На ходу я попытался выведать у Комяка, как прошла ночная акция в деревне, но он был уставшим и неразговорчивым.
Потом, Коста. Вот свалим подальше, устроим привал, и все узнаешь, только и пообещал мне самоед, и потом за два часа, что мы шагали через тайгу, ни он, ни я не проронили ни единого слова. Но, иногда замечая на тонких бесцветных губах самоеда самодовольную улыбку, я чувствовал, что все, что он хотел, ему удалось
Этот привал был первым за два часа марша, и только сейчас, остановившись на сорок минут на опушке бора возле чистого ручья с прохладной водой, мы смогли наконец умыться и позавтракать концентратом. Потом Комяк немногословно рассказал о своих ночных приключениях, после чего обрисовал план наших дальнейших действий.
Вон, видишь, Коста, ту сопочку. Она у нас как раз на пути. Проще, конечно, ее обогнуть, но только мы поступим иначе. Пойдем прямо через нее. Потратим лишние пару часов, но зато я там найду местечко, чтоб осмотреться. Спецназ, надеюсь, повелся на бодягу, что я им подогнал нынче ночью, и убрался за реку в полном составе. На этом берегу если кто и остался, то лишь мусорские дозоры, а ходить незаметно по парме эти козлы не умеют. Поэтому, если есть кто-то поблизости, я его засеку. Осторожность не помешает. Да, Коста?
Не помешает, промямлил я без особого энтузиазма. Меня не так чтобы очень вставляло карабкаться на крутой склон, поросший мелким ельником. Мы сами-то там окажемся на обзоре.
А это по какой дороге идти, усмехнулся мой проводник и взвалил на плечо свой рюкзак (как и камуфляж, тоже обшитый лоскутками материи). Вперед.
Та дорога, по которой он меня потащил, и тот темп, в котором он это делал, враз выбили из меня все те силы, которые я накопил в стогу сена за ночь! Вот уж никогда не подумал бы, что елки могут расти настолько плотно, что между ними невозможно протиснуться человеку. Но Комяк протискивался. А следом за ним и я. Стеная и матерясь. Представляя, как вылезу оттуда, будто овца из острига, оставив на еловых иголках все лоскутки, которыми так красиво обшит мой защитный костюмчик. Но ничего ужасного не произошло. Полоса сплошных елок имела в ширину не более полуста метров, а потом, совершенно без какого-либо перехода, ее сменил смешанный лес, в котором преобладали молодые рахитичные сосенки и березки.
Старайся не задевать деревьев, предупредил самоед, остановив меня на минутку. Если издалека наблюдают за сопкой, то тебя в таком камуфляже не разглядят и в бинокль. А вот если сейчас, при безветрии, качнется крона одного из деревьев, это сразу же привлечет внимание. Так что, осторожнее, Коста.
Повторять два раза мне не надо было, и после предупреждения Комяка я обходил все сосенки и березки так, словно на них было подано напряжение в несколько тысяч вольт. И, увлеченный этим занятием, даже и не заметил, как мы достигли вершины, на которой, словно некое украшение, изобретенное матерью-природой, росла невысокая коренастая сосна.
Пока отдыхай, распорядился Комяк и, повесив на шею сорокакратный «Сваровски», полез на сосну. А я безмятежно отправился инспектировать кусты с малиной, которые обнаружил метрах в сорока от нашего наблюдательного пункта.
Малина была очень сладкой. Малина была очень мелкой. Малина была очень червивой. Ее было удивительно много
И что самое интересное, рядом со мнойвсего в каких-нибудь двадцати шагах в стороне, с тех же кустов, что и я эту малину, обдирал самый настоящий медведь! Не плюшевый мишка. И не Михайло Потапыч из сказок про Машенек или Аленушек, а самый что ни на есть амикан-батюшка, хозяин тайги. Деловито трещал кустами, иногда с интересом поглядывал в мою сторону и меня совсем не боялся. А я не боялся его.
Вот уж кто бы когда сказал мне, что буду так! Должно быть, за время отсидки у меня полностью атрофировались все чувства. В том числе и чувство страха. И остатки разума. Впрочем, нет. Немного разума у меня осталось, потому что я, как только заметил бурую тушу в кустах, сразу насторожился и в любой момент был готов рвануть к спасительной сосне, пока не убедился, что имею соседство не с медведицей и медвежатами, а с молодым одиночкой, пестуном, по-видимому, недавно изгнанным мамашей в самостоятельную жизнь. А насколько я знал из разнообразных источников, одиноких медведей-самцов, нагуливающих жир в конце лета, можно не опасаться. Они сыты, они добродушны, у них других забот полон ротв данном случае полная пасть малины, и они никогда не нападают первыми. В отличие от нас, двуногих-двуруких, безжалостных и агрессивных.
