Чередой типично петербургских двориков, приведенных к 400-летию Томска в весьма презентабельный вид, мы просочились к нашему второму входу и, соблюдая все возможные меры предосторожности, открыли дверь. Неожиданных гостей в резервной хазе не наблюдалось, но следовало проверить и основную.
Первым делом я бросился к серверу нашей локальной сети, который молотил круглосуточно и через многочисленные датчики, установленные по всем углам штаб-хазы, следил за безопасностью жилища. Электронный сторож подморгнул мне зеленым экраном: расслабься, мол. Все чисто.
Тимур улыбнулся:
Сюда пока не добрались, мстители.
Поживемувидим, мудрость из меня просто перла.
Я толкнул вдоль стены небольшую этажерку на колесиках, заставленную шедеврами изящной словесностиот Гомера до Марининой с Лукьяненко, и пристально вгляделся в освободившийся участок поверхности. Приложив указательный палец к едва заметному, будто выгоревшему на солнце, пятнышку, привел в движение электродвигатели, с еле слышным жужжанием сдвинувшие стальную дюймовую плиту, открывавшую проход в главную хазу.
Внимательно оглядев нишу, выдолбленную в капитальной метровой стене, я убедился, что наш домашний арсенал, разложенный на специально обустроенных полках, в целости и сохранности. Взял в левую руку надежный «Глок», задвинул металлическую дверь в резервную квартиру и уже с большей уверенностью ткнул пальцем в дактилоскопический датчик, открывая проход в основное помещение, выходящее окнами на улицу Карла Маркса.
В дверце шкафа, внутри которого я оказался, был вставлен специальный замаскированный глазок, через который я видел, что внутри помещения посторонних нет. Только теперь я слегка расслабился и вышел в наш городской «бункер», обошел остальные комнаты явочной квартиры и сказал в микрофон на компьютерном столе:
Действительно чисто, Тимур. Вваливайся. Гостем будешь
Заварив чайку, который хоть и был фирменным, не шел ни в какое сравнение с приготовленным в пропавшем самоваре, мы сели с Тимуром на просторной кухне обсуждать наши горестные дела.
Без косячка тут и не сообразить, задумчиво изрек Тимур.
Ага, скажи еще «без пол-литры». Навоняешь тут планомвовек не выветрится. Да ведь ты в последнее время и не баловался вроде бы, а?
Да шучу я, адмирал, Тимур, естественно, намекал на одноглазого, как и я, Нельсона, хотя сейчас в самую пору бы. Настроение поднять.
А что это ты распереживался? Жив-здоров. Тепло, светло и мухи не кусают.
Я его провоцировал нарочито прямолинейно, надеясь, что такой разговор выведет нас из мрачного состояния, в котором мы пребывали после визита на Чулым.
Да? А дом? А Афанасий? вскинулся мой верный помощник, восприняв все подчеркнуто серьезно.
А что дом? Дом мы новый отстроим. В бункер они ведь так и не прониклиимущество сюда вывезем, что уцелело. С Афанасием хуже. Если его убилито уж не воскресить А если живмы о нем скоро услышим, полагаю.
Я еще не знал, что услышим мы о нем скорее, чем я мог предположить.
Пожалуй, кивнул Тимур, но какая же падла все это устроила?
Ага. Вот этосамый интересный вопрос. И если мы хотим на него ответить, надо выяснить, во-первых, кому это было нужно, и во-вторых, кто это в принципе мог организовать
А что тут выяснять? Братва, естественно, и к гадалке ходить не надо.
Этот вариант самый очевидный, конечно. Но не обязательно верныйвот в чем закавыка. Я замолчал, задумавшись на минуту.
Паузой воспользовался Тимур, организовав к чаю приличный завтрак из запасов, которыми был набит наш холодильник. В него, не нагибаясь, вполне мог зайти баскетболист.
Тимур настрогал копченой колбаски питерского завода «Парнас», которую мне доставляли в центральный универсам Томска по спецзаказу. Достал красной рыбки, масла и сварганил два типа бутербродов. Зная, что на меня иногда, хоть и не часто, находит желание слопать что-нибудь стандартное для европейских отелей, залил йогуртом набольшую мисочку мюслей с лесными ягодами. Хотя сам косился на это питание, словно вождь мирового пролетариата на кулаков-мироедов, и за обе щеки уплетал бутерброды, запивая чаем.
