Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне представляется, что я заслужил право себя побаловать.
На следующий день пришло письмо от Ю-лан. Компании удалось выбраться из Циньдао, и теперь они гастролировали по Желтой реке. Когда они находили ангажемент, то представляли весь репертуар, играя вечерами китайскую классику, а днем, если позволяли обстоятельства, «Зови меня товарищем». Мои деньги, сообщала Ю-лан, были потрачены на благородные цели.
Что ж, похоже, я способствовал триумфальному шествию марксизма по Китаю.
Ю-лан не знала, когда сможет побывать в Южном Китаекак только революция произойдет или дела позволят, смотря что случится быстрее. Однако у нее не было сомнений, что мы увидимся в самом ближайшем будущем.
Я подошел к пианино и пробежался по клавишам, наигрывая песенку «Пусть ветер выдует тебя из головы», хотя, разумеется, ничего подобного я не желал. Затем я отправился на поиски Хан Шана.
Он упоминал храм в Гонконгеведь он все же был монахом, но оказалось, что там Хан Шана уже нет, однако он оставил записку, где настоятельно просил найти его на Руа-Фелисидаде, 151, расположенной на побережье Макао. Я поинтересовался, не вышибли ли его местные священники из монастыря за своеобразие характера, но парень, с которым я общался, не отличался разговорчивостью, поэтому я покинул обитель и поймал такси, которое довезло меня до паромной пристани. До Макао плыть довольно далеко, а я хотел вернуться к вечеру.
Когда я устроился на пароходе, рассматривая проплывающие мимо острова, мне показалось, что золотой амулет на шее стал тяжелее. Я задумался о том, что из обладания воинским счастьем Китая можно извлечь определенную пользу.
Считая клинок Мурамасы, в моем распоряжении находились не меньше трех символов власти. Существовали и другие, и я мог бы приложить усилия, чтобы раздобыть и их. Джонни Бродвей Чан может, если захочет, сам сосредоточить власть в своих руках.
Нельзя сказать, чтобы моя страна в этом не нуждалась. Кантонское правительство контролировало только один город, остальная часть страны была поделена между генералами, иностранцы извлекали преимущества из нашей слабости, японцы аннексировали страну район за районом, и в довершение, словно всего этого было недостаточно, они, похоже, предпринимали попытки восстановления маньчжурской династии, которая больше чем кто бы то ни было могла ввергнуть страну в хаос.
Возможно, думалось мне, еще не поздно все устроить как следует. Удачливый и предприимчивый парень, повидавший мир, не страшащийся новшеств и импровизаций, может в наши дни далеко продвинуться. А если он к тому же обладает достаточной властью, то вполне может начать разумное переустройство страны. Избавиться от генералов и коррупционеров, отрегулировать договоры с иностранными державами, содействовать прогрессу, который послужит на благо населению.
Загвоздка была в том, что я не до конца решился сыграть эту роль. Одно дело высосать один-другой бокал коктейля и сказать приятелям: «Дали бы мне шанс, уж я бы управлял этой страной куда лучше, чем те задницы, которые делают это сейчас». Но сколько людей запрыгают от радости, предоставь им этот шанс? Я привык считать себя бульвардье с амбициями, не распространяющимися далее сети ночных клубов и постановки мюзиклов; и вот я столкнулся с возможностью сделаться китайским Наполеоном.
У нас, китайцев, уже был один Наполеон. Цинь Шихуань Ди, первый император, парень, построивший Стену и упорядочивший деньги, меры веса, дороги и письменность, парень, который рыл каналы и сжигал книги. И что бы вы думали? За все хорошее, что он совершил, его ненавидит каждый школьник в нашей стране, потому что, кроме всего прочего, он еще оказался и первым в длинной череде тиранов.
С тяжелой головой я сошел с пристани и отправился на поиски Хан Шана. Я никак не мог понять, чего Судьба от меня хочет.
Руа-Фелисидад находилась в довольно своеобразном районе; впрочем, я припомнил, что там должен был быть храм или монастырь, последний бастион добродетели на улице, предавшейся разврату. К моему удивлению, дом номер 151 оказался одним из плюшевых игорных притонов, каких в Макао избыток. Я спросил Хан Шана, и меня тут же провели в офис менеджера, предложили сигару и коньяк. Некоторое время я курил, пытаясь представить себе смуглолицего монаха в подобном окружении, и тут дверь отворилась, и в кабинет вошел Хан Шан собственной персоной. Он курил самокрутку в нефритовом мундштуке и был одет в прекрасный европейский костюм, дополненный экстравагантным вышитым жилетом. Исчезли шелковый халат, шапочка, пятидюймовые ногти. Вместо старого монаха передо мной предстал процветающий джентльмен с элегантными часами и бриллиантовыми запонками.