Если не брать в расчет мужика с ружьем и патронташем, который, заметив медведя, считает за охотничью доблесть его подстрелить, то порядком достается косолапым и от других homo sapiens. Еще в XIX веке, пока человек не успел отдалиться от природы (предварительно ее как следует проредив) настолько, насколько сейчас, деревенские бабы, отправившись за малиной и обнаружив в малиннике мишку, ничтоже сумяшеся изгоняли хозяина леса вон, дабы им не мешал и не наводил поруху на ягоду. При этом в качестве оружия применялись обычные корзинки и лукошки, коими и лупили скандальные бабы медведя по чему ни попадя, пока тот позорно не удирал.
А уже в веке XX в одной из еще советских тогда газет была помещена статья о том, как на территорию пионерского лагеря на Камчатке проник старый медведь, привлеченный соблазнительными запахами помойки. И там, в районе пионерской помойки, бедняга и нашел свою смерть. Юные ленинцы, заметив медведя, даже и не подумали в ужасе разбегаться по надежным убежищам, а наоборот, устроили на старика облаву и до того загоняли несчастного по территории, огороженной высоченным неприступным забором, что лесной гость в конце концов забился под сцену летней эстрады, где у него от небывалого ужаса и случился обширный инфаркт миокарда с летальным исходом. При этом все полчаса, пока пионеры гоняли по лагерю мишку (кстати, камчатские медведисамые крупные в России), воспитатели и вожатые пытались урезонить своих впавших в охотничий раж юных воспитанников. Како-о-ое там! Пока медведь не издох, пионеры не угомонились
Как обычно, совершенно бесшумно ко мне подошел Комяк, сорвал несколько ягод, бросил их в рот.
Молодой еще, негромко произнес самоед, и я понял, что это он имеет в виду медведя. Годка два, не боле. А ты, Костоправ, молотком. Наблюдал сейчас за тобой и все ждал, когда засечешь, кто с тобой рядом. И скиксуешь. И сиганешь ко мне на сосну. А ты хоть бы хрен. Молотком, повторил он. Что, встречал ведмедя уже ране?
В зоопарке и в цирке, признался я.
Н-у-у-у В зоопарке без понту, Коста. Зато теперь, глядишь, повстречал на природе. Корешам да шмарам своим будешь рассказывать, как малину рвал с мишкой рядом. Комяк кинул в рот еще несколько ягодок. Медведь не обращал на нас никакого внимания.
Говори, чего увидал? напомнил я самоеду, отвлекшемуся на мишку, нашу первоочередную задачу.
А увидал я, брат Коста, улыбнулся Комяк, что вокруг все нормалек. И многозначительно добавил:Все полный ништяк. Кажись, что спецназ я в натуре заслал, куда надо. Ни одного козла не заметно. Хотя не очень-то их и заметишь. Умеют прятаться, суки. Я ж говорил, мастаки они во всех отношениях. И мусоров в округе навроде б как нету. Сбили мы их со следа. Самоед широко улыбнулся, обнажив верхний ряд на удивление крепких, хотя и желтых, зубов, и хлопнул меня по плечу. Ништяк! Правда, Коста?
Ништяк, братуха! громко воскликнул я, и медведь в двадцати шагах от меня испуганно вздрогнул и посмотрел в нашу сторону
А потом вновь начался марафон через тайгу. Через густо заросшие сырые суземы. Через непроходимые буреломы. Через болото, будь оно неладно
Не-е-ет! Никогда в жизни не пойду больше в лес. Да какое там в лес! Теперь никто даже за сто тысяч баксов не сможет меня затащить в чистенький ухоженный лесопарк в окрестностях Петербурга!
Глава 3МЫ ПОЛБОЛОТА ПО-ПЛАСТУНСКИ ПРОПАХАЛИ
Стоило нам спуститься с сопки, как сразу же угодили в сырой заболоченный березняк. Нарядный и светлый на своем верхнем ярусе, где через белые блестящие верхушки стволов и вычурную вязь желто-зеленых крон пробивались яркие солнечные лучи. Мрачный и негостеприимный внизу, где черная то ли земля, то ли грязь была богато выстлана сорванными ветром ветками вперемешку с перегнившей листвой и поросла зарослями осоки и вереска. Под толстыми рифлеными подошвами ботинок хлюпала вода, осока заплетала ноги, редкие кочки и проталины сухой земли были укрыты густым голубичником, но за весь путь я так ни разу и не нагнулся, чтобы сорвать хоть одну ягодку. Меня больше заботили трухлявые стволы мертвых деревьев, перегораживающие дорогу, ямки и кочки, на которых я панически боялся подвернуть себе ногу. Охрометь в этой тайге значило умеретьумереть по-глупому после всех тех огня, воды и медных труб, которые я уже миновал. Обидно бы это было, ох, как обидно!
