Я прикинул, какой процент правды могу раскрыть, и решил, что лучше врать напропалую.
У меня есть информация, которую они хотели бы скрыть, сказал я. Мне необходимо доставить ее на юг.
Она сделала большие глаза.
Неужели ты работаешь на революционное правительство в Кантоне?
Этого я не могу сказать, уклончиво ответил я. Но мне нужно двигаться в том направлении.
Кантон, где доктор Сунь Ят-сен учредил свое правительство, находился вверх по реке от Гонконга. Достаточно близко от места моего назначения.
А что это за информация?
В городе находится императорский посланник по имени Сунь, сказал я. Ему поручено вести переговоры о реставрации империи на японские деньги и при поддержке японской армии. У меня есть все детали этого договора.
Это была чистая импровизация, но вполне близкая к истине, исходя из известных мне фактов.
Тебе нужны деньги? спросила она.
У меня куча денег, сказал я. А вот что мне действительно необходимо, так это спрятаться где-нибудь. и выбраться из Японской Концессии. Возможно, твой мастер Чиянь знает кого-нибудь, у кого есть лодка и кто поможет мне перебраться на китайскую территорию.
А ты еще помнишь, как играть в опере? спросила Ю-лан. Не забыл старые уроки?
Эти самые уроки злобные старики вколачивали в меня бамбуковыми палками, и я не забыл ни уроков, ни палок.
Пойдем со мной. Ю-лан схватила меня за руку, отчего у меня забегали мурашки, и уверенно повела к реке, чтобы представить своим боссам.
Мастер Чиянь оказался жизнерадостным старым пнем, лысым, как яйцо. Как только ему объяснили ситуацию, он тут же загорелся страстным желанием укрывать меня столько, сколько потребуется, особенно если я к тому же способен работать.
На каких ролях вы специализировались? спросил мастер Чиянь.
Ву-к'унь был прекрасным Королем Обезьян! воскликнула Ю-лан прежде, чем я успел ответить.
В самом деле? переспросил мастер. Позвольте взглянуть!
Я выразительно посмотрел на Ю-ланэта роль не относилась к числу моих любимых, но тут же удовлетворил старого Чияня отрывком из оперы «Король Обезьян против демона пещеры Золотого Шлема», одной из бесчисленных опер, изображающих Короля Обезьян; все они основаны на эпизодах из популярного, хотя и изрядно длинного романа «Путешествие на Запад». Выбранная мною сценка включала множество драк, воплей и акробатических номеров, и к тому времени, как я закончил, мое представление собрало много других актеров, которые восторженно аплодировали мне.
Это было блестяще! сказал мастер Чиянь. Мы непременно добавим эту пьесу в свой репертуар! Ваша трактовка образа Короля Обезьян была самой замечательной из всех, когда-либо виденных мноюскажите, не сын ли вы самого Короля Обезьян?
Не совсем, пробормотал я.
Мой показ дал мне возможность присоединиться к компании, и с тех пор каждый вечер я пел, танцевал и сражался с демонами. Поскольку все актеры играли в масках, я не боялся, что меня узнают. К сожалению, выяснилось, что Плавучая Оперная Компания Желтой Реки заключила контракт на длительный срок здесь, в Циньдао, и в силу этого не могла выбраться из Японской Концессии в ближайшее время. Однако я находился в достаточно безопасном месте, к тому же был счастлив вновь оказаться рядом с Ю-лан, так что моя участь меня вполне устраивала. Взяв лишь немного на карманные расходы, я оставил свое мексиканское золото в гробнице, которую почитал наиболее укромным местом.
По мере сближения с моими новыми товарищами-актерами, я стал замечать, что некоторые из них, включая Ю-лан, частенько исчезали куда-то днем и возвращались к началу представления. После того как подобная ситуация повторилась несколько дней кряду, я заметил Ю-лан, идущую по палубе, спросил, что происходит.
Знаешь, неохотно ответила она, молодой мастер Чиянь не велел тебе говорить.
Ну полно, сказал я, похлопав ее по руке. Мы же старые друзья. Нет ничего, что бы я ради тебя не сделал. Любая тайна умрет вместе со мной.
Совершенно очевидно, что ты не работаешь на японцев, сказала Ю-лан. Не вижу причин, почему тебя нельзя проинформировать. Мы уходим днем, чтобы давать революционные спектакли для забастовщиков.
