Антон попытался вставить ключ в замочную скважину, но рука, как назло, дрожала.
Тони, Тони, раздался из-за двери шепоток Капитана Поганца. Знаешь, что мы сейчас делаем с твоей бабушкой? Мы целуемся. И ей нравится. Слышишь, как она неровно дышит? Это от влюбленности. В этот день мы все поклоняемся тыквам, верно, Тони?
Не трогай ее, пожалуйста, Капитан Поганец! взмолился Антон. Я тебе что-нибудь дам взамен. У меня есть сладости. Много. Если хочешь, я даже уберу лакричные конфеты. Ну как тебе?
О, сладости. Мое тыквенное сердечко в предвкушении. Так и быть, обменяю старуху на пару леденцов. Давай же скорее, малыш.
Ключ наконец прекратил спор с замочной скважиной. Дверь скрипнула, отворяясь.
Втянув голову в плечи, Антон заглянул в комнату. Зажженный торшер всё так же нёс вахту у кресла с подножкой. Тени жались по углам непритязательного убранства, состоявшего в основном из книжных шкафовхранителей малопонятных книженций с созвездиями и травами. Сброшенная видеодвойка, чей экран скалился трещинами, передавала очередные забавные моменты «Замка Такэси».
А на поле боя выезжает сам граф! До финального сражения добралось всего трое участников! Радужные стражи улыбаются! Это будет легкий бой для них! Генерал Ли дает отмашку, и горстка выживших бросается в атаку! надрывался тем временем ведущий.
Бабуля лежала за видеодвойкой. Казалось, она решила обменять голову на вечную трансляцию любимого шоу и теперь просто наслаждалась результатом сделки. Наслаждалась со всем хладнокровием, несмотря на натекшую лужицу, передававшую все цвета телевизионной радуги.
Среди множества фраз, недоступных разумению, Антон частенько выделял такую, как «ни жив ни мертв». Он не понимал, как можно находиться где-то посередине. Впрочем, сейчас он мог точно сказать, что, обнаружив бабулю, в нём ничего не осталось. Жизнь и Смерть, взявшись за ручки, ушли, оставив пустую оболочку глупо хлопать глазами.
Ты принес сладости, Тони? раздался голосок позади. Без сладостей я сам не свой, ты же знаешь.
Антон охнул и вытаращился на руки, только что державшие ключи. Понял, что совершил ужасную глупость. Он отпер тыкву, собственноручно выдав ей билет на продолжение шоу «Кровавая резня в доме Князевых». Мальчик обернулся. Страх не спеша разворачивал толстые щупальца.
Капитан Поганец сплюснутой тенью покачивался в дверном проеме. Огонек его глаза мигал. С ножа, перекатывавшегося в пасти, капало нечто, похожее на клубничный джем. Антон, стремительно взрослея, осознал, что уже никогда не сможет по-прежнему смотреть на варенье.
Тыква рванула в комнату, толкнула дверь и молниеносно выкатилась обратно в коридор.
Дверь захлопнулась. Ригель лизнул металл и встал в паз.
Прильнув к щели внизу, Капитан Поганец зашептал:
Оставлю тебя на сладкое, Тони. А пока пойду представлюсь твоей маме.
После этих слов тыква хохотнула и покатилась прочь.
Антон вцепился в дверную ручку, безуспешно проворачивая ее. Из глаз катились слезы, расчерчивая щеки. Вот почему родители его так опекают. Потому что онтугодум, как и Пикуль. Брелок с ключами остался снаружив замочной скважине. И кто в этом виноват?
Ничего лучше не придумав, он забарабанил в дверь. Кулаки сразу же заныли, прося пощады.
Мама! Капитан Поганец хочет тебя убить! Ма-ма! Будь готова!
Хорошо! донесся с первого этажа мамин голос.
Хорошо?
Антон готов был разреветься. Как же так? Мама ему не поверила, и теперь сумасшедшая тыква Мысль показалась слишком пугающей, чтобы додумывать ее до конца. Шмыгнув носом, Антон уставился на дверной замо́к. Придется как-то разобраться с этим. Он не даст маму в обиду. Особенно какой-то недорезанной оранжевой штуке с грядки.
Ладони мальчика еще больше вспотели.
За щитком из закаленного стекла, отделявшего любопытных хозяек от ожогов, румянились творожные печенья. Этакие медали с большими пальцами вверх. Тони их очень любил. Урсула отстранилась от духового шкафа и смахнула с рук остатки муки́. Бросила взгляд на циферблат микроволновой печи. Голубоватые цифры сообщали, что уже почти восемь. Скоро заявится Вик. Неплохо бы найти иной способ разрешить их затянувшийся конфликт. Но какой? Традиции обеих семей не допускали вольностей.