Правда, в какой-то момент нам повезло, и мы наткнулись на сравнительно удобную тропку, идущую в нужном нам направлении. По ней удалось пройти несколько километров.
Откуда она здесь? спросил я у Комяка.
Звериная, объяснил мне проводник. Маралы, должно быть
И обменявшись парочкой фраз, мы продолжали путь молча. Комяк впереди. Я следом за ним, внимательно глядя себе под ноги и опасаясь лишний раз хрустнуть какой-нибудь шальной веточкой, оказавшейся на пути, не сколько потому, что боялся, что хруст расслышат враги, сколько потому, что было стыдно перед совершенно бесшумно передвигающимся самоедом.
Два раза нам пришлось форсировать неширокие речки. Первую удалось перейтиточнее, переползтипо поваленному через него стволу старой осины. Через вторую перебирались вброд, потратив время на то, чтобы предварительно раздеться догола и сложить одежду в рюкзак к Комяку. Вода в речушке оказалась холодной настолько, что прежде чем я, погрузившись в нее по пояс, добрался до противоположного берега, ноги ломило, точно их зажали в тисках, а я тихонечко подвывал то ли от холода, то ли от боли. В тот момент, когда я, как ошпаренный, поднимая тучи брызг и кряхтя, словно медведь, выскочил на другой берег, самоед у меня за спиной едко хмыкнул, но не проронил ни единого слова по поводу моей изнеженности горожанина.
Без пятнадцати три, вместо этого счел нужным проинформировать меня о времени проводник.
А вскоре сырой березняк постепенно перешел в настоящее болото. С кочками, густо покрытыми брусничником; с редкими островками, поросшими чахлыми березками и ивняком; с обширными зарослями высокой голубоватой осоки, способной скрыть меня с головой.
Перекур полчаса, обернулся Комяк и начал стягивать с плеч рюкзак, пока я стоял и обреченно смотрел на болото. Этого удовольствия мне с избытком хватило еще в мой первый, неудачный побег вместе с Блондином. Похоже, тогда у меня выработалась стойкая фобия на все эти кочки, трясины и камыши. И вот ведь опять! Но делать нечего. Я отвернулся и отрешенно снял с плеча дробовик.
Мы устроились под старой березой на небольшой возвышенности, где земля была сравнительно сухой и вместо вереска и осоки поросла густой невысокой травой.
Что, попремся через болото? недовольно поинтересовался я.
Здесь всего версты три. Потом станет посуше. Комяк зашелестел целлофаном, в который у него был упакован «Беломор». А огибать его далеко, так что пойдем напрямик. Здесь не топко, я знаю. И не в таких блудить доводилось. Да в одиночку. Так что не менжуйся, братан. Проведу. И он смачно выпустил изо рта густой клуб табачного дыма.
Докурив, самоед закопал в грязь чинарик и отправился к группе молодых осин срезать слеги. А я оперся спиной о ствол березы, опустил накомарник, и закрыл глаза
Чего, мошка одолела?
Кажется, я задремал. Уж больно быстро вернулся с двумя длинными тонкими жердинами Комяк.
На, спрыснись чуть-чуть. Он бросил мне на колени флакон с репеллентом. Ране без этого обходились, и ничего. А теперь, видишь, избаловались. Без «деты» ни шагу.
Сколько еще до схрону? спросил я, обильно поливая лицо и руки пахучей жидкостью.
Версты три по болоту. Да пяток посуху. Там дальше парма хорошая, чистая. Пойдем как по асфальту. Это уж после, назавтра, начнется урман. Вот там потруднее будет чуток.
«Это тебе потруднее чуток, косоглазому, подумал я. А я, пожалуй, там лягу костьми».
Но сначала надо было не лечь костьми на болоте. Впрочем, я ожидал от похода через него гораздо худшего. Все оказалось куда проще.
