С ней лучше не ссориться, сказала Ольга Викторовна, побереги психику.
Если бы только это. Марина нашла глазами свой класс, жующий булки у мозаичных колонн в центре столовой. Вынула из сумочки тетрадный листок. Полюбуйтесь.
Так-так. Ольга Викторовна промокнула салфеткой губы. Анкета. Тухватуллин Айдар Давидович. Две тысячи шестого года рождения. Домашний адрес, мобильный телефон.
Там, ниже.
Ага. Есть ли хронические заболевания? Кузнецова покачала головой. СПИД и бубонная чума?
Так и написал, кивнула Марина.
Твои увлечениястрелять по голубям? Что тебя волнует в жизнителки и оружие?
И как мне быть? устало спросила Марина. Оставить после уроков? Он на меня смотрит и ржет. Ему начхать, что я говорю.
Разбаловали его, сказала Люба. Никакого воспитания, только подарки. У отца времени на сына не было, он приставками откупался. А потом ушел из семьи.
Марина приоткрыла рот от удивления.
У Тухватуллина родители развелись?
Да. Но они не афишируют.
Тогда понятно, где собака зарыта.
Он раньше таким не был, согласилась Ольга Викторовна. Да, ленился, баловался, но не хамил. Злости вот этой не было. После разводакак подменили ребенка.
Спасибо, что сообщили. Марина спрятала анкету, ругая себя мысленно: классный руководитель обязан знать такие вещи о своих учениках!
Взгляд скользнул поверх опустевших столовуткнулся в неподвижные фигуры за колоннами. Вахтерша Тамара и щуплый слесарь-электрик Игнатьич. Дети, покидая столовую, огибали их, застывших в проходе.
Что-то заставило Марину задержать взор. У Тамары и Игнатьича были вялые одутловатые лица, лишенные выражения, будто они запамятовали, куда и зачем шли. Две пары странно расширившихся глаз одновременно уставились на Марину.
Чего это они?
Кто? не поняла Люба.
Они. Марина покосилась через плечо, но за колоннами никого не было.
Паша (4)
А вдруг тут есть сигнализация?
Ага, просопел Руд, и лазерная решетка, как в «Обители зла».
Они топтались на крыльце, освещенном уличными фонарями. Адреналин бушевал в крови. Паша видел двор и ели, лестницу, по которой он сходил и поднимался в течение многих лет. Пятиэтажки внизу холма. Казалось, жильцы прильнули к окнам и уже вызывали полицию: «Двое грабителей вламываются в школу, поспешите». Застрекочут вертолеты, с фиолетового неба посыплется спецназ: «Мордами в землю! Вы арестованы!»
Готово! объявил Руд.
«Взлом с проникновением, подумал Паша, переступая порог. Или с ключомэто не взлом?»
Часы показывали девять тридцать. В одиннадцать он должен был вернуться домой.
Света фонарей хватало, чтобы различать дежурный пост, библиотеку, кабинет директора.
Паша запирал дверь.
Полумрак населил вестибюль тенями, придал таинственность знакомым предметам.
Итак, сказал Руд, поравнявшись с товарищем, пора сознаться.
В чем?
Второй ключне от подвала. Ты не пошел бы со мной, если бы знал.
А от чего он?
От кабинета информатики.
Что ты мелешь? прошипел Паша.
Тебе нужны деньги. Мне нужны деньги. Компьютеров в кабинете многомы возьмем два. Никто не заметит.
Прекращай!
Ладно, захихикал Руд, но ты поверил.
Ни фига.
Поверил-поверил.
Руд двинулся в западное крыло.
Паша то и дело озиралсяна окна, на оставшийся позади вестибюль, черный-пречерный. В дамском туалете цокал кран. Капли разбивались о раковину.
Тихо, шикнул Руд, пригибаясь.
Паша сжался пружиной.
Слышишь?
Кап-кап-кап. Бой сердца отдавался в ушах.
Нет.
Бобриха идет за нами, чтобы трахнуть.
Ну ты и придурок.
Теперь в голову лезли мысли о престарелой учительнице физики, подстерегающей за углом, облаченной в кружевное боди.
Но в подвалев верхнем подвалеконечно, не было никаких старух. Руд зажег свет. Мальчики, немного расслабившись, пошли мимо кабинета трудов и тира. Свернули в короткий коридор, заканчивающийся желтыми дверями.
Сладкая дрожь разлилась по телу. Рассказать бы кому
«Вот и расскажешь, подумал Паша, вернее, опишешь в следующей истории».