В самом деле?
Да. Тов я хотела сказать, молодой мастер Чиянь говорит, что мы должны просвещать рабочих относительно их истинной роли в революционных событиях.
Должен признаться, что мне не понравилось нежное сияние в глазах Ю-лан при упоминании молодого мастера Чияня, или, как она уже дважды чуть не обмолвилась, товарища Чияня. Возможно, она была увлечена сверхобразованным, широким в плечах и тонким в талии, красивым и аристократичным парнемтакие нравятся многим женщинам, но я, увы, не отношусь к подобным типам.
Замечательное дело, сказал я, воодушевлять рабочих и все такое. Где, ты говорила, молодой мастер Чиянь получил университетское образование?
В Москве, разумеется, сказала она.
Класс! Мне представилось, как удобно агенту Коминтерна разъезжать по всему Китаю на речной барже, собирая вокруг себя интеллигенцию и организовывая революционные ячейки, или чем там занимаются агенты Коминтерна.
А где он берет эти пьесы? спросил я.
Он сам их пишет. Знаешь, он так подкован в диалектике.
Сияние в глазах Ю-лан становилось, на мой взгляд, чересчур ярким. Оно проникло мне до печенок и разожгло во мне огонь раздражения.
Ах сказал я. А ты говорила ему, почему я прячусь от японцев?
Не вдаваясь в подробности, она слегка вспыхнула. Если ты работаешь на Кантонское правительство понимаешь, будет лучше, если он об этом не узнает.
Кантонское правительство и коммунисты добивались одних и тех же целей, но не были формальными союзниками, причем конкуренция между ними не всегда принимала джентльменские формы. Скорее всего скрытность Ю-лан спасла меня от лап китайских чекистов.
Спасибо за дружбу, сказал я совершенно искренне. Наверное, подумалось мне, сейчас самое время предпринять какой-нибудь идеологически верный шаг. По-моему, это совершенно шикарното, чем вы занимаетесь. Ты не могла бы дать мне копии этих бесподобных образцов революционного искусства?
Она дала, и когда я ознакомился с ними, мое сочувствие к забастовщикам неизмеримо возросло. Японцы ежедневно угрожали им саблями и штыками, но они хотя бы не заставляли высиживать на бесконечных спектаклях типа «Товарищ Ня открывает для себя Диалектический Материализм» или «Рабочие дружины против накопления капитала». Диалоги были полны выдающихся перлов вроде: «Я потрясен! Прошу тебя, разъясни мне это положение теории прибавочной стоимости» или «Да, товарищ Чу, это ваше Условие Отчуждения точно описывает мою ситуацию!»
Знаешь, сказал я позже Ю-лан, кажется, я мог бы попробовать сам писать революционные пьесы.
Ты думаешь, у тебя получится? Слабый проблеск, пожалуй, пока слишком мимолетный, чтобы называться сиянием, затеплился в ее широко расставленных карих глазах.
Уверен, что получится! сказал я, мгновенно воодушевляясь. И я хочу, чтобы это было грандиознознаешь, рабочие и крестьяне будут петь и танцевать под музыку, столь же революционную, как их устремления.
Петь и танцевать? По ее лицу пробежала тень сомнения. С какой стати им петь и танцевать? Это так старомодно.
Все реальные рабочие и крестьяне поют и танцуют, заметил я.
О да, в таком случае это будет реализм.
Единственное, о чем я хочу спросить как ты полагаешь, старый мастер Чиянь не будет возражать, если я куплю пианино и притащу его на баржу?
Короче, пианино я купил, а затем начал испытывать в полном объеме муки творчества, подбирая аккорды, бормоча под нос рифмы и исписывая пачки бумаги. Не имея опыта сочинения мюзиклов, я не осознавал, каким пыткам собираюсь себя подвергнуть. Особенно меня угнетала проблема переводая заметил, что сочиняю по-английски, а потом вынужден переводить излитые чувства на северокитайский. Ю-лан я держал в курсе дел, пел ей некоторые арии, и она очень воодушевилась. Я припомнил некоторые вещички из мюзиклов, которые привозили европейские театры, гастролировавшие на Востоке, и включил в свою пьесу кое-что из услышанного в исполнении Джерома Керна, Гая Болтона и Юби Блейк. В конце концов я понял, что мне есть чем гордитьсяпьеса получилась гораздо лучше, чем высокопарный бред Чияня-младшего. Итак, я созвал своих друзей-революционеров на прогон.