Мы довольно быстро передвигались от одного сухого, поросшего березками и ольхой островка к другому, стараясь ступать по мягким, ускользающим из-под ног кочкам. И лишь пару раз пришлось пересекать вброд неширокие бочажины, где черная непрозрачная вода порой доходила мне до груди, а дно под ногами неприятно амортизировало и гуляло из стороны в сторону так, будто я шел по батуту. Вот только батут этот был сплетен из ненадежных корней болотных растений, и в наиболее слабом месте»окне»в любой момент был готов прорваться у меня под ногами, открыв мне путь в черную холодную бездну. Угодив в такое «окошко», оставалось лишь класть слегу поперек (если вообще было бы куда ее класть), не дергаться и надеяться на Бога и на Комяка. Но судьба и на этот раз меня миловала, и выкупаться в трясине так и не довелось. Хотя вымокнуть по самое некуда все же пришлось. Но это уже после, а пока мы наконец выбрались на высокий берег, поросший густыми вековыми елями, и я облегченно вздохнул, решив, что болото благополучно оставлено позади.
Меня всего колотило от холода, как эпилептика. Все мысли мои были направлены только на то, как хорошо было бы сейчас сидеть возле огромного, до самого неба, будто таежный пожар, костра. Всю нижнюю часть моего тела ломило от холода так, будто какой-то невидимый великан безжалостно выкручивал меня, словно мокрую тряпку, пытаясь выжать из моих ног пропитавшую их ледяную воду.
Я устремился на первую же сухую проталинку с уютной изумрудной травой, скинул с плеч вещмешок и дробовик и трясущимися пальцами начал расшнуровывать ботинки.
Не торопись. Комяк присел на корточки рядом со мной и начал доставать «беломорину». Сейчас снова в воду пойдем. Это еще не берег.
Как не берег? разочарованно простонал я.
А вот так. Большой остров. Грива. А дальше еще полкилометра болотины. Но ничего. Посиди, пообогрейся. Солнышко-то эвон какое. Будто в июле. Эх, Коста, Коста Не последнее это наше болото. Поболе этого будут еще впереди. А это так, для разминки.
Я негромко выругался. Поднялся и впервые сам объявил об окончании перекура.
Закапывай свою соску. Вперед. Закончим с этим головняком. У тебя в твоем схроне есть спирт?
У меня в моем схроне, хохотнул самоед, есть даже виски.
Тогда пошли, воодушевился я и забросил за плечо дробовик. «Раньше сядешьраньше выйдешь», думал я в этот момент и мечтал поскорее разделаться с этим проклятым болотом и оказаться на нормальной твердой земле. Пусть густо покрытой валежником, пусть заросшей непроходимым кустарником, зато не угрожающей в любой момент заглотить меня в бездонные черные хляби.
Комяк еще раз усмехнулся, покачал головой и поднялся. И мы, миновав примерно стометровую гриву, продолжили путешествие по болоту. Еще пятьсот метров. С кочки на кочку. От островка к островку. Иногда по колено, а то и по пояс в холодной воде. Порой балансируя на ненадежном батуте из корневищ болотных растений, прикрывающем бездонную трясину. Тщательно нащупывая слегами место, куда можно ступить ногой, и при этом совершенно не будучи уверенными в том, что не ошиблись, что сейчас не ухнем в предательское «окно». Но не ошибались. Ни разу. И медленно, но уверенно приближались к берегууже не к гриве, а к настоящему, полноценному участку тайгикогда
Ша! Комяк поднял вверх руку и замер. Я застыл у него за спиной.
Шагах в пяти от меня выдулись из болотных пучин несколько пузырей. Трясина вздохнула, простуженно хлюпнула. Но не это привлекло внимание Комяка.
Вертуха!
Издалека, с юго-запада, куда мы и направлялись, нарастало пока еще чуть слышимое жужжание.
Вертуха, мать твою! зло выдавил из себя самоед и затравленно огляделся. До берега не успеть. Сюда, Коста! Комяк, забыв про осторожность, поспешил к густым зарослям высокой осоки. И в тот же момент болото, не привыкшее прощать и малейших ошибок, радостно чавкнуло.
Я увидел, как нога моего проводника стремительно погрузилась в бездну, а Комяк, не теряя ни единой секунды и не предпринимая бесполезных попыток выбраться из плена, в который попал, опрокинулся на спину, успев подложить себе под спину слегу. И замер, стараясь не шевельнуть без нужды ни пальцем, не напрячь ни единого мускула. Из взбаламученной болотной воды сейчас торчала лишь его голова в просторной защитного цвета панаме. «Если ее даже и сумеют разглядеть с вертолета, но не будут вглядываться спецом, то решат, что это болотная кочка, подумал я. И мне, похоже, предстоит точно так же по шею влезть в этот лед. Черт, как же не хочется! А еще больше не хочется спалиться на этом болоте. Дать мусорам расстрелять себя с воздуха, словно неподвижную мишень на полигоне».