Она смотрела на жизнь, как на вылинявшие звезды. Незаметно для себя вышла замуж и обрела вроде бы то, о чем мечтала: дом, семью, хорошего мужа нормальную жизнь
Но разве она об этом мечтала?.. Конечно, об этом. А с тем, с другим с любимым была возможна только одна любовь в чистом неразбавленном виде. Никакой тебе «кровавой Мэри». Одна водка. Никакого «Шампань-коблер». Только шампанское. Ядреная сливовица в Праге. Вкус недозрелых яблок.
Она очнулась однажды. И жизнь вдруг обрела неожиданно новый цвет и вкус. Она беременна! У нее будет ребенок. И это ребенок Сергея. Он родится и вырастет. И станет смотреть на нее его глазами. Она не сомневалась в том, что это непременно должен быть сын. Она назовет его Сережей. Сережа маленький.
Лена бесспорно оживала и расцветала заново. Виктор с удивлением и трепетом ее узнавал. Ведь он не знал ее прежде. Он полюбил некий образ с ее фигурой, ее лицом
Возможно, на его глазах рождался совершенно другой человек. Он получил испуганную потерянную девочку, которая теперь превращалась в загадочную женщину, носящую в себе тайну, даже несколько тайн, одной из которых был ребенок.
Виктор знал, что это не его ребенок. Но ничего не имел против. Он получил женщину Сергея. А скоро получит и его ребенка.
Теперь они самозабвенно строили планы на будущее, и не фантастические, а самые реальные.
Планы эти живо захватывали воображение Лены, как и присутствие в них Виктора. Но сам Виктор, сам по себе, ее не интересовал. Она никогда не задавала ему вопросов о его работе, о его мыслях и переживаниях. Он всегда как-то сам подстраивался под ее настроение, словно бы это являлось необходимой терапией в ее вялотекущей скрытой болезни, перешедшей в хронику. Но они жили во лжи. Он сам на это пошел. В свою очередь она тоже ему лгала, притворяясь любящей и желанной.
Со временем они оба настолько войдут каждый в свою роль, что уже невозможно будет отличить ложь от правды.
А пока что живот ее рос, а вместе с ним росла ее уверенность в себе. И в осторожности, присущей беременным женщинам, зарождалась царственная осанка и поступь, возможные лишь там, где тебя короновали. Но однажды коронующий становится просто фаворитом, которому предпочтут любовь в чистом виде.
Лена родила безболезненно и легко. Однако, лежа в дорогостоящей роскошной палате платного отделения роддома, она с томным видом рассказывала родственникам с обеих сторон, что было мучительно больно, но она терпела.
Ребенок родился глубокой ночью. Когда зачалитогда и родился. И уже с утра в палате благоухало несколько огромных букетов роз. Розы от мужа, розы от свекра, розы от Коли, второго мужа матери. Розы от дяди и тети. Еще от кого-то розы И ни одного букета цветов, сорванных на соседней клумбе
Свекр и свекровь благосклонно посматривали на невестку, но их несколько смущало известие о том, что ребеночек не от Витюши. Виктор снова предпочел бы ложь. Но Лена категорически отказалась скрывать правду от близких, проявив в этом вопросе поразительную стойкость. Мало того, она собиралась впоследствии все рассказать и сыну «Все сходится, ребеночек не наш», недовольно шутил Виктор. Впрочем, он надеялся, что со временем жена одумается и изменит решение. Пока же ребенок был еще маленький и до первых его слов «мама» и «папа» оставался в запасе по крайней мере год.
Часть третьяВозвращение тени
В горах Пакистана ночи холодные и ветреные. Зато звезды огромные, с ладонь, яркие, как фонари, но света не дают. Одна красота от них. Но тем не нужна красота звезд, кто прячется ночами в горах Пакистана.
Трое арабов-наемников еще засветло наткнулись на маленькую пещеру и расположились на ночлег. Это была большая удачанайти вот такую пещерку. Она защищала от ветра. В ней можно спокойно разжечь костер, и никто не заметит огня, который быстро нагреет воздух внутри. Дым спокойно выходит сквозь проломы, дышать хорошо, и ноздри не стынут. Но главноеникто не подкрадется сзади, ни зверь, ни человек. Надо охранять только вход.
Ночью в горах полно леопардов. Главноеих вовремя услышать и не поворачиваться к ним спиной, чтобы успеть выстрелить. Но их мягкие лапы ступают совершенно бесшумно. Поэтому лучше ночевать в пещере лицом ко входу, спиной к стене. Но ночуя в горах, следует опасаться не только леопардов. Здесь люди куда страшнее любого дикого зверя.