Я уселся за пианино и разогрел пальцы, сыграв несколько тактов.
Название, объявил я, «Зови меня товарищем».
Молодой Чиянь скептически посмотрел на меня и свернул сигарету.
Наша история начинается, продолжал я, смешанным хором мужчин-докеров и женщин-текстильщиц. Они поют:
Небесный Мандат у нас отобрали,
Угнетатели черное дело задумали,
Нас разорили, нас обобрали
Небесный Мандат у нас отобра-а-а-а-ли-и-и.
Что это за ссылка на Небесный Мандат! воскликнул молодой Чиянь. Это же просто дурацкое суеверие, которым пользовался класс феодалов, чтобы оправдать вековое угнетение народа!
Его также могут использовать революционеры, чтобы оправдать попытки свержения правительства, заметил я.
Совершенно верно! сказала Ю-лан. Некоторое время я грелся в лучах ее одобрения, затем закончил песню.
А теперь появляется герой, сказал я. Его зовут Простак Чу, он докер. Чтобы представиться публике, он исполняет сольный танец. Небольшие брыкалочки, «через холмик», «через канавку» Нечто зажигательное, чтобы увлечь аудиторию.
Через холмик, удивился молодой Чиянь. Через канавку! Что это за па?
Новые, очень революционные, сообщил я. Изобретены угнетенными классами Соединенных Штатов. Наверное, мне самому следует исполнить эту роль, поскольку я знаю эти па. В общем, Простак-Чу попал впросак, потому что Старый Денежный Мешок, его босс, мало ему платит и он не может жениться на мисс Чонг, девушке своей мечты.
Танцы! придирался Чиянь. Любовная история! Что это ерунда? Какое отношение все это имеет к неизбежному прогрессивному ходу истории?
Несмотря на несправедливую критику, мне удалось провести Простака Чу и мисс Чонг через первый любовный дуэт.
Абсурд какой-то! закричал Чиянь. В этой пьесе нет никакого идеологического содержания!
Мы как раз, сказал я, к нему подходим. С этого момента в действие включаются персонажи, близкие и понятные пролетарской аудитории, которым она готова сопереживать. Один из нихЧан-Организатор. Это блестящий интеллектуал, учившийся в Москве, он прибыл, чтобы организовать докеров. Я нерешительно помедлил. Как вы думаете, кто мог бы его сыграть?
Хм-м, неопределенно промычал он.
Вот его песня, сказал я.
Как много в жизни тайн зловещих,
Но мы их встретим без смирения.
Мы знаем верный взгляд на вещи(единственно верный взгляд) научное мировоззре-е-е-ни-е-е-е.
Хм-м, вновь промычал Чиянь, поглаживая подбородок.
Я покорил его, вложив в уста Организатора все правильные аргументы, которые Чиянь считал наиболее важными в искусстве; себе же я оставил все дуэты с Ю-лан, ради которых, собственно, и затеял всю эту кутерьму. В конце пьесы докеры объединяются, Старый Денежный Мешок посрамлен, а Простак Чу и мисс Чонг щебечут в объятиях друг друга.
Мы немедленно принялись за репетиции, и подготовили премьеру в рекордное время. В этом заключается преимущество работы с китайскими театральными компаниями: каждый актер обучен всему, включая пение, танцы, пантомиму, драматическое искусство и музыку, кроме того, все приучены быстро заучивать наизусть большие роли, поэтому китайская труппа осваивает новые постановки со скоростью, недоступной Биллу Робинсону.
На первую премьеру, которая состоялась в арендованном складе, пустующем по случаю забастовки, публики собралось немного, причем большую часть составляли профсоюзные деятели, которые, кажется, приходили смотреть на драматические потуги молодого Чияня с целью проверить свою стойкость и способность выдержать пытки в японских застенках. Я испытал обычные премьерные муки, желая, чтобы вместо нанятого оркестра, привыкшего играть на похоронах, здесь вдруг оказались «Айс Ритм Кингс». Но в тот самый момент, когда я вышел на сцену, я сразу же понял, что все будет хорошо. Проделывая свои «холмики» и «канавки», я услышал восторженные вздохи публики и понял, что произвел впечатление, а когда я впервые взял Ю-лан за руки и завел наш первый дуэт, стало ясно, премьера состоялась.