Интересно, чем там занят малыш? Она слышала его крик о том, что некий Капитан Поганец хочет ее убить. Слышала и посмеялась.
Тони отличался чересчур богатой фантазией. Даже для детей. Не всё, конечно, приходило из области вымыслов. Так или иначе, наследие брало свое. Но Тони был еще слишком мал, и потому временами приходилось идти на некоторые хитрости.
Урсуле пришел на ум случай, когда Тони было всего четыре года. Завидев Пороха, черного лабрадора Кулагиных, он с восторгом завопил, извещая всех о том, что пёс сел на морковку и теперь таскает ее за собой по улице. Господи, как же она тогда смеялась. Едва сумела подобрать слова, чтобы хоть как-то объяснить эрекцию собаки. Впрочем, она быстро нашлась.
Лабрадор искал снеговикачтобы угостить того морковкой. Проще простого. Главное, не представлять себе это чересчур живо.
Запрокинув голову, она прыснула со смеху, ощущая себя счастливейшей из матерей. И осеклась. На лестнице заслышались тяжелые шаги, будто со второго этажа неторопливо, вразвалочку, спускался выпивший жирдяй.
Урсула с недоумением вгляделась в тени. Западная часть дома, включавшая в себя коридор, игровую комнату и спальни над ней, наполовину тонула в темноте. И почему она так любит торчать в полумраке? Но тут уж ничего не попишешь. Полумраких общая с Робертой любовь. Семейная черта, так сказать.
Естество Урсулы наконец забило тревогу. Неужели Вик? Нет, он бы не посмел сейчас выступить. Только не когда они с Робертой под одной крышей. И тем не менее кто-то взирал на нее из тьмы лестницы. Она чувствовала это загривкомплотным женским пульсом, прошедшимся вдоль хребта к напрягшимся ягодицам.
Привет, мамуля, сказал кто-то тихим шепотком. Меня прислал Тони. Он просил узнать, широко ли ты улыбаешься.
Этого хватило. Чужой. У них в доме. Урсула выбросила руку к стойке с ножами, и ее пальцы сжали пустоту. На привычном месте ничего не было. Она с испугом оглянулась.
Ей в лицо летел «Тоджиро», застрявший в безумном оранжевом оскале.
Сперва Антон хотел подложить под дверь лист бумаги и карандашиком вытолкать ключ, чтобы затем подтянуть к себе всю связку. Так делал орангутанг по кличке Бутч в воскресной передаче «Шарики хитростей». Только вот с этой стороны замочной скважины не было и в помине. Один только рычажок фиксатора. Прости, Бутч, но ты не у дел.
Каких-либо других передач припомнить не удалось, и Антону пришлось раз за разом проворачивать рычажок фиксатора. В механизме замка́, срабатывавшего вхолостую, что-то цеплялось, а потом соскакивало. На распластавшуюся «телебабулю» мальчик не оглядывался. Боялся расплакаться.
Неким инстинктомвозможно, доставшимся от папыАнтон понял, что нужно делать. Он с пыхтением приподнял дверь за ручку, насколько хватало сил, и еще раз крутанул рычажок фиксатора.
Детали механизма замка́ сдвинулись плотнее, и характе́рное пощелкивание оповестило о том, что дверь разблокирована.
Антон без промедления ринулся к перилам.
Мама! Мама! Ма
Дальнейшие слова, щедро смоченные слезами, свалялись еще в горле.
Мама, кормившая его лучше всяких поваров и любившая сильнее ангелов, обмякла на прямоугольном обеденном столе, находившемся в трех метрах от зоны кухни. Лимонного цвета бриджи задрались. Белая футболка порвалась на животе. Голова отсутствовала.
Точнее, ее заменял Капитан Поганец.
Антон почувствовал, как по ноге сбежала горячая струйка, будто застоявшийся страх наконец-то нашел выход наружу. Штанишки пижамы неприятно прилипли к коже.
Привет, Тони, окликнул его Капитан Поганец. Нож в пасти качнулся, будто плоская сигара, смоченная в кровавом коньяке. Спускайся к нам, приятель.
Антон послушно сошел по ступеням вниз. Даже отсюда, с начала кухонной зоны, было видно, что мама сопротивлялась, перед тем как Капитан Поганец оседлал ее. Об этом говорили оранжевые стружки, торчавшие из-под ее ногтей, и рыхлые шрамы, покрывавшие морду тыквы. Но как мама дышала? Антон ведь так и не вынул внутренности.