Джонни! сказал он с усмешкой. Я уж думал, не дождусь вас. Боялся, что придется нанимать кого-то другого.
Ваша наружность удивляет меня, монах Хан, сказал я.
Присядьте, пока я распоряжусь насчет обеда, сказал он.
Он заказал обед, подлил мне коньяка, а сам закинул ноги в оксфордских туфлях ручной работы на стол менеджера.
Кажется, дела у вас идут неплохо, сказал я. Много выиграли? В этом случае было совершенно ясно, что он поставит воинское счастье Китая на карту в ту же минуту, как я передам ему талисман.
Лучше, сказал он. Вышло так, что столы по ту сторону дверимоя собственность. Он выпустил дым к потолку. Мир и впрямь изменился с тех пор, как я удалился медитировать в свою отшельническую келью. В мои дни нельзя было найти лучшего применения богатству, кроме как припрятать его в храме или зарыть в землю. Но теперь с этой порочной капиталистической философией, завезенной с Запада, я могу заставить деньги работать на меня. После вашего отъезда я выкопал еще пару кладов и инвестировал их в этот маленький клуб. Теперь я могу играть, когда захочу, и правила заведения всегда благоприятствуют мне. Доход я вкладываю в ценные бумаги. Почти никакого риска, он подмигнул мне. Поразительно, как все изменилось, знаете ли. Когда-то давным-давно вот этот мой амулет считался зауряднейшей вещью, а к телефону отнеслись бы как к колдовству. Теперь же все наоборот. Земля и впрямь вращается очень быстро, а?
Да, я тоже слышал об этом, сказал я.
Ну а теперь, полагаю, вы собираетесь отдать мне кое-что?
Наступил момент истины. Я мог либо вернуть амулет этой новоявленной акуле капитализма, либо оставить у себя, стать Наполеоном, спасти свою страну, восстанавливать справедливость направо и налево и оставить о себе в веках самую недобрую память.
Может, хотите попытать счастья за столом? предложил монах. Могу расплатиться игральными фишками.
Серебро, отрезал я. Большими слитками. Немедленно.
Он вновь подмигнул.
Попытка не пытка.
Хан Шан опорожнил свой сейф, и я коршуном налетел на его собственность.
Спускаясь к пристани, я начал насвистывать.
Кажется, хотя и не могу поклясться, это был мотивчик под названием «Крокодилий хмель».
Джейн ЛиндсколдСедьмое боевое искусство
У всех боевых искусств один и тот же дух, начиная от пинка под зад до тончайших манипуляций руками. Все они уводят тебя в одно и то же место, если ты хочешь следовать за ними
Минута и сорок пять секунддолгое время. Как ни странно, бабушка никогда об этом не задумывалась, пока ее дочка не установила на маленькой бабушкиной кухоньке микроволновую плиту. Сатоко настояла на том, что эта машина облегчит бабушкину жизнь, однако та пользовалась ею редко, предпочитая старые почерневшие кастрюльки, рисоварку и маленький медный чайник с птичкой на носике.
Сегодня, однако, очнувшись от дремотных мечтаний о своих юных днях в старом Киото, она увидела красные глазки цифровых часов, с укоризной извещавшие ее о том, что уже три двадцать семь и дети с минуты на минуту придут домой и не увидят перед собой дымящихся кружек с какао, которые должны спасти их от холода зимнего полдня. Забеспокоившись, она поставила кружки с молоком в микроволновку, надеясь, что все сделала правильно.
В жизни оставалось так мало вещей, которые она делала правильно.
Микроволновка взвизгнула как раз в тот момент, когда входная дверь заверещала: «Клик! Клик! Дзинь!» и дети ворвались в квартиру, принеся с собой аромат мороза и более слабый запах угольного дыма, горячих крендельков и жареных каштанов от тележки разносчика.
Узловатыми, артритными пальцами бабушка нажала на кнопку, открывая дверцу микроволновки, и вытащила кружки. Молоко было чуть теплымсовсем недостаточно для какао.