Короче, это был шок. Публика совершенно ошалела от восторга. Нас вызывали на бис пятнадцать раз, и в конце вечера Ю-лан поцеловала меня так, что стало понятно: наши тщательные репетиции не пропали даром.
Пьеса шла каждый день с нарастающим успехом, аудитория увеличивалась, энтузиазм перехлестывал через край. Люди приводили своих родителей, детей, деревенских родственников. К стачке присоединились текстильщики, шахтеры и фабричные рабочие, и за неимением других занятий они стекались к нам тысячами. Зрители приносили еду, как на пикник, и бутылки вина. Некоторые приходили так часто, что выучили все песни и начали подпевать актерам. Когда я впервые увидел, как пятьсот человек в унисон поют о «научном мировоззре-е-е-ни-и-и-и», я, подобно создателю доктора Франкенштейна, начал задумываться о том, что же я такое сотворил.
Однако подобные мысли занимали меня недолго, поскольку теперь каждую минуту вне сцены я проводил с Ю-лан. И хотя я склонен опустить над нашими отношениями то, что более искусные писатели назвали бы «завесой стыдливости», замечу все же, что наши любовные дуэты продолжались еще долго после финального занавеса и что моя спальная каюта на барже пустовала по нескольку дней кряду.
Все это, безусловно, производило на меня ошеломляющее и пьянящее впечатление. Во-первых, это был первый сценический триумф, а во-вторых, но далеко не в последних, я мог проводить все свободное время с Ю-лан. Сидя за пианино и глядя в ее, как сказал бы более опытный писатель, «бездонные глаза», я наигрывал сентиментальные песенки вроде «Чай для двоих» или «Глубоко в моем сердце, родная». Учил я ее и более смелым ариям из «Роз-Мари», в результате чего часов в пять утра из баржи вылетала трель из «Индейского зова любви» и неслась над безмолвными и, безусловно, слегка удивленными доками Циньдао.
Любая идиллия, увы, должна закончиться, и мы пали жертвой собственного успеха. Всякая пьеса, проповедующая мятеж и собирающая тысячные аудитории бастующих рабочих, намеревающихся сбросить своих угнетателей, неизбежно вызывает интерес этих самых угнетателей. Полагаю, я бы сумел предвидеть это, если бы не был столь опьянен Ю-лан и собственным успехом. И вот, в один прекрасный день, когда я выбивал на сцене пыль в сольном танце, двери склада распахнулись, и в зал заструился, бряцая оружием, коричневый поток моих старых друзей из 142-го батальона военной полиции.
Представление отменяется! заорал в мегафон какой-то китайский коллаборационист. Все присутствующие арестованы!
То ли они подобрали не те слова, то ли не ту аудиторию, в которой их произносить. Люди, собравшиеся в зале, уже несколько недель боролись с японцами и их китайскими марионетками, и они не собирались покорно сдаваться. Публика поднялась, как один человек, и в мгновение ока незваные гости оказались погребенными под шквалом камней, чайников, тарелок, чашек с рисом, клецками и колбасойкороче, всем, что захватили с собой зрители, а за этим последовала лавина складных стульев, казалось, содержимое целого склада обрушилось на ошалевших японцев. Пока они приходили в себя, в драку ринулись сами зрители, которые вытеснили врагов из склада, захлопнув двери у них перед носом.
При виде этого зрелища, столь напоминавшего события последнего акта нашей пьесы, даже такой стреляный воробей, как я, замер на сцене, совершенно потрясенный. А затем, когда двери склада начали трещать под ударами прикладов, Ю-лан вышла на авансцену и выкрикнула своим чистым сопрано: «Забаррикадируйте дверь! Не впускайте их!»
Пока труппа и аудитория заваливали двери мебелью и декорациями, я улучил время обдумать происходящее. Забаррикадировать дверь было вполне своевременным мероприятием, но, запирая японцев снаружи, мы тем самым запирали себя внутри. А если копы вызовут подкреплениескажем, один-два броневика, то страшно было даже подумать о той бойне, которая могла произойти. Поэтому я подошел к Ю-лан, руководившей операцией с авансцены, и взял ее под руку.
В данный момент мы в безопасности, но мы сами себя заперли в ловушку, сказал я. Нет ли отсюда другого выхода?
Она заморгала, поняв, что поступила не совсем обдуманно.