Капитан Поганец повернулся к мальчику, и Урсула вздрогнула, когда ее голова повернулась вместе с «наездником». Шею женщины перетягивало пульсировавшим, коловшим кожу отверстием. Тыква душила ее, вынуждая подчиняться.
Ближе, мальчик мой, потребовал Капитан Поганец. Сделай меня совершенством, Тони. Возьми нож и вырежи второй глаз. Или мамуле несдобровать. Ну же. Я потерплю. Хочу смотреть на мир через обе дырки.
Урсула мало что могла в этой идиотской ситуации. Последние силы уходили на поддержание сознания, истощенного кислородным голоданием. Тыква двигалась слишком быстро, а ее цели распространялись гораздо дальше обычной поножовщины. Урсула поняла это еще в тот момент, когда оранжевый ублюдок оглушил ее, пробив собственное днище ее же черепом. И вот она здесь. Скованная, покорная и чертовски злая.
Не бойся, Тони, сделай так, как просит тыква. Ее слабый голос походил на шелест листвы.
Вот видишь, Тони? Твоя мама тоже хочет, чтобы я стал совершенством. Ну же, бери нож.
А если я попаду по маме? Антон несмело приблизился к столу.
А если нет? Смелее, негодник. Дядя тыква теряет терпение.
Антон осторожно, одними пальцами, принял нож. Взглянул на ухмылку Капитана Поганца. В пасти, за навалами пены, просматривались бледные губы мамы. За дьявольским огоньком слезился голубой глаз с прилипшей к веку семечкой.
Это было слишком. Чересчур. «Прогрессивно наоборот». Антон всхлипнул и приставил «Тоджиро» к тому месту, где у тыквы должно было находиться второе око. Кончик ножа без особых проблем погрузился на сантиметр. Мама вцепилась в края стола. Она тоже боялась.
Жми! Ты что, глаза́ никогда не делал, маленький ты кретин?! выкрикнул Капитан Поганец. Сильнее!
Нож вошел еще на полсантиметра.
Антон постарался, чтобы давление на рукоять было минимальным. И сообразил, что просчитался.
Урсула вздрогнула всем телом.
Всё в порядке, малыш. Ее губы изобразили фальшивую улыбку. Просто вырежи этот чертов глаз.
Да, малыш, вырежи этот чертов глаз! Капитан Поганец хохотнул.
Вопреки словам мамы, Антон знал, что не всё в порядке. Нож во что-то уперся. Он собственными руками ослеплял или убивал маму. Или и то, и другое сразу.
Но не все боги отвернулись от семьи Князевых в этот вечер, и спасение пришло в лице старой женщины.
От лестницы, словно ангел мщения, пропахший нафталином и ви́ски, брела Роберта. В руке болталась наполовину пустая бутылка «Jack Daniels». Под левой скулой зиял рваный кровоточащий кратер, оставленный углом видеодвойки. К счастью, грань телевизионного гибрида проиграла старческой кости и развалилась раньше, чем успела нанести непоправимый ущерб.
Роберта приложила палец к губам, показывая внуку, чтобы тот сдержал эмоции. Но Антон даже не покосился на нее. Он пребывал в плену страха. Его с головы до ног омывало нешуточное волнение. За себя. За маму. За внезапно воскресшую бабулю.
Чего замер, малец? поинтересовался Капитан Поганец. Режь по живому, иначе мы с мамулей пропустим всё самое интересное.
Западную часть дома сотряс яростный вопль.
Роберта обрушила ви́ски на тыкву. Удар пришелся на оранжевый лоб и проломил его. Еще немного, и бутыль раскроила бы Урсуле череп.
Какого черта, старуха? с испугом заверещал Капитан Поганец.
Антон едва успел выдернуть нож. На его глазах происходило нечто странное.
Мама сорвала с головы оглушенную тыкву и соскочила на пол. С правой стороны переносицы свисал лоскут кожи, набухавший багровыми капельками. Нож всё-таки достал ее, хоть и не так критично, как думалось Антону.
Урсула прижала Капитана Поганца к столу, вонзив ногти в тыквенную плоть, и кивнула Роберте. Морщинистое лицо той, залитое кровью, прочертила улыбка. Оскал сумасшедшей радости. Бутылка пустилась в пляс, разминая и дробя тыкву.
Рот Антона широко распахнулся, полностью отражая приобретенное знание. Мама и бабуля такое уже проделывали. И не раз. Мамадержит, бабулябьет. Слишком уж слаженно они работали.
А Капитан Поганец всё визжал, называя их семейку помешанной.