Я поковырялся ложкой в мюслях. Краем глаза заметил собственную физиономию в зеркале, что виднелось в прихожей: на улице встретил бы такогоиспугался. Мрачная и злая рожа. Готов убить первого встречного-поперечного. М-да. Так жить нельзя. Невозможно. Надо что-то предпринимать.
Так вот, продолжил я, пропихивая в себя мюсли бутербродом с форелью. Не верится мне, что братки нам за пахана мстят.
Чай все-таки был неплох. Я с наслаждением запил бутерброд и почувствовал себя несколько миролюбивее.
Почему это? не понял оруженосец.
Потому что они сейчас больше о собственной шкуре заботятся. Кислого мы ухайдакали? Значит, нужен новый пастух. Они сейчас за власть грызутсяодни одеяло на себя тянут, другие от ответственности отпихиваются. Ну и постреляют чуток друг в друга, наверное. А вот за пропавшего пахана мстить не думаю. Времени у них для этого попросту нет.
А кто же?
Вот это-то меня и беспокоит больше всего. Кому-то мы еще дорожку тут перебежали. И этот кто-то шишка тоже ничего себеведь не зря сумел нас в аэропорту задержать. За здорово живешь не станут аэрофлотчики граждан мурыжить. Либо денег дал, либо влияние имеет.
Не факт. Просто позвонить и сказать, что вон тот тип с оборванными ушамипотомственный террорист.
Потомственный? усомнился я.
А то? гордо ответил Тимур. У каждого в предках хоть один террорист да затесался.
Я молча поднял брови, радуясь тому, что Тимур немного отошел от тяжких раздумий.
Нет, ты представь, бывший историк Тимур не на шутку завелся, все эти генеалогические древа Они ведь избирательны. Род ведется по мужской линии и по самому родовитому представителю. Но ведь у каждого поколенияпо два родителя, по четыре бабушки и дедушки
По шестнадцать прабабок, продолжил я, я умею считать, представь себе.
Ну вот, обрадовался Тимур. Считается, что за век сменяется три-четыре поколения людей. Пусть даже железно четыре. У нас большинство дворян ведут родословную с петровских времен, ну пусть с начала восемнадцатого века. То бишь три века минуло. Двенадцать поколений. Два в двенадцатойчетыре с лишним тысячи предков у каждого сегодняшнего живущего. Ну и как? Тот, кто считает себя дворянином, откуда наберет в те годы четыре тысячи дворянских предков? А если от Рюрика посчитать? Несколько миллионов! Среди них и смерды, и беглые каторжане, и государевы слуги, и революционеры. В общем, где-нибудь обязательно затесался тать, народоволец или террорист. Поэтомуда, потомственный
Я слушал не перебивая, хотя, по моему убеждению, пирамида, описываемая Тимуром, была неправильно повернута. Все-таки считают от основателяодного человекакаторжанин ли он или принц. А уж потом от вершиныс поколениямирасширяясь. Но я был рад, что голова Тимура стала функционировать в нормальном режиме. И поэтому счел возможным вернуться к первоначальной теме беседы.
Наверное, можно было и позвонить. Но, убедившись, что мызаконопослушные граждане, нас бы вскоре отпустили. Но нас ведь специально задерживали, понимаешь?
Угу. Тимур задумался.
Его раздумья прервала мелодия песни «Город над вольной Невой», раздавшаяся из моего мобильника.
Номер абонента не высветился.
Звонивший был краток:
Слышь, американец! У меня тут бурят один косоглазый имеется Афанасием звать. Не знаю, что с ним делать. То ли убить его, то ли тебе продать Ты пока подумай, а я тебе завтра вечером позвоню
И гудки
Я врубил динамик компьютера, на который автоматически через инфракрасный порт был в цифровом виде записан этот недолгий монолог: «то ли убить его, то ли тебе продать».
Тимур аж присвистнул:
Ни хера ж себе пельмень! А кто это? Что-то голосок знакомый, а?
Я прокрутил запись еще разТимур был прав. Действительно, я где-то раньше слышал этот голос, искаженный телефоном, но со знакомыми интонациями. Слышал Да только вот где? Убейне вспомнить
Глава третьяНА ВОРОВСКОЙ КАРАВАЙ РОТ НЕ РАЗЕВАЙ
В далекой столице кремлевские куранты пробили четыре часа пополудни, а на томские воды уже легли сумерки.