Арабы сидели у костерка ко входу лицом и грели руки, вытянув их ладонями к огню. И ногам, и коленям под балахонами было тепло. Угли слабо потрескивали. Пахло сожженной хвоей и давно немытыми телами. Но запах периодически улетал, сдуваемый легким сквозняком.
Арабы жевали финики, тихо перебрасываясь короткими фразами. Среди них явно угадывался главарь. Его надменное красивое лицо с довольно длинной узкой бородой выглядело усталым и мудрым. Он слушал хвастливую болтовню двух остальных и снисходительно кивал, задумчиво теребя слабо поблескивающую в ухе серьгу.
Смотри, Ахмет! Муса выложил перед главарем на землю три уха.
А вот мое! хмыкнул Хатим, гордо выложив к ногам Ахмета пять ушей.
Муса досадливо цыкнул зубом, но все равно решил обойти Хатима.
Мне прошлой зимой человек совсем без ушей попался! Он приглушенно засмеялся. Что за человек!.. Как без ушей живой?..
Тихо! перебил Ахмет, резко взмахнув рукой, и прислушался, дернув по-орлиному головой.
Все, затаив дыхание, замерли.
Показалось, выдохнул Хатим, костер трещит или где леопард бродит
Так вот, я и говорю, продолжил Муса, что делать с человеком без ушей?.. Хотел тогда нос отрезать
Отчетливый шорох у входа в пещеру снова заставил наемников замереть.
Ахмет резко встал, подхватив автомат, и пошел на звук, осторожно ступая по камням. Звук повторился откуда-то сверху. Ахмет посмотрел наверх и прищурился, пытаясь разглядеть что-то в раскачивающемся полумраке, оживленном всполохами костра. Там, под сводом пещеры у самого входа, висела летучая мышь, обняв себя кожистыми тонкими крыльями за плечи. Вероятно, дым потревожил ее, и она шевельнулась. Ахмет опустил автомат и скривил губы. «Мерзкая тварь», подумал он, собираясь вернуться к костру.
Но вдруг в черном проеме возникла фигура в маскхалате, сорвавшись снаружи сверху. «Большая летучая мышь»успел подумать Ахмет, оседая. Он был убит выстрелом в лицо. Следующие два выстрела поочередно достались остальным. Хатима отбросило назад. Муса упал головой в костер. Его борода задымилась и вспыхнула. Пещера наполнилась отвратительным запахом паленой шерсти.
Налетевший порыв ветра проник в пещеру ледяным вдохом и рассеял дым. Человек в маскхалате мягко спрыгнул на камни и вошел внутрь маленького чужого убежища. Убедившись, что арабы мертвы, он склонился над главарем. Тонкий лучик фонарика пробежал по остекленевшим удивленным глазам, красивому надменному лицу, еще не обезображенному смертью, по узкой разметавшейся бороде и остановился на ухе, в котором блеснула золотая серьга. Человек убрал фонарик и достал нож.
На востоке небо подернулось сизой предрассветной мутью. Но впереди была еще тугая, натянутая парусов темнота. Человек в маскхалате шел на темноту, на запад, к афганской границе. Рассвет неуверенно и зыбко крался у него за спиной охотящимся леопардом.
Горные афганские ночи так же ветрены и студены, как и ночи в горах Пакистана.
У нескольких костров, скрытых от ветра в обломках скал, сидели афганцы. Они кутались в балахоны, придвигая колени к огню, некоторые клевали носами, проваливаясь в дремоту, но тут же вскидывали головы, пытаясь стряхнуть назойливую предутреннюю сонливость.
Человек в маскхалате неожиданно вышел из-за темных камней. Афганцы, как но команде, встрепенулись, подавшись навстречу внезапно появившемуся человеку. Он взмахнул рукой, словно давая отбой взвившейся в воздухе тревоге, и спокойно направился к одному из костров, провожаемый цепкими взглядами. Ему навстречу поднялся совсем молодой афганец. В свете костров он казался почти мальчиком с тонким нежным лицом. Мягкий темный пушок едва пробивался в тех местах, где у мужчин положена борода.
Человек присел рядом с мальчиком, задев плечом развернутую спутниковую антенну. Рядом на коврике голубым экраном светился ноутбук. Устроившись поудобнее, человек вытянул к огню озябшие ноги и бросил на коврик рядом с ноутбуком выпачканное черной кровью ухо с серьгой.
Привет, Зарик! бодро поздоровался человек.
