Действительно прекрасное видение!
Хотя очевидно противоречивый компонент ещё не пришёл во внимание Лимптона: Джейн Левенторп демонстрировала верхнюю часть своего тела в маленьком окне примерно в пятидесяти метрах от него, но Лимптон видел её так, как если бы она находилась всего в пяти метрах, и он видел её с таким чётким уровнем детализации, как будто наблюдал за ней в телескоп с линзами довольно высокого качества.
Как я уже сказал, из-за физического отвлечения этот факт не получил должного внимания. Этот образ настолько возбудил нашего главного героя, что он сразу подумал о том, чтобы сбежать в комнату своей жены и побаловать её своим мужским достоинством - ах, но какие силы действительно здесь работали? Прежде чем он успел даже повернуться, чтобы уйти, мисс Левенторп приподнялась на каком-то предполагаемом предмете - или табурете, или ещё на чём-то, - и теперь нагло показывала свой «интимный участок» Лимптону, который, как она, очевидно, знала, наблюдает за ней. Использование печатных слов для передачи деталей этого сюжета вряд ли будет интересно для уважаемого читателя, поэтому я скажу только, что то, что увидел Лимптон, было достаточно сильнодействующим, чтобы не допустить, чтобы он убежал в комнату Мэри и позаботился о надлежащем освобождении своих желаний. Вместо этого он был оставлен во власти «здесь» и «сейчас», чтобы (милостивые зрители, я уверен, вы уже догадались) последовать примеру Онана из «Книги Бытия» и взять дело в свои руки.
Лимптон нелепо охал и стонал, поднимаясь на носки, и быстро качал рукой, осуществляя столь желанную трату своих чресл. Одна струя за другой вылетала из щели его члена, пачкая заштрихованные обои. Но удовлетворительная улыбка Лимптона превратилась в отталкивающую гримасу мгновением позже, когда до его ноздрей дошёл... запах настолько ядовитый, настолько резкий, словно летящий кирпич столкнулся с его лицом.
«Во имя Неба и Земли, что это такое?» - подумал он, задыхаясь.
Сказать, что это необъяснимое зловоние было в сто раз хуже, чем запах слизи на дне мусорного бака или мясной консервной банки, оставленной на солнце, совершенно не соответствует подходящей аналогии. Просто я скажу, помимо этой безуспешной попытки, что зловоние не подлежит дальнейшему описанию.
Ошеломлённый, Лимптон включил ночник, чтобы определить источник запаха, заподозрив что-то в унитазе; однако быстрая проверка показала, что он ошибался. Затем его взгляд был направлен на обильные струйки спермы, которые он выпустил на стену, и...
«Теперь это выглядит как ром!»
Эти струйки не были из спермы; они были черноватого, коричневатого, болезненного цвета, и Лимптону не нужно было сильно наклоняться, чтобы определить источник зловония.
После этого его сильно вырвало в унитаз, после чего он почувствовал себя немного лучше в физическом смысле, но намного хуже в смысле не физическом. В самом деле, когда струи черноватых, коричневатых, тошнотворных, ужасно пахнущих помоев вылетают из пениса в момент оргазма, можно было бы разумно заподозрить зарождающуюся неисправность репродуктивного тракта.
«Бьюсь об заклад, эта шлюха, дочь Брауна, заразила меня сифилисом!» - бушевал он.
Потом ненавистный взгляд снова на дом Левенторпа, но окно, в котором девушка показывала себя, было тёмным.
А потом?
Лимптон выдохнул с облегчением. При повторном рассмотрении ужасающих струек он обнаружил, что они не были отвратительного цвета или дымились от этого мерзкого зловония, а были не более чем обычными брызгами семени.
Отсюда опять же самое прозаическое объяснение: всего лишь отголоски сна! Да, испорченная эякуляция, эти адские куранты и, возможно, даже окно Джейн Левенторп - всё это плод воображения!
Лимптон неуклюже спустился вниз, чтобы в предрассветные часы встретиться с холодильником.
«Всего лишь глоток чего-нибудь», - скомандовал он про себя.
Но команда испарилась, когда он заметил ожидающую его жестяную сковороду диаметром тридцать сантиметров с запеканкой из мяса и картофеля. Он недолго раздумывал над этим. (И вы извините эту дерзкую эрудицию, но нож для пирога, которым он разрезал запеканку, был одним из драгоценных столовых приборов, изготовленных в 1768 году прославленными серебряными мастерами Hewitt & Swan. Лимптон не жалел денег ни на то, что он ест, ни на инструменты, с помощью которых он ел.)