Замок подался, хрястнул. Дверь оглушительно заскрипела. За ней кишел мрак.
А фонарь ты брал?
Стой здесь. Руд шагнул вперед: мрак поглотил его, не оставив и косточки.
Паша поежился. Неужто Руд смелее его? Он мысленно полистал их совместные приключения: стычки с гопниками, атаку на яблоки тети Нади, побег от стаи бродячих псов. Выходило, что так. Рудмладше его на три месяцабыл не только заводилой, но и по части удальства опережал.
Внизу, поморгав, вспыхнула лампа.
Мрак схлынул, оголив лестницу и хитро улыбающегося Руда у подножья.
Вэлкам.
Подвал был огромен. Трубы уходили вправо на десятки метров. Электричества не хватало, чтобы оценить даже десятую долю помещения. От мысли, что оно тянется до самого мужского туалета в восточном крыле, внезапно замутило. Паша представил себя, идущего на спор в поисках противоположного тупика, представил густеющую тьму, в которой он увязает, застревает, как в сузившемся туннеле, и дергается там, бессмысленно вопя.
Рядом с лестницей громоздился хлам: парты, хилый шкаф, перемотанные бечевкой книги. Руд снял со шкафа что-то желтое. Игрушечный пистолет?
Опа! Руд прицелился в Пашу.
Это же
Гвоздомет. Как в четвертом Fallaut, только без компрессора.
Руд направил ствол в рухлядь и надавил на клавишу. Нейлер харкнул гвоздем. Стальное жало по шляпку вошло в облупившиеся дверцы шкафа.
Крутяк, ухмыльнулся Руд.
Положи на место, буркнул Паша. Он подумал о полоумном Игнатьиче, тычущем гвоздометом в Курлыка. Чем здесь пахнет?
Сыростью?
Нет. Паша принюхался. Халвой? Какими-то восточными сладостями?
Ну да. Курлык тут знатной халвы наделал.
Мальчики двинулись влево.
Где-то тут, сказал Руд.
Западная стена выползла из темноты. Шершавая, размеченная темными линиями. Паша моргнул. Хаотичные улиточные следы сложились в рисунокего уже нельзя было развидеть.
Лицо от пола до потолка.
Паша окоченел, словно был куклой, и кукловод обрезал ниточки. Или как в том навязчивом кошмаре, где он ломал позвоночник и умолял маму не трогать его, не перемещать до приезда врачей.
Лицо источало угрозу. Ледяную жуть, будто из бескрайней тундры выл убивающий ветери хотя ни единый волосок не шевельнулся на голове Паши, он ощущал каждой порой дуновение.
Он думал о мертвецах. Не зомби из фильмов, а об обыкновенных покойниках, с заострившимися чертами, в гриме, в цветах и лентах. Как они лежат в гробах. И как, проснувшись ночью, ты обнаруживаешь их лежащими в твоей постели, и ты зажат между ними.
Он думал о дохлятине, гниющей на полуденном солнце. О крови, текущей из-под юбки одноклассницы Лауры. О дядечке в магазине, который обернулся, и маленький Пашка увидел синюшную опухоль на его щеке.
Мама рассказывала, как ей делали кесарево сечение, и она чувствовала руки хирурга внутри.
Сейчас Паша чувствовал то же самое, но не в животе, а в черепной коробке.
Слушая Курлыка, он воображал намалеванные клыки.
Но ничего подобного не было. Никаких дешевых трюков.
Со стены на него взирало лицо мужчины. Прямой нос, раздувшиеся ноздри, выпученные глаза, росчерки бровей и скул, четкие носогубные складки. Рот не нарисован, а точно выкопан в бетоне.
И все же Лицо страшило пуще любого чудища. Непристойное, гнусное, живое.
Таким мог быть Зивер, бог людей-леопардов. Но Паша ни за что не описал бы, не объяснил бы, чем его напугал рисунок.
Руд заговорил, и морок рассеялся. По крайней мере, Паша сумел отвести от стены взор.
Он как будто пульсирует.
Дышит, сипло сказал Паша.
Мне немного
Противно?
Ага. Руд взъерошил кудри. Я вспомнил на море ночью пошел в туалет. А он был заполнен насекомыми. Какие-то огромные мотыльки, сколопендры фу
Паша не стал спрашивать, при чем здесь насекомые. Они оба думали о мерзком, изучая рисунок.