Приве-ет протянул юный афганец, удивленно уставившись на ухо. Ахмет?!
Точнее, то, что от него осталось. Будем менять базу.
Эй!.. обратился парнишка к остальным. Русский Ахмета убил!..
Афганцы снялись со своих мест, сгрудились возле ноутбука и склонились над ухом.
А самого куда дел? между прочим поинтересовался молодой.
Похоронил. По мусульманскому обычаю, буркнул русский. Зарик, зачем вы уши режете?
Это чтобы он в рай не попал, солидно ответил Зарик. Аллах человека в рай за уши тянет.
Ну-у, тогда тебе это не грозит. Зарик, ты же в Аллаха не веришь? Русский усмехнулся, хитро прищурив глаз.
Дурацкие шутки, Зарик укоризненно покачал головой. Ты скоро в Москву улетишь, а я тут один службу тащить буду.
Он потянулся к ноутбуку и дважды ударил по клавишам. Русский повернул экран к себе и, просмотрев сообщение, улыбнулся:
Делать тебе тут нечего. Дисней херов.
Домой отзывают. Счастливый, с завистью пробормотал юный афганец.
«Да-а, подумал Сергей, пора менять место дислокации, не то я тут уже обафганился до неприличия. Скоро начну забывать, как православные крестятся».
И действительно, его с трудом можно было отличить от среднестатистического бедного афганца, пасущего по горным склонам курдючных овец. Он неплохо освоил предпочтительный здесь местный язык пушту, и общепринятая у афганских бедняков одежда стала казаться привычной и даже удобной. Его лицо, скрытое наполовину бородой, успело несколько раз загореть и выгореть. Из-за постоянного прищура от сухого ветра и солнца от уголков глаз разбежались морщины. Но глаза остались прежними, и при желании его можно было легко узнать по глазам.
Сергей откинулся спиной на ковер и задремал. Наконец-то ему можно вернуться домой. В Россию. Но разве у него есть там дом?.. И что его ждет дома?..
В тире разведшколы стоял привычный грохот. Непривычною казалась здесь тишина. Но это только для посвященных. А обычному человеку с улицы в тире захотелось бы забиться в угол, зажмурить глаза, что есть силы заткнуть уши, и все равно ему было бы оглушительно громко, а оттого жутковато. Но все это, конечно же, не касалось настоящих военных, а тем более имеющих отношение к разведке.
Сергей вошел в тир и молча остановился у входа, привалившись к стене. Он был совершенно неузнаваем, с отросшей неоформленной бородой и длинными, собранными на затылке в узел волосами. Весь его облик, неухоженный и неопрятный, даже не говорил, а кричал о том, что он до сих пор еще по уши находился в образе «русского» среди воюющих в горах афганцев.
Сергей огляделся. Несколько офицеров в наушниках увлеченно стреляли по мишеням, ревниво интересуясь успехами остальных. Среди стреляющих находился генерал Шевцов, приехавший сегодня в разведшколу по делам. Он тоже стрелял.
Сергей исподлобья наблюдал за ним со стороны, едва сдерживая улыбку в усах.
Шевцов почувствовал взгляд в спину и обернулся. Он не сразу узнал Сергея в странноватом и каком-то лютом человеке, что с улыбкой смотрел на него.
Генерал нахмурился, сведя к переносице брови, но вдруг улыбнулся в ответ и пошел навстречу человеку, на ходу снимая наушники.
Ну! Здравствуй, Сережа!
Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Сергей выпрямился.
Вольно! Не на параде расчувствовался Шевцов.
Они обнялись, похлопав друг друга по спинам.
Хорошо, когда вольно! Сергей засмеялся каким-то детским счастливым смехом. Еще с детдомовских времен он терялся, когда его обнимали.
Давай-ка по отчеству добавил Шевцов. Привыкай к мирной жизни моджахед.
Муджахед Сергей Валерианович.
Вот и я о том же Как там за речкой?
Жарко.
«На холоде» всегда жарко. Зато теперь отдохни. Съезди куда-нибудь. Две недели у тебя есть. И еще добавил генерал, отведя Сергея в сторону, но грохота выстрелов это не уменьшило. Так вот, Сережа Сразу хочу тебя предупредить Ты же понимаешь, что умер ты один, а все остальные остались жить своей жизнью?
Вы о Лене?
Череда выстрелов заполнила нарождающуюся паузу.
Да. Шевцов взял Сергея за плечо, отводя еще чуть дальше. У нее теперь новая семья.
Снова почти одновременно грохнуло несколько выстрелов.