В растерянности она посмотрела на Юкари, которая стаскивала с себя задорно-красную зимнюю куртку. Когда она стянула с головы вязаную шапочку, черные волосы встали дыбом из-за статического электричества. Бабушка удержалась от того, чтобы пригладить волосы девочки. Юкари, или Кэрина этом имени она настаивала в последнее время, уже исполнилось десять, и она становилась упрямой. Вместо этого бабушка растерянно застыла с кружками в руках.
Они чуть теплые, сказала она, но я поставила то время, какое мне сказала твоя мама.
Ох, бабушка. Командирское выражение на лице Юкари смягчилось, когда она увидела, что бабушка не на шутку расстроена. Бабушка, это время требуется для одной чашки молока. Когда ставишь две, нужно и время ставить больше, иначе энергии будет недостаточно.
А, понятно, протянула бабушка, хотя, если честно, она не поняла. В кастрюльке проще. Вы с Рю подождете свое какао?
Она осмотрела прихожую, только сейчас осознав, что внука там не было.
А где Рю? Она взглянула на холодильник, где рядом с детскими рисунками висело аккуратно написанное расписание. Он сегодня не должен был задерживаться. Опять что-нибудь случилось?
Юкари колебалась.
Ронни нужно встретиться с мальчиками из школы. Он скоро придет.
Внимательно глядя на внучку, бабушка покачала головой. Может, она и старая, но не глупая. Нежно, но твердо она подтолкнула Юкари в кухню.
Приготовь какао, внучка, скомандовала она, снимая с вешалки свое тяжелое зимнее пальто и шарф. Пойду поищу твоего брата. Где он встречается с мальчиками?
У библиотеки, неохотно ответила Юкари. Я пойду с тобой.
Нет, оставайся дома и принимайся за уроки. Я не задержусь.
Закрыв за собой дверь квартиры, бабушка услышала щелчок замка, а затем более слабый писк микроволновки. Опираясь на перила, зажав палку под мышкой, она осторожно спустилась по темным грязным ступеням. Добравшись до первого этажа, она глубоко вдохнула пряный аромат, доносившийся из ресторана «Тигриный Коготь», где до сих пор еще иногда подрабатывала по выходным или во время наплыва туристов. В этих случаях она не чувствовала себя слишком старой: она еще была нужна. Как правило, самоирония не покидала ее, но сегодня она была слишком сосредоточена на том, чтобы отыскать Рю и привести его домой.
Морозный воздух покусывал щеки, остатки утреннего снега, грязные и заледеневшие, жались вдоль бордюров и сточных желобов. К счастью, тротуары были чистые. Повернув налево, она помахала разносчику и направилась к городской библиотеке, постукивая палкой при каждом шаге.
Когда до библиотеки оставался один квартал, неясное беспокойство, выгнавшее ее из теплой квартиры, окончательно оформилось. Она вспомнила, что библиотека сегодня закрыта, как всегда по средам, из-за сокращения бюджетных ассигнований. Совершенно очевидно, что Рю пошел туда не учиться; у него никаких оснований встречаться там с кем-то.
Трость застучала чаще, подгоняя распухшие ноги по тротуару. Когда из-за угла показалась библиотека, бабушка сунула трость под мышку и пошла дальше почти бесшумно в своих мягких сапогах.
Перед небольшим зданием со стеклянной дверью никого не было. Одинокая лампочка светилась за разноцветными объявлениями, приклеенными к окну, но бабушка вспомнила, что за библиотекой был тихий, укрытый со всех сторон дворик. В теплое время года туда стекались старики с газетами и мамаши с детьми. Сейчас, вероятно, двор пустыненподходящее место для всяких безобразий.
Ну что ж. Безобразияне обязательно удел молодых.
Заглянув за угол, она увидела двенадцатилетнего Рю: темные блестящие волосы высоко подбриты на висках, кожаная куртка с толстыми плечами и вышитой на спине битвой тигра с драконом. В руках у мальчика что-то круглое и белое, от него исходит сладковатый дымок, немного напоминающий запах трав, которые ее рефлексотерапевт сжигает на своих иголках.
Рюсамый маленький в группе и самый юный, подумала она, он болезненно спешит вырасти и доказать всем, на что способен.
Подобрав газету, которую ветер прибил к скамейке, она засеменила за угол, покачиваясь больше, чем нужно, старушка в поисках тихого местечка. Она постарается дать возможность мальчику сохранить достоинство, даже ценой потери своего собственного достоинства.
