую немецким командованием Первую русскую национальную армию. Кто-то утверждал, что эти подразделения будут заниматься охраной коммуникаций, а также выполнять полицейские функции в борьбе с партизанами и подпольщиками. Эта новость вызвала неоднозначную реакцию среди военнопленных. Некоторые вслух выказывали свою готовность вступить в ряды этой армии, другие, а их было большинство, молчали, боясь различных провокаций. На нары Александра присел один из военнопленных.
Слушай, братишка! А ты, что думаешь по поводу этой армии? Стоит записываться или нет? Не умирать же здесь от голода? Это же прямая дорога на волю. Главноевыйти, а там можно махнуть и к партизанам. А что?
Ничего, односложно ответил Тарасов. Мне и одной армии оказалось достаточно, чтобы я оказался здесь. Больше я никуда не хочу записываться.
Неужели ты хочешь подохнуть за какие-то Советы? Ты хоть знаешь, что говорит Сталин о военнопленных? Вижу, что не знаешь, если бы знал, то, не раздумывая, вступил бы.
Александр промолчал, ему не хотелось вступать в дискуссию с этим уже созревшим предателем Родины.
Так вот, если не знаешь, продолжил тот, товарищ Сталин сказал, что у нас нет военнопленных, у нас есть только предатели. Понял? Предатели!
Знаешь что, браток? Вали от меня, сплюнув на пол, произнес Тарасов. Да, да, вали, не порть здесь воздух.
Мужчина отошел в сторону и со злостью посмотрел на него.
Черт с тобой. Решил подохнуть тут, подыхай, а я, в отличие от тебя, хочу жить.
Сволочь! выругался вслух Тарасов и еще раз сплюнул на пол.
***
Вечером его под конвоем двух автоматчиков вывели из барака и по заснеженной дорожке повели в административный корпус, в котором находился кабинет коменданта лагеря. Погода стояла холодная. Сильный северный ветер гнал по земле поземку, забиваясь под шинель и гимнастерку. Александр поднял воротник шинели и, натянув на голову пилотку, двинулся впереди конвоиров. Пройдя метров сто, понял, что окончательно закоченел. За ним, о чем-то разговаривая, шел конвой. Судя по сгорбленным фигурам, им тоже было некомфортно при этой погоде, и они, толкнув его в спину стволом автомата, потребовали, чтобы он ускорил шаг.
Его завели в кабинет помощника коменданта лагеря. Там находились два немецких офицера с нашивками СД на рукавах черных мундиров, а также мужчина в сером гражданском костюме. Тарасов принял его за переводчика.
Заключенный 23765 по вашему приказанию прибыл, произнес Александр.
Офицер с погонами гаупштурмфюрера махнул рукой конвою и вопросительно посмотрел на мужчину в гражданском костюме.
Ваша фамилия? на русском языке спросил мужчина.
Тарасов.
Расскажите мне, Тарасов, когда и при каких обстоятельствах вы перешли линию фронта?
Я уже трижды рассказывал об этом, сделав небольшую паузу, произнес Александр, не зная, как к нему обращаться. Посмотрите документы, там все есть.
Не нужно дерзить, Тарасов, произнес молодой немецкий офицер. Сейчас решается вопрос, оставить тебя жить на этой земле или нет. Если хочешь житьотвечай на все поставленные вопросы. Господин майор желает знать о тебе все из твоего рассказа, а не из рапорта.
Я уже рассказывал, что бежал из заключения. Был осужден на десять лет за дезертирство из действующей армии.
Почему вас не расстреляли, Тарасов? Насколько я знаю, НКВД расстреливает людей, оставивших свои части. Вы можете ответить на мой вопрос?
Я не знаю, почему они меня не расстреляли, я у них об этом не спрашивал. Наверное, потому что меня задержали не в прифронтовой полосе. На фронте с такими людьми, как я, не церемонились бы, пулю в лоби в овраг. Меня арестовали в Казани. Судили меня тыловики, которые не нюхали пороха.
Майор что-то записал в свой блокнот и задал новый вопрос:
С кем вы переходили линию фронта? Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим человеком?
Я познакомился с ним в Казани, когда находился в «бегах». Познакомил нас мой однополчанин Романов Павел. Мне тогда нужны были деньги, а со слов товарища, этот человек мог предложить работу за неплохие деньги. Как я понял, он был «вором в законе». Мы встретились в определенном месте, но после разговора с ним меня «замели» чекисты. Я почему-то подумал, что это он сдал меня. Второй раз я встретился с ним случайно, в тюрьме города Чистополь. Я тогда за нарушение режима содержания был водворен в штрафной изолятор. Я не знал, кто сидит за стеной, но мы часто переговаривались ночью, когда засыпала охрана. Во время этапирования в Челябинск я принял решение бежать. Нас в машине было несколько человек, и мы дружно набросились на солдат конвоя. Разоружив их, мы побежали в сторону ближайшего леса. Сколько тогда нас смогло добежать до него, я не знаю. Конвой с других машин открыл шквальный огонь по бегущим зэкам, и в поле осталось много наших товарищей. Иван побежал за мной. Что его заставило это сделать, я не знаю. Мы добрались до Челябинска. Моя старая знакомая помогла укрыться от преследования. Она же «достала» нам из госпиталя документы, по которым мы и попали в маршевый батальон, идущий на фронт. Затем была передовая, и наш с ним переход через линию фронта.