Наверху появилась фигура Коллинза, который принадлежал к типичному классу пожилых молчаливых мужчин с щетиной, которых называют ночными портье. В его обязанности входило присматривать за домом в ночное время и докладывать всё хозяину или хозяйке, когда его вызывают.
- Прошу прощения, мистер Лимптон, но я боюсь, что должен сообщить вам об одном грязном деле.
- О чём ты, Коллинз? Мне кажется, что всё в порядке.
- Ну, сэр, как обычно, я делал обход дома, когда увидел, что какая-то фигура выходит из туалета, сэр, поэтому я пошёл посмотреть и, ну, сэр, у меня нет смекалки, чтобы выразить это правильно. Но видите ли, сэр, то, что я обнаружил, было, ну...
- Давай, мужик!
Коллинз опустил глаза и взглянул на пол - излишнее замечание, потому что, если он взглянул вниз, куда ещё он мог посмотреть, кроме как на пол?
- Я нашёл огромные струи спермы, сэр, разбрызганные по стене...
Пухлое лицо Лимптона стало нахмуренным.
- Коллинз, ты действительно думал, что какой-то чужак ворвался в дом, чтобы мастурбировать в туалете? Разве сам хозяин не может «взять себя в руки», когда ему будет удобно и где он захочет? В его собственном жилище?
Ответ поразил слугу.
- О, я понимаю, сэр, это были вы, сэр! Я бы не подумал, сэр, что... э-э-э... много извинений, сэр, но я чувствовал себя обязанным сообщить это из-за позднего времени и прочего.
- Отлично, Коллинз, отлично. И я думаю, что могу взять с тебя слово джентльмена, чтобы быть уверенным, что ничто, касаемое этого вопроса, никогда не слетит с твоих уст, - Лимптон, усмехнувшись, сунул пятидесяти фунтовую купюру в твидовый пиджак слуги. - Мы не можем допустить, чтобы хозяйка узнала об этом, не так ли?
- О, нет, сэр, точно не можем. Вы можете положиться на меня, сэр.
- Хорошо, хорошо, Коллинз. А теперь будь хорошим человеком и постарайся навести порядок в этом грязном деле, ладно?
- Я немедленно приступлю к этому, сэр, но... - пожилой мужчина нерешительно остановился, почёсывая затылок.
- Что такое, Коллинз?
- Это всё странно, сэр. Я имею в виду, ну, фигуру, которую я видел выходящей из туалета...
- Да, да, Коллинз. Это был я. Мы это уже установили.
- Совершенно верно, сэр, но я хочу сказать, что фигура - форма - я видел, что она совсем не похожа на вас, сэр. Она была очень худой, сэр, ужасно худой, кажется.
Это замечание только напомнило Лимптону о его ожирении и оставило в нём неприятный осадок.
- Коллинз, уже поздно, в коридоре темно, и в этот час разум может найти способ причинить вред нашим чувствам.
Но затем...
Ужас наполнил ночь.
Крик такой силы, что пронзает одно ухо и выходит из другого - женский крик, я не могу не добавить - взволнованно пролетел через прежде тихий дом.
- Мэри! - воскликнул Лимптон.
Теперь он знал, как безвкусные романисты могут придумывать такие определения, как «леденящий кровь», «опаляющий душу» и тому подобное. Редкие волосы на голове Лимптона действительно встали дыбом. К источнику крика побежали оба мужчины, Коллинз побежал, а Лимптон как бы поплёлся вперёд, прихрамывая. В комнате для коллекций он наконец догнал портье. Коллинз опустился на колени, склоняясь к упавшей в обморок хозяйке, одетой только в сорочку, прозрачная ткань которой не скрывала размера и деталей её груди - простите мне ещё одно замечание.
- Ваша жена попала в неприятную ситуацию, мистер Лимптон, - сказал старик, поднимая её на кушетку, в то время как Лимптон фыркал и пыхтел в дверном проёме. - Мне вызвать врача?
- Кажется, она приходит в себя, Коллинз. Подожди минутку.
Прогноз Лимптона оказался верным. И в следующее мгновение веки Мэри задрожали, и её лицо снова приобрело розовый цвет.
- Господь Всемогущий - произнесла она.
Лимптон шагнул вперёд, тактически запахивая свой халат, потому что - нужно ли объяснять читателю? - вид пышного тела его жены под ночной сорочкой действительно спровоцировал ещё одну неистовую эрекцию.
- Мэри, дорогая, что тебя так напугало?