Полумрак спустился на город, на пригороды, на полуразрушенный поселок у давно не работающего завода, именовавшийся в народе «шанхаем»
Вдоль берега полноводной сибирской реки шла дорога, когда-то асфальтированная, а теперь поросшая травой и зияющая выбоинами. Она вела от поселка к стадиону, на котором некогда проходили физкультурные празднества заводчан.
В ту пору здесь гремел репродуктор и вились по ветру разноцветные флаги, а над ними реяло серпастое-молоткастое красное знамя. По гаревым дорожкам маршировали заводские девушки в маечках и трусиках, оттопыривая целлюлитные задницы. Они махали руками в сторону начальственной трибунывысокого деревянного помоста, карикатурно смахивающего на Мавзолей, выстроенного напротив центрального входа, и белозубо улыбались. Важные шишки с трибуны, оценивающе оглядывая демонстранток, небрежно помахивали в ответ не привыкшими к труду руками.
Потом начальство усаживалось на мягкие стулья, расставленные прямо на помосте, и смотрело спортивное действо.
Заводские красавицыкровь с молоком, каждой из которых очень к лицу было бы гипсовое весло, вооружались метательными снарядами и били заводские рекорды. Свистели копья, гудели ядра, пущенные могучими сибирскими руками.
На дорожках стартовали забеги, а на трибунах ликовали зрители. В буфете рекой лилось пиво и подавались бутерброды с финским сервелатом. Более привычные и крепкие напитки официально были запрещены, но все знали, что у тети Маши под прилавком всегда для своих найдется. Тем более что на трибуне для важных гостей никто ничего, кроме коньяка, на подобных мероприятиях в рот не брал.
Когда зритель, принявший и пивка для рывка, и водочки для заводочки, был готов, на поле выкатывался мяч и выбегали команды крепеньких мужиков в красивых трусах до колен. Как правило, соперниками заводских футболистов был коллектив мясокомбината с эмблемами «Спартака». Битвы спортивных гигантов шли с переменным успехом. Кубок чемпионов города переходил из рук в руки
За стадионом давно уже никто не следил. Поле было наполовину вытоптано. Большая проплешина зияла в центральном круге, не было травы в штрафных, а вместо вратарских площадок на обеих половинах поляны блестели огромные лужи. В каждой луже отражалось по яркой луне, а в одной плавал еще и отблеск тусклого фонаря у входа в раздевалки, невесть каким чудом оставшегося неразбитым.
Неподалеку от фонаря под «мавзолеем» устроили пикник двое.
Чумазым, всклокоченным деклассированным элементам сегодня повезлов мусорном бачке, что неподалеку от единственного оставшегося обитаемым в «шанхае» барака, они нашли почти целый батон заплесневелой колбасы. На хлеб и чекушку хватило выручки за сданные бутылки, которые в немереном количестве подельники выгребали из-под прогнивших и покосившихся скамей просевших трибун.
Место было таким диким, что сюда не отваживались забредать даже рыскающие всюду в поисках стеклотары старушонки, и этот «клондайк» достался оборванным старателям задарма. Под высокой трибуной было относительно сухо. Расстелив меховое тряпье на поддоне из-под кирпичей, собутыльники получили уютный помост, на котором и устроились, причмокивая и потирая руки от предвкушения праздничной трапезы.
Давай, Коля!
Старший из бомжей ревниво посмотрел, как напарник сделал два больших глотка, и, приняв склянку из его рук, запрокинул голову.
Уффф
Ага. Кайф.
Помолчали, прислушиваясь, как обжигающая жидкость пробирается по пищеводу из гортани в желудок. Коля разломил колбасу, понюхал свой кусок, пошарил за спиной и обнаруженным кусочком бутылочного стекла стал счищать с колбасы плесень.
Эх, молодежь
Заросший едва ли не до самых бровей Михалыч сверкнул глазом и вытащил из-за пазухи грязный кухонный ножичек с отломанным острием.
На, он протянул ножичек молодому, себе тоже заведи такой. Полезно. А вообщезря чистишь. Французы сыр таким едят. Очень хвалят.
Пробовал. Потому и чищу.
Как знаешь, и любитель французских сыров с аппетитом вгрызся прямо в заплесневелый кусок.