Мальчики увидели ее. Их было шестеро, они топтались, согревая озябшие ноги. Рю был единственным азиатом среди них. Двое черных, двое латиноамериканцев, пятыйогненно-рыжий, с веснушками. Все не старше четырнадцати.
Когда бабушка появилась из-за угла, мальчики сделали вид, что не заметили ее, но при этом затараторили быстрее. Когда же она начала сметать со скамейки хрустящий снег яростными ударами палки, они больше не могли ее игнорировать. Один из черных мальчиков ушел. Остальные начали хихикать, все, кроме Рю, которому удалось только выдавить кривую улыбку.
Эй, Ронни, донесся до нее голос рыжего мальчика, ты не знаешь эту безумную леди?
Какую, Пэт? спросил Рю, оглядываясь с притворным удивлением.
Долгую минуту он смотрел на нее, а дымок, струящийся из его полудетских пальцев, становился все слабее. Она притворилась, что не слышит их, сбивая лед со скамейки, но холод глубже проникал в нее при мысли о том, что Рю не признает ее.
Это подруга моей мамы. После паузы Рю сказал полуправду. Наверное, мне лучше отвести ее домой.
Он захрустел по снегу, направляясь в ее сторону; она почувствовала, как его рука ухватила ее за толстый рукав.
Увидимся позже, ребята! крикнул он мальчикам. Она позволила увести себя со двора.
Они не разговаривали, пока не вошли в квартиру. Юкари сунула ей в руки чашку с дымящимся чаем, а Рюкружку с какао.
Тебе не удастся остановить меня, сказал Рю, словно они спорили уже несколько часов. У тебя нет такой возможности. Ты слишком стара, чтобы гоняться за мной, а если ты скажешь маме, что я не прихожу домой, ей придется записать меня и Кэри в какой-нибудь центр досуга школьников, и ты нас больше не увидишь.
Он сделал большой глоток какао и постарался напустить на себя важность; но тонкие молочные усики придали ему такой забавный вид, что даже Юкари не удержалась и прыснула.
Я уже слишком взрослый, чтобы сидеть с нянькой, продолжал Рю. Мне здесь скучно. Мне нужны действие и настоящая компания.
Бабушка потягивала чай, обхватив пальцами донышко фарфоровой чашки. От чая исходил аромат воспоминаний, свежий и приветливый. Что ей за дело до этого американизированного паренька? Насколько проще было бы уйти в тень, не думать о нем.
Между тем негодование Рю, не встретив сопротивления, понемногу таяло. Бабушка с грустью смотрела на него.
Есть много способов остановить тебя, не рассказывая ничего моей дочери, медленно произнесла она, так же, как существует множество способов сражаться, не нанося ударов и не применяя оружия.
Она позволила словам повиснуть в воздухе, вспомнив, какую силу имеет недосказанная угроза, а также еще кое-что, о чем почти успела позабыть. Рю внимательно посмотрел на нее и потянулся за своей сумкой. Юкари поплелась вслед за ним в нишу, где стоял обеденный стол, со своим домашним заданием.
Вечером, после того как Сатоко забрала детей, бабушка погрузилась в воспоминания.
Бабушка не всегда была бабушкой; когда-то она была девочкой по имени Аюми, и у нее самой была бабушка. Бабушка у Аюми была художницей и убежденной синтоисткой. Буддизм, говорила она, хорош только для похорон. Давным-давно, в старом Киото, Аюми любила сидеть у ног бабушки, пока та выводила свои суми-эрисунки быстрыми росчерками кисти, в которых скорее угадывались, нежели изображались, реальные образы.
Многие, говорила бабушкина бабушка, выполняют ката или оттачивают катана. Некоторые забывают о форме и практикуют искусство, которое скрывается за формой. А самые избранныеэто те, кто забывает и о форме, и об искусстве. И вот к ним-то и прислушивается Бог.
Она вложила кисть с бамбуковой ручкой и острым кончиком в руку Аюми.
У тебя есть дар, позволяющий пойти дальше формы и искусства и отыскать божество в сердце каждой вещи. Будь ты мальчиком, я послала бы тебя изучать кендо или кюдо; будь ты постарше, я научила бы тебя нагината-до. Но тебе лучше всего послужит седьмое искусство.