- О, дорогой, - её дыхание было прерывистым; она поднесла трясущуюся руку к своей груди. - Это было ужасно, Реджинальд, но, конечно, теперь я понимаю, что всё это, должно быть, был сон. Ты хочешь его услышать?
- Конечно, дорогая. Я дам тебе знать, когда с меня хватит, - потому что Лимптон в прошлом слушал рассказы о её снах, которые часто, мягко говоря, его раздражали.
Она начала:
- Я проснулась очень взволнованная - что необычно для меня - от самой ужасной мелодии. Это было похоже на далёкий перезвон, Реджинальд, но перезвон звучал так... враждебно, что его могло издавать лишь чистое Зло.
Лицо Лимптона немного вытянулось.
- И зная, что у нас в поместье вообще нет часов с курантами, я поднялась наверх, чтобы зайти к тебе, но при этом было ясно, что эти ужасные куранты доносились из этой комнаты.
Лимптон сглотнул.
Коллинз дал ей выпуск журнала Country Life, которым она обмахивала вспотевшее лицо.
- Но прежде чем я смогла войти, звон прекратился, но потом в мгновение ока ко мне обратился самый страшный... ну, запах, который тогда наполнил коридор прямо за дверью. Честно говоря, Реджинальд, он был такой ядовитый, такой отвратительный, абсолютно...
- Я... я... - перебил Лимптон, - понимаю, что ты имеешь в виду, дорогая. Да, неприятный запах.
- Как ничего из того, что я когда-либо испытывала. Если бы запах мог иметь цвет, то этот был бы чёрным. Сгнившим. Но как только закончился звон курантов, он исчез - за одно мгновение, говорю тебе.
Эти откровения не понравились Лимптону. Он снова прервал её.
- Я думаю, что теперь с ней всё в порядке, Коллинз. В докторе Лоуренсе не будет необходимости. Ты можешь идти сейчас; спасибо за твоё присутствие.
- Да, сэр, всегда к вашим услугам, сэр, я очень надеюсь, что с хозяйкой всё будет в порядке, сэр...
- Да, да, мы очень ценим твои добрые пожелания, а теперь... - Лимптон отвёл портье в сторону и прошептал, - не забудь о том, другом деле в туалете. И молчи про это.
- Абсолютно, сэр, вы можете рассчитывать на меня, сэр, - заверил Коллинз и зашумел прочь с очевидной поспешностью.
Лимптон снова обратил внимание на свою обезумевшую жену.
- Дорогая, ты немного встревожена, это всё...
- Нет, нет, Реджинальд, - настаивала она. - И это ещё не самое страшное. Когда я пришла сюда искать тебя, я уверена, что слышала... голоса.
- Голоса?
- Да, дорогой, тончайшие голоса, и некоторые из них - честное слово - были на латинском языке.
Лимптон вздохнул.
- Милая, мы с тобой оба знаем, что это явный абсурд, слышать, как кто-то говорит на латыни в нашем доме...
Она дрожала рядом с ним, её глаза широко раскрылись и не мигая смотрели на мужа.
- Не совсем в нашем доме, Реджинальд, - и затем она указала - конечно же - на кукольный дом. - В этом доме.
Но с её откровениями пришло другое. Мэри, как известно, выпивала время от времени, а иногда и чрезмерно, изделия из винного погреба Лимптона, свидетельство чего он только что заметил по следам испарений при её дыхании.
«Уж точно не кларет, - сразу отметил он. - Портвейн, конечно же, портвейн, и я надеюсь, что она не открыла одну из моих бесценных бутылок 1702 года времён барона Метуэна...»
- Pater terrae, - ужасно прошептала она, - и Pater tenebrarum. Я отчётливо слышала. Честно говорю, Реджинальд! Я давно изучала латынь в школе. Что это обозначает? Одного звука этих слов было достаточно, чтобы я была вне себя.
Лимптон проигнорировал самое резкое наблюдение (он слышал подобные слова раньше, не так ли?), а вместо этого выдвинул более логичную теорию.
- Мэри, любовь моя. Может быть, в этом виновата одна-две капли вина? Я не могу представить, как какие-либо слова могли слышаться из простого...
- О, не только слова, - добавила она, - но и эти ужасные перезвоны. И если ты заглянешь в вестибюль этой... этой штуки, то увидишь одни из тех очень старомодных Дедушкиных часов...
«Ах, какая досада!»
Лимптон с некоторым усилием наклонился, чтобы заглянуть в кукольный дом, фасад которого всё ещё был поднят. Действительно, слева в вестибюле, среди миниатюрных копий декора XVII века, стояли часы с длинным корпусом.