Понятно. Сергей кивнул. Щека предательски дернулась.
А муж у нееВиктор Костромитин.
Выстрел прозвучал наиболее громко. И Сергею показалось, что это выстрелили ему между глаз.
Да-а-а?
Да. Шевцов крепко сжал Сергею плечо. Сын у нее. Она Сережей его назвала.
Сколько лет?
И снова выстрелы. Сергею показалось, что стреляют в него, но он в бронежилете, а потому не умирает. Просто чувствует боль.
Скоро два года будет. Шевцов вздохнул и отвел глаза. Я тебя понимаю. Всегда хочется, чтобы она тебя одного всю жизнь ждала. Но так только мать может.
Нет у меня матери. И не было, буркнул Сергей и добавил, помолчав:Нет, конечно, все правильно. Я знал, на что шел. Это был мой выбор.
Ты уж к ним не ходи, пожалуйста Хуже, чем есть, не делай. А так отдыхай. Планы на отпуск какие?..
Какие теперь планы На могилу к себе схожу. Цветочки положить Как-никак на днях годовщина И вообще! Что, я не мог случайно выжить, что ли?!
Сережа, это надо пережить. Шевцов снова по-отечески обнял его за плечи. То, что нас не убивает, делает сильнее. Держись, Сережа, держись.
Разрешите идти? вяло попросил Сергей, пряча глаза.
Иди
Шевцов посмотрел ему вслед, в понуро ссутулившуюся спину, поникшие плечи, затем рывком нацепил наушники и несколько раз выстрелил.
Все пули ушли мимо мишени.
Чувство потери прошлось по нему асфальтовым катком. Такого Сергей не испытывал ни разу. Но разве легкомысленным был его отказ от любимой женщины? На момент отказа такой исход казался ему единственно возможным и логичным. Но теперь, когда «работа на холоде» завершена, он вдруг понял, что осиротел. Он стал сиротой вдвойне. «Сирота-два», невесело усмехнулся Сергей.
Впрочем, первое сиротство было обычной нормой, которая досталась ему. Он никогда не знал ни матери, ни отчего дома. Скитаясь с младенчества по приютам и детдомам, он с сиротским молоком в одинаковых казенных бутылочках с изношенными сосками впитал в себя определенные правила игры, которые для попавших в игру не с самого первого кона были неприемлемыми или, на худой конец, драконовскими.
Как собака, выброшенная хозяевами на улицу, никогда не достигнет уровня обычной, выросшей в помоечной стае дворняги, чья выживаемость и приобретенная самостоятельно мудрость восхищает. «По приютам я с детства скитался»с выражением пропел Сергей, наливая полный стакан водки. Сиротство, в котором он потонул, отказавшись от Лены, было невыносимо.
Он пил целый день. В полном одиночестве. Пестуя свое новое сиротство. Он вспоминал, как впервые увидел ее в метро, неповторимо трогательную, юную, с гладкими русыми волосами, с девичьей неуверенностью в глазах Что-то вдруг словно коротнуло в груди. Он не мог оторваться от нее, не мог отпустить. Он пошел за ней и не отпустил Но это тогда. А потом он сам от нее отказался.
Водка весь день шла, как вода. Не брало. Только на некоторое время снимало боль. Но к ночи взяло. Он уснул за столом в низком кресле. С утра был отходняк, потом отходняк-два. Лишь на четвертый день Сергей проснулся, отупевший и слабый, как очнувшийся после тяжелой болезни. Как после тифа.
Контрастный душ и пять кружек крепкого сладкого чая привели его в сносное состояние. С минуту он постоял у зеркала, разглядывая свою зверскую бородатую рожу, схватил с полки пузырек и по пояс облился одеколоном. Ему почему-то почудился острый запах сиротского приюта, который возник на его теле в процессе запоя, хлорка вперемешку с жиденьким крупяным супом. В сердцах матернувшись, он грохнул лосьон о раковину.
Ему предстояло очень неприятное мероприятие: посещение собственной могилы. Это была уже вторая его могила. Посещать первую желания никогда не возникало. А может, стоило?..
Сергея передернуло. Ощущение суеверного ужаса постоянно накатывало на него, стоило вспомнить ту кошмарную ночь. Сперва он не верил, что его закопают. Потом не верил, что закопали потом не верил, что откопали С тех пор он узнал, что такое клаустрофобия, но ему, к счастью, всегда удавалось с этим совладать. Однако сейчас он подумал, что острый приступ клаустрофобии непременно удушит его уже на подходе к кладбищу.