За спиной хрустнуло. Мальчики переглянулись. Замок! Кто-то ковырялся ключом в замке!
Шухер! прошептал Руд и бросился к трубам.
Протяжно заскрипели металлические петли.
Паша очутился возле хлама. Отворил дверцы, юркнул в шкаф, разрывая паутину, старясь не зацикливаться на образах волосатых пауков. Днище прогнулось под его весом. Он дернул на себя дверцы, и в этот момент кто-то спустился в подвал.
Игнатьич? женский голос. Знакомый. Игнатьич, это ты?
«Баба Тамара!» Паша облизал пересохшие губы.
В шкафу имелись щели, но Паша боялся шевельнуться.
Старый пьяница пожурила вахтерша. Пусто. Заходи.
Тень промелькнула мимо Пашиного убежища. За нейвторая.
Сердце колотилось так, что он удивлялся, почему баба Тамара не слышит?
Он тебя ждал, сказала Тамара. Он мне приснился, после того раза. Говорит: приведи ее снова.
Паша снял с ресниц паутину. Не чихнуть бы! пыль щекотала слизистую. Свербели подмышки. Обливаясь потом, он прильнул к щели в боковой стенке.
В десяти метрах от шкафа стояли две окуренные мглой фигурки. Понижебаба Тамара. Повыше
«Это же негритяночка!» догадался Паша.
Соседка зачем-то пригласила в подвал племянницу. Судя по разговору, не в первый раз.
Смотри, девочка, смотри. И пускай Бог на тебя смотрит. Покажи ему
По коже что-то поползло. Тарантул! Крыса!
Стиснув зубы, Паша покосился на руку. Свет, просачивающийся в дырявый сундук, позволил разглядеть рыжего таракана. Паша сбил его ногтем. Потер нос. Вернулся к щели.
Он решил, что бредит. Или спит, или надышался распыленных в подземелье химикатов.
Негритяночка раздевалась.
Здесь, в холодном склепе, в присутствии бабы Тамарыи даже при ее помощистаскивала платье, расстегивала бюстгальтер. Она стояла лицом к стене, и Паша видел спину, клинышек стрингов и ягодицы.
Член, не согласовываясь с мозгом, затвердел.
Да, да, пускай смотрит, частила вахтерша.
Что там творится? Кого она назвала Богом? Зивера? Морду на стене?
Обнаженная девушка развела в стороны руки, словно для объятий.
Паша вспомнил, как на уроке информатики полез под стол за упавшей мышкой и увидел белые трусики Жанны Александровны. И как в автобусе видел в декольте наклонившейся женщины морщинистый сосок.
«Ты можешь выйти из шкафа, сказал в голове дружелюбный голос, и спросить, чем они занимаются. И даже присоединиться»
Паша коснулся виска.
Свет погас.
«Руд!»
В кромешной темноте Паша выскочил из шкафа. Побежал, без малейшей уверенности, что бежит к выходу. Что не заблудится в лабиринте труб. Не потеряет Руда с ключами. И не останется тут навечно.
Из мрака зашипели призывно.
Кто здесь? спросила вахтерша.
Паша упал на корточки, ощупал пол. Ступеньку. Сверху Руд скоблил ключом металл, пытаясь попасть в замочную скважину.
Кто вы? голос прозвучал совсем близко.
Паша взбирался по лестнице, молясь всем богам.
Дверь распахнулась. В последний момент чьи-то пальцы граблями прошлись по икре Паши. Он вылетел из подвала и грохнул дверьми. Помчался за Рудом. Западное крыло вестибюль. Руд бился с главной дверью. Паша вглядывался в коридор, зубы стучали.
Секунды, растянувшиеся в часы, и вот они скатываются по склону смеясь? Да, смеясь, после всего пережитого.
В подворотне они повалились на траву. Истеричный смех перешел в надсадный кашель. Отплевавшись и отфыркавшись, Паша спросил:
Ты это видел?
Голую негритяночку? А то! Я сидел сразу за лестницей. Мог давно выключить свет, но такое зрелище
Мужик. Паша прикрыл ладонью рот. В привычном мире взрослые не шастали голыми по подвалам. Они извращенцы! Баба Тамара и ее племянницадиггеры-нудисты, или я не знаю
Слушай, сказал Руд, я как-то напал на сайт. Скрытая камера установлена в ванной общежития, и можно наблюдать онлайн за купающимися студентками. Даже для меня это чересчур подло. Но я смотрел краем глаза. И тамночьюбыла одна сцена. Девушка притащила в ванную таз, а в тазуотрезанная свиная башка.