Несколько секунд слышалось только чавканье да утробное звериное урчание, затем, разомлев от первой волны тепла и наслаждения, старший прислонился спиной к прогнившей стойке трибуны и погрузился в воспоминания.
Ты вот скажи, Колька, что это за жизнь? Я ведь в пятьдесят шестом мимо этой самой трибуны флаг нес. Ты-то, поди, еще только в проекте был. Твои папка и мамка, может, со мною рядом маршировали. Знаешь, какими мы были?
Ну? вяло отреагировал насыщающийся напарник.
Молодыми, счастливыми, веселыми. Вся жизнь впереди была. И путь ясный и светлый. И не здесь я себя на том пути видел Дерьмократы проклятые
Его прервал тихий рокот моторов. Сквозь неплотно подогнанные доски трибуны влетели и заметались внутри импровизированной столовой лучи света. Через сорванные с петель ворота на стадион неспешно и неотвратимо, будто судьба, вкатывались, ярко светя многочисленными фарами, пять или шесть внедорожников.
М-м-м, Михалыч потихоньку завыл, прижав ладони к поросшим шерстью щекам, будто у него заныли зубы. Как же мы прошляпили? Не успели свалить, бля! А теперь?
И понижая голос, переходя на шепот:
Колян, завязывай чавкать. Зашухарились, понял? Тише мышей сидим
Из машин выбирался разномастный народ.
Если рассматривать каждого прибывшего по отдельности, нельзя сказать, что люди эти чем-то особенным выделялись. Они были разными, такими, какие ежедневно встречаются на улицах города или в общественном транспорте. Они были разных возрастовот подростков до мужчин весьма солидных лет, по-разному одеты, по-разному держались. Кое-кто нагловат, а некоторые казались вполне интеллигентными. Но все вместе они представляли собой мрачную, мощную силу. И даже темный воздух на стадионе, казалось, начал искриться, когда эти разные люди, группируясь в плотную толпу, стали собираться напротив гостевой трибуны.
Они и шли по-разному. Кто-то сунул руки в карманы и шлепал от машин по вытоптанному полю вальяжной походкой. Некоторые задержались на минутувдохнуть три-четыре затяжки ароматного сигаретного дыма. Двое, повозившись шутя, затеяли спарринг. Человек пять, собравшись вокруг, азартно давали им советы:
Колено выше, Пес!
Сапог, совсем яйца свело? Вес на заднюю ногу, бля!
О! Вот этот удар хорош!
Пару раз от души шмякнув друг друга, бойцы прекратили махать руками и ногами и вместе со зрителями поспешили к трибуне, на которую уже поднимались нынешние властители дум, топоча сапожищами почти по головам притаившихся бомжей.
Опершись обеими руками на трухлявые перила, к собравшимся обратился босс самой крупной городской банды беспредельщиков по кличке Мясник.
Товарищи мои верные, соратники, друзья! после небольшой многозначительной паузы сказал он. Я очень доволен вашей работой. За последнюю неделю мы взяли под контроль торговый комплекс у вокзала и центральный городской рынок
Соратников никто специально не выстраивал в шеренги и колонны, но они стояли так, что со стороны этот митинг казался сбором воинского подразделения. Словно войска перед отправкой на передовую внимали комиссару.
В тусклом свете фонаря блеснула лысина вождяон стащил с себя кепку и, зажав в кулаке, отчаянно рубил рукой воздух перед собой.
Ранее контролировавшие эти объекты группировки воров оставили их без боя, а вскинувшихся было хачиков удалось утихомирить. Без крови не обошлось, конечно, но чужая кровь в счет не идет. И чем ее большетем лучше!
Над сборищем пронесся одобрительный гул.
Поняли теперь? А я вам что говорил? А дальше перед нами открываются грандиозные перспективы! Бандиты ослабли. Они нас зассали! И теперь нам надо все брать в свои руки! Мусора тоже ни хера нам не сделаюткишка тонка. Им бы только языками чесать да бессловесных лохов доить. А как до дела, как только им юшку пуститьв кусты. И вообще мы им только на рукувыгодны. Мы бандюков мочим, а им теперь на каждом углу можно вопитькриминал распоясался. Даешь порядок и дисциплину! И опять шушеру ловить и за авторитетов выдавать. В общем, бля, так: всех блатных-шерстяных, кого встретите, гасите безжалостно. Перед ментами очком не играйте. Мы наведем новый порядок и сами будем главной силой во всем горо