Опьяненная схваткой и ви́ски, Роберта схватила хлюпающие остатки тыквы и подняла над головой. Ей на лицо полились тыквенные семечки и прочие вязкие внутренности, в которых недавно тонула Урсула. Казалось, Роберта с языческой неистовостью наслаждалась кровью убитого врага.
Мама, прекрати, ты не на заднем дворе, одернула ее Урсула. И, Кроцелл тебя разорви, почему так долго?
Передачу досматривала. И не поминай сорок девятого духа всуе, Урсула.
Капитан Поганец между тем силился отползти подальше от агрессивной старухи и ее стеклянной дубинки. Уцелела только пасть, но и ее не стоило разевать. Остальное теперь годилось разве что на корм для свиней.
Роберта некоторое время изучала тыквенный рот, пытавшийся удрать.
Это всё Вик устроил, наконец поделилась она мрачной догадкой.
Урсула хмыкнула. Больше сумасшедшей тыкве неоткуда было взяться у них в доме.
Похоже, так притязания на ребенка никому не удовлетворить.
Удовлетворить? переспросил Антон, совершенно сбитый с толку.
О чём мама и бабуля говорили? Иногда он оказывался свидетелем удивительных событий и разговоров. Однако потом мама угощала его молоком с черными точками, называя их зернами опийного мака, и он засыпал. А наутро, как ни старался, никогда не мог припомнить странности, очевидцем которых стал накануне.
Сделаем вид, что ничего не было? Роберта приложилась к ви́ски и поежилась от аромата канадского клена. Плеснула немного себе на лицо, промывая рану.
Урсула смахнула в мусорное ведро первые куски тыквы-убийцы и остановилась, обдумывая предложение. Наконец пожала плечами, признавая очевидное.
Мы ведь первые начали.
Только не забывай: спор семей еще не окончен.
Забудешь о таком.
Какой спор? обеспокоился Антон. Однако любовь и вина подавили все треволнения, и он бросился к маме. Обнял, уткнулся лицом в теплый живот. Мамуля, мамуля, любимая, прости! Я не хотел делать тебе больно! Я
Ты прекрасно показал себя, малыш. Всё хорошо.
Но «хорошо» определенно гостило в другом полушарии планеты, и теперь Антону опять дадут то сладкое молоко. Возможно, даже сейчас. Только он совершенно не был против, потому что случившееся явно тянуло на «прогрессивное наоборот». Порой ему казалось, что вокруг грызлись две непримиримые силы. Как руки-побратимы, имевшие одинаковое право на тело. На него.
За окном сверкнули фары, и к гаражу подъехал черный «Land Cruiser», напоминая одну большую октябрьскую тень.
Папа! обрадовался Антон.
Он бросился к входным дверям и угодил в объятия отца. Высокого, в смоляном пальто, пропахшем ветрами осени и чем-то горьким. Возможно, тем самым опийным маком.
Привет, мужичок! Как тыква? Уже попробовал набор?
Ты не будешь ругаться? спросил Антон, затаив дыхание.
Никто не будет ругаться. Урсула неотрывно смотрела на мужа. В ее взгляде в равных пропорциях смешались соперничество и любовь.
Антон приуныл. Как много для него оставалось непостижимым. Загадочным. Словно он наблюдал за кукольным представлением, понятия не имея, как люди, управлявшие куклами, на самом деле относятся друг к другу.
Примерно через час, когда каждый привел себя в порядок, они собрались за столом, планируя отметить День Всех Святых обильным ужином.
Урсула, заклеив переносицу полоской пластыря, сверкала в облегающем вечернем платье. Ее мать, напротив, не стала разряжаться в пух и прах. Роберта давно миновала возраст, когда можно щеголять декольте. Добрую половину ее лица покрывали дезинфицирующие салфетки. Впрочем, это не мешало ей то и дело целоваться с горлышком бутылки. К утру рана должна была затянуться. На ней всё заживало как на собаке, скрещенной с кошкой.
Антон и папа сидели рядышком. За тарелками с закусками отдыхал противень со слегка пригоревшей творожной выпечкой. Они по очереди голосовали печеньями-руками, оценивая вечер. И каждый оценил его на пять поднятых выпеченных пальцев.
Вдруг папа явил ту самую загадочную улыбку, которую так обожал Антон. Из недр вельветового пиджака появился еще один чудо-набор; не больше ладони. На этот раз папа не таился. Надпись на коробке, выполненная уже знакомым каллиграфическим тиснением, гласила: «Воскрешение для всей семьи». И тоже от лабораторного комплекса «Ледник».
Поиграем потом? Хочешь?
Спрашиваешь! Конечно!
Виктор. Урсула с легким укором взглянула на мужа. Мы же за столом. Может, хотя бы на Хэллоуин сделаем передышку?