Что?
Мамой клянусь. Она понатыкала свечей, разделась и ходила вокруг таза. Камера не писала звук, но я думаю, она произносила заговоры. Это было самая больная хрень, которую я видел. Ну, до того, как увидел образину на стене.
Паша сглотнул, прогоняя мысли о Лице.
Сдается мне, Тамарка проводила какой-то ритуал. Типа знахарского. Народная медицина, суеверия, такое вот.
По-моему, здраво, сказал Паша, обмозговав.
Жалко, блин, мы не сфотографировали рисунок. Не хочешь вернуться и сделать парочку фоток?
Нет, твердо, без тени улыбки ответил Паша.
Марина (6)
Осеньробкая в началесмелела к октябрю, по мере того как смелела и акклиматизировалась Марина на новой работе. Осень вымела ошметки летней поры, отгрохала капитальный ремонт. Дожди размывали проселочные тропки. Шумели в соседнем лесу. Взбухли могильные холмики на отдаленном от города кладбище. Под порывами ветра неумолимо лысели рощицы. Дети в двух горшинских школах смотрели с тоской за окна, где клубилась серая дымка.
А у Марины Фаликовны на душе было светло и солнечно. Грядущие выходные она отмечала красным вином, и ни слякоть, ни гудящий снаружи экскаватор не стали помехой для хорошего настроения. Сегодня в девятом классе был замечательный разбор «Евгения Онегина»: живой, с неравнодушными мальчишками и девчонками. Кажется, крылатая фраза «Он уважать себя заставил» то есть умервойдет на время в обиход учеников. Марина рассказывала о своем путешествии в Пушкинские Горы, о дуэли Александра Сергеевичасловно пересказывала драматический фильм.
Не по годам развитая Неля Лебедкина сравнила слова Ленского в финале второй главы с сюжетом элегии Жуковского. Спорили, сколько лет Онегину. Девочки защищали Татьяну. Даже из лопоухого Ерцова удалось выдоить пару комментариев.
Ради таких уроков стоило надевать педагогический хомут. Терпеть бумажную волокиту, срывать голос. И без репетиторства и факультативов вести по двадцать часов в неделю устный предметсерьезная нагрузка на связки. Не говоря про русский язык и классное руководство. Кузнецова рекомендовала пить теплое молоко и есть инжир.
Марина отхлебнула вина.
Комната, усилиями обитательницы доведенная до ума, избавилась от казенного привкуса. Стала уютной, родной. Книги, безделушки, привезенные из Судогды сувениры.
В пушистой пижаме, приобретенной по случаю первой зарплаты, Марина расположилась на диване. Окружила себя документами, включила музыку. Красное сухое и Боуи идеально подходили к пятничному вечеру, а завтра с утра она рванет домойлопать мамины пирожкии прощай до понедельника, Горшин.
Подарки накупила: и маме, и деду, и бабушке.
Так-с. Она вынула из стопки распечатку с изображением горшинской церкви.
Бумагами снабдила Люба Кострова.
При библиотеке работал скромный музей. Фотографии запечатлели улочки позапрошлого века. Рынок, телеги, артель обувщиков. Марина сказала, что интересуется прошлым города.
Все же здесь мои корни.
Люба подготовила материал.
«Храм Рождества Пресвятой Богородицы освятили в 1880-м. В 1937-м закрыли и разграбили. Несколько десятилетий здание служило складом. В восьмидесятых опустело из-за аварийной обстановки. В 1992-м, после долгого перерыва, под его сводами собралась община. Начались богослужения, а с 1996-гореставрационные работы».
«Туда ходила на воскресные службы моя прапрабабка», восхитилась Марина.
Прочитала про становление советской власти в городескукотища. Выудила отсканированную статью.
«О поселении на месте нынешнего города известно с XVI столетия. Деревня, согласно писцовой книге, принадлежала московскому монастырю, не сохранившемуся до наших дней. За монастырем числилась до XVIII в., когда все церковные земли были секуляризованы, а крестьяне переведены в разряд «экономических». В середине XIX в. в Горшине числилось шестьдесят дворов, почти пятьсот человек. Помимо крестьянского труда, процветали мелкие ремесла: здесь отливали пуговицы. В семидесятых заработало Горшинское смешанное земское училище. Обучение длилось два года, впоследствиичетыре. Школа стала начальной».
Марина перелистнула страницу.