Раньше он этого не замечал.
«Это та самая проклятая вещь!»
Но само собой разумеется, что это была миниатюрная версия настоящих часов. И...
- Мэри, дорогая, это всего лишь крошечная копия старинных часов. Они совсем не работают, и они не могут отсчитывать время или издавать звуки, - он попытался уменьшить её волнение, посмеиваясь. - Твоё воображение действительно разыгралось, потому что ты так громко кричала из-за этой галлюцинации.
- О, нет, Реджинальд. Не бой курантов и даже не шаги заставили меня кричать во всю громкость лёгких...
- Шаги?
- О, Господи, да, внутри этой штуки слышались мельчайшие шаги, действительно, как будто бегает что-то крохотное. Нет, это был человек, точно.
Челюсти Лимптона сжались.
- Какой... человек?
- Шаги в кукольном доме, казалось, раздавались из глубины, поэтому я обошла его сзади... Реджинальд, задняя часть этой штуки поднимается, как передняя?
- К сожалению, нет, но...
- Вот, клянусь могилой моей бедной старой матери, когда я посмотрела в заднее окно, клянусь, я увидела человечка - маленького крохотного человечка! И казалось, что он смотрит прямо на меня с отвратительной усмешкой!
«« - »»
В самом деле, Лимптон вскоре понял, что гораздо больше, чем одна-две капли портвейна вызвали у Мэри эти галлюцинации. Он помог ей спуститься вниз, убедив её, что слишком много выпивки и слишком много размышлений спровоцировали весь этот эпизод, и, приготовив ей чашку тёплого молока с успокаивающим средством, вскоре уложил её в постель.
- Вот-вот, дорогая. Утром ты будешь как огурчик, - заверил он.
Хотя он и недоумевал, как вообще появилось такое сравнение. Какая здесь может быть уместность огурчика, ради всего святого? Во всяком случае, он хотел побыстрее оставить её, как я полагаю, чтобы вернуться наверх и заняться своими исследованиями, вызвавшими это сильнейшее беспокойство. Она уснула через мгновение; ещё через мгновение он окинул её взглядом, зрительно оценивая твёрдые контуры её тела под простынями.
Какой неудачный момент!
Член Лимптона был в ужасающе возбуждённом состоянии, и...
«Я абсолютно жажду ещё одного раза! У меня есть собственное тёплое молоко, которое я хочу ей дать!»
Тем не менее...
Это вряд ли соответствовало бы поведению человека его общества и казалось немного хамским, учитывая её расстройство и текущее бессознательное состояние.
«Вниз, мальчик!» - подумал он, посмеиваясь, и когда он грубо похлопал себя по промежности (кто вообще мог это видеть?), содержимое, как всегда, казалось огромным и энергичным; это оказалось довольно приятным чувством для человека возраста Лимптона.
При ближайшем рассмотрении снаружи кукольного дома не было обнаружено ничего плохого или неуместного - хотя, честно говоря, чего он ожидал?
«Ведь маленький человечек бегает в глубине дома!» - Лимптон рассмеялся.
Нет, это были глупости его пьяницы-жены, и не более того.
«Она всегда была легкомысленной. То, что природа дала ей в сиськах, уж точно отняла в мозгах!»
Но Мэри была не единственной, кто испытал частичку экстраординарного, не так ли? Адские перезвоны, чёрная эякуляция и вонь как от груды трупов.
Он заглянул в открытый фасад кукольного дома; и, конечно же, в вестибюле была копия старинных часов.
«Даже мастер миниатюр Паттен не смог бы создать что-то настолько крошечное и при этом функциональное».
Он поднял фигурку; это было просто пустое крашеное дерево.
И когда он хромал по коридору, вонь больше не появлялась; в туалете не было замечено ничего странного: в окне Левенторпа не горел свет, а на обоях не осталось буйных струй спермы. Коллинз выполнил свою работу, и теперь из его укромного уголка в конце коридора доносился храп.
«Всё в полном порядке», - Лимптон остался доволен.
В комнате для коллекций он приглушил свет, потом улёгся в постель, с удовлетворением взглянул на просторный кукольный дом, возвышающийся перед ним, и, улыбаясь, погрузился в сон, даже не представляя себе, что его жизнь, которую он знал, будет безвозвратно потеряна к тому времени, когда взойдёт солнце.
«« - »»
Лимптон сначала не видел изображений во сне, лишь звуки, голоса...
Женский голос: