Я сидела на обшарпанной лавке перед закрытой стеклянной дверью. У меня было такое лицо Охранник по ту сторону двери всё прекрасно понимал. Я испепеляла охранника взглядом, я не просто негодовала, я готова была убить его. В то же время я хотела, чтобы он оказался не по ту, а по эту сторону. Я хотела ему пожаловаться, ждала что он пошутит. Среди охранников попадаются такие «психологи». У нас в школе охранник и я часто перекидывались шутками, он знал, что в классе надо мной смеются. Но этот охранник явно не в настроенииещё бы, после такого-то дня! Вы, беззвучно сказала я емупусть и дверь между нами, но всё-таки собеседник,вы должны радоватьсяприёмная кампания закончилась. Охраннику плевать на меня. Как и всему миру. Асфальт под ногами мокрый после дождя, а я и не заметила, когда он прошёл, была на таком нервяке. Испарения повсюду. Это земля горит под ногами, я почему-то тоже промокла до нитки. Господи! Неужели я бежала под ливнем и забыла это? Я схожу с ума? Ах да. В автобусе по окнам текло Я с ненавистью вперилась в охранника за стеклом двери. Когда сильно злюсь, я вижу людей в старости. Особенность у меня такая, а может быть просто воображение. И вот за стеклом двери на меня смотрит старик, ужасно красный, до бордового, безобразно толстый, с редкими длинными волосьями вокруг лысины Вот что тебя ждёт,злорадно подумала я. Мне показалось, что старик ответно злорадствует, шепчет беззубыми челюстями«ты не успела переложить подлинник!». Если он не новичок, такие картины он, уверена, наблюдал не раз. Я смотрела на старика, а он на меня. Полегоньку-помаленьку дверь открывалась; сизое задрипанное здание выплёвывало служащих. Из двери выползали старики и старухи, шаркающие, с палочками, волочащие ногу, но попадались и вполне себе здоровые морщинисто-высушенные человеческие особи. Я смотрела на них без эмоций, не пугаясь, хотя впервые видела в старости одновременно так много людей. Старики проковыляли мимо меня, кто-то с кем-то беседовал молодыми звонкими голосами; проходя мимо меня, принимали нарочито безмятежный спокойный вид, вроде они ничего не понимали. Никто не собирался мне сочувствовать. Опоздавший абитуриент второй волныпривычное зрелище неизбежно-неотвратимая участь любой приёмной комиссии. Нигде не любят тех, кто суетится, выжидает, бегает туда-сюда, носится от универа к универу в последние два часа второй волны. Я сидела дальше. Темнело. Краснолиций обрюзгший дед соизволил выйти на перекур. Он достал сигаретку из пачки неизвестной мне марки (а у меня дед коллекционировал пачки, и бабушка курит).
Идите домой.
Без обращения, без эмоций вообще. Два сухих скучных нераскрашенных эмоциями нейтральных слова, завуалированное «пошла вон». Что ж: мне не привыкать.
Да, да иду,сказала я с заискивающей издёвкой. А вы идите ко врачу.
Чтээ?
Не пройдёт и тридцати лет, как у вас обнаружат диабет, вы станете красным жирным и лысым, у вас не будет денег на парикмахерскую даже эконом-класса, редкие сальные волосья будет трепать ветер. Следите за образом жизни. Не ешьте сладкое, не пейте пиво.
Уф. Всё. Мне полегчало. Я редко кому рассказываю о его будущем, о его старости, то есть охранник был первым, кому я что-то сообщила. Я скрываю способность видеть людей в старости. Под неоновым светом фонаря его снова молодое почти детское лицо светилось неприязнью и плохо скрываемым животным испугом, а сигарета выскользнула изо рта и шлёпнулась на асфальт, в лужу, зашипело.
Мне полегчало окончательно. Почти с лёгким сердцем, если не считать осознания того, что наиглупейшим образом прощёлкала бюджетное место и теряю год, я развернулась и пошла по хмурым улицам. Асфальт подсох, чернели мазутные лужи. Я села на автобус. Он домчал меня до ненавистной столицы с ветеркомгорода, где нет места его жителям, города, куда приезжают отовсюду заработать, создавая бешеную конкуренцию и вытесняют коренных жителей с бюджетных мест.
Я вернулась домой, села на новенькую софу, найденную на помойке (папа пасётся на помойках из-за старых фонотреснутые деки идут на корпусы гитары), потом легла и закрыла глаза. Обычно я сразу засыпаю, я так устаю за день, я же почти Золушка. Но этот месяцнервы, я выбита из колеи, из привычной жизни. Ну ничего, успокаивала я себя, теперь напашусь. Теперь можно куда хочешь идти работать, передо мной открыты все дороги, все пути: можно убираться с самого утра, а не сразу после школы, можно пойти в такси, можно в няньки, в сиделки не пойду, это круглосуточно, да и няньки для грудничка тоже круглосуточно часто, но не всегда. Всё-таки клинерсамое оптимальное, можно брать в день не один заказ, а два. Только где их летом взять-то, заказы. Моим клиентам уборка требуется раз в неделю, а то и раз в месяц, и с сентября по май Билеты в кино продавать? не моё. Весь день булки просиживать. На кассе в супермаркетето же: терпеть неадекватов и умереть от геморроя. Но что-то надо делать.
Не спалось Ни в одном глазу сна и больголова, бедная моя голова Затылок ломило. На следующий год все эти круги ада придётся проходить по новой, при том, что я выдала свой максимум на экзамене, я так хотела пробиться на бюджет, что сама удивлялась работоспособности. Пересдать рисунок, черчение, композициюне факт, что сдам лучше, на ЕГЭ мне крупно повезло, больше баллов я не при каком раскладе не наберу, хоть сто лет читай все эти повести печальные на свете. Внутренние испытаниярисунок, черчение, композициюне факт, что сдам лучше на следующий год. А конкурс год от года растёт. То есть образовался тупик. В котором виновата прежде всего я сама. Надо было ехать на электричке. Воистину, когда бог хочет наказать человека, он отбирает у него разумгде-то я такое слышала, не помню где. А если на следующий год сократят число бюджетных мест? Ой-й Тут меня как током ударилоосенило, как Ньютона и Менделеева, и того писателя, который увидел на столе коробочку и понял что это должна быть пьесаон мне в ЕГЭ попался и можно сказать спас меня, я его только и любила читать.
Я спрыгнула с софы, поражённая вспышкой озлобленной бьющейся в агонии спасительной мысли. А что если написать в институт? По электронке. Напишу: так, мол, и так, такая вот ситуация, вдруг у вас там местечко освободится, вдруг кто-то доки заберёт, имейте меня в виду. Я включила ноут, села и написала, отправиладело десяти минут. Потом я решила завтра, точнее в понедельник, съездить и написать письменное прошение на имя ректораэто меня ни к чему не обязывало. Бабушка названивала и названивала, я не брала трубку, я ей всё рассказала, пока сидела под стеклянными дверями, сил разговаривать не осталось. Бабушка успокаивала:
Я виновата. Мы сейчас люди безмашинные, три женщины, папа твой продал драндулет. Слышу в посёлке: пробки, пробки, они меня не касаются, не сообразила. А ты по этому направлению ехала, по нашему направлению.
Что ей теперь-то ближе к ночи надо? Может, что-то посоветовать, успокоить, но я написала ей, что дома, а завтра вернусь на дачу, и больше не хотела говорить. Что тут говорить-то в такой ситуации? Нечего говорить.
Но вот вернулась домой с работы мама, она всё знала, бабушка ей сообщила. Мама села рядом со мной на софу и сказала:
Не свезло.
Я бы так не смогла, я бы на месте мамы начала изводить меня вопросами, которыми поедом ела сама себя: почему не подумала, зачем вообще, когда одно место осталась, ждала: проходила первой волной в тот подмосковный, надо было туда сразу и нести, не ждать эфемерных возможностей
Задним умом все сильны, я тоже, но мамаэто не я, она спокойно переносила всё, мой провал был не первый и не самый провальный в её жизни. Папа приполз под утро после какого-то слёта бардов (они у них всё лето эти слёты), желчно проскрипел:
Лучше учиться надо было.
Лучше учиться, помалкивал бы, сам к общему знаменателю забыл, как дробь приводить, однажды его протестировала, просто поржать. Он сложил отдельно числители и отдельно знаменателиумора, так ещё с таким серьёзным авторитетным видом, музыкант хренов, гитарист.
Мама обняла меня.
Плохо, что ты никогда не плачешь,сказала она, помедлила, обернуласьне слышит ли папа и затараторила: и правильно делаешь, жизнь у нас с тобой такая, что можно плакать не переставая. Но я верю, Тоня, это временно. Расплатимся с кредитами, ты поступишь на следующий год. Я на работе поспрашиваламного кто со второго года поступает, а то и с третьего. Что ж поделать, раз ты выбрала рисование.
Мама! Я бы выбрала черчение, но где черчение, там нереально поступить и там тоже рисование.
Но где-то ты сдавала и черчение. Или я путаю? это мама про универ номер три, я там на пятидесятом месте оказалась из двенадцати бюджетных.
Да. Сдавала. Но мне там на шрифтах мало поставили. Да и черчение там специфическое: технический рисунок плюс воображение.
Я теперь всё больше раскаивалась в том, что решила идти хоть куда, но на дизайн. Пошла бы на техническую специальность. Там ЕГЭрусский, матем-профиль, кое где физика, кое где икт. Я не сильна была ни в чём, сдала бы максимум на 70таких баллов в универы вполне бы хватило для заочки, а если бы сдала на 60? Универов, где черчение пока сильноене так много, это всё механические больше факультеты, я в механике секу неособо, больше даже в электрике. Утюг там или электрокосилку я починю, предохранитель в реле-выключателе поменяю, швейную машинку ни разу не смогла починить. Автомобиль, начинку, ненавижу, а права имею год как. Внутренности механизмов для меня тёмный лесзнаю детали, понимаю кинематику, но когда надо что-то отрегулироватьтуплю по-страшному. У нас на даче папин друг, его Самоделкин папа зовёт, а вообще он дядя Саша, он раньше был большой начальник, закончил автомобильный, давно яму выкопал на участке и к нему пригоняют авто на ремонт и диагностику. Вот он на слух всё определяет, любую неполадку, папа говорит, он с детства этим увлекался и ещё «капсулами времени» ретро-автомобилями. А я ничем не увлекалась, я дедушку всегда слушала и выполняла его задания по черчению.
Не могу утверждать, что я технарь. Мучиться с техническими предметами четыре года совсем не хотелось. Хочется развития, творчества, хочется научиться делать красотусреду, логотипы, эмблемки, шрифт тот же, да и просто рисовать поприличнее. Хочетсяперехочется. В школе не получалось весёлой жизни, я совершенно наивно, по-детски, надеялась, что в универе что-то весёлое всё-таки будет, ну или хотя бы нормальные отношения, чтобы не игнорили меня как в школе.
Об этом я и говорила до утра с мамой, ещё мы обсуждали что обидно: дизайн почти везде, где бюджет, только дневное отделение, а куда я прошла, но «прошлёпала», в универ номер 1, там был вечерний. Я знала от соседки-вечерницы, что на вечернем часто некомфортно, кто сразу после школы. И почему я не написала заявление на вечернее? Рассматривала дневной-то как запасной полигон, вот и не написала. Ну и со старухами учиться не хотелось. Мне хватает старух на даче и на подработках. В этом универе номер 1 мне не напомнили, не предложили вечрнее, когда я подавала доки Об этом я мучительно думала, когда все легли спать. Не напомнилиповторила я про себя. И тут меня как ошпарило, я села на софе как ванька-встанька, ей богу. Не напомнили! А вот интересно. Может быть, они должны были напомнить? Нет, рассуждала я, жизнь такая, что никто ничего не обязан напоминать, наоборот все всё скрывают, даже как правильно мыть окна. В универе номер три мне вечерний предложили, спросили: будете подавать, я ответила «да» и написала заявление. То есть там предложили, а тут нет. А почему? опять задал вопрос какой-то внутренний голос, у меня их много этих внутренних голосов, на разные случаи. Ясно почему Или не ясно? Это нарушение или не нарушение? Да что теперь-то говорить. Теперь неважно всё это. А вот и важно! Легла в кровать. Сна не было. Всё равно так лучше, пусть бессонница, а не забытьё, когда от усталости с ног валишься Я заснула. И мне снился охранник, такой, каким я увидела его после того, как хорошенько разозлилась. Я совсем не жалела его, и не дай бог к старости самой такой стать. Вот дедушка мой был не такой.
Глава вторая. Дедушка
Тонька! Будешь студентов заражать.
Дедушка тогда ещё работал, его ещё не вытурили. Он слыл самым злым преподом в своём вузе, брал меня к себе на практические занятия, когда я болела и не ходила в сад. Я, подкашливая, подхрипывая, всасывая или размазывая (в зависимости от настроения) по лицу сопли, сидела за чертёжной доской (в аудитории на каждой парте лежали доски), болтала ногами и по-детски прямолинейно злорадствовала. Я могла и ходить во время занятий, мне всё разрешалось, я вышагивала за дедушкой с умным видом, показывала студентам языки, и даже толкала студентов под локотьдедушка деланно, напоказ, сердился, но по напряжённым желвакам на жилистой старческой шее, я видела, что «деда» улыбается. Самодельный ножик, перемотанный сине-серой изоляцией, и блестящие «пирамидки» грифельных крошек на белоснежном листе формата А4 . Графитные горки на уровне детских глаз завораживали своей идеальной формой и обречённостью. Карандаш «2Т» впивался грифелем-иглой в халтурный чертёж. Карандаш «2Т» оставлял тонкий безжалостный шрам на пожелтевшем ватмане. На зачёте дедушка чертежи не читал, он просматривал оборотную сторону, где пропечатались его «замечания и уточнения» по ходу. Чем больше «шрамов», тем сложнее студенту было сдать зачёт. Дедушка и меня «грузил» машиностроительным черчением, заодно и «начерталкой» и «стройкой» без скидки на возраст. «Разрез», «сечение», «вынос», «изометрия», «десятый шрифт», «балка», «секущая плоскость», «зубчатая муфта» материализовались в моём сознании в фантастические существа пострашнее разных там бабушек-метелиц. Детали машин снились мне холодными агрессивными роботами, да и днём мерещились повсюду, вытисняя трансформеров. Всех плохих людей, я, как и дедушка, презрительно называла «шестернЯ». Слово «призма» я произносила уверенно и с любовью, я ласково говорила понравившемуся мне в группе мальчику: «Тыпризма кособокая». А дедушке говорила: «Ты призма прямобокая». Призмы- параллелепипеды«добряки»: я видела их в быту ежедневно, они были просты и понятны: пакеты кефира и брикеты мороженого в холодильнике, коробки конфет в серванте и книги в полированном шкафу. Заострённые дедушкой шестигранники-карандаши стояли в гранёном стаканчике и на моём столикея обращала внимание прежде на сечение, а уж после на цвет. «Круглые» карандаши я недолюбливала.
Сигаретно-папиросная коллекция на стене в дедушкиной комнате была параллелепипедной и стала моим любимым дизайн-объектом, сейчас бы её обязательно выставили в каком-нибудь музее современного искусства. Коробочки из-под раритетных папирос со скачущим всадником, пачки «Дуката», «Дымка», «Астры», «Казбека», «Южных», «Опала», «Лайки», «Столичных», «Яв- явских» и «Яв-московских», «Герцеговин» и «Космоса», «Ту» и «Стюардессы» красовались рядами, образуя панно в две стены, побольше тех, что собирают теперь пазломаны. Дедушка боготворил свою коллекцию. Он много рассказывал о мундштуках, о табаке. Я не застала деда курящиму него было удалено лёгкое. Поэтому, отлучённый от «никотина», он столько и говорил о сигаретах. Я знала, что «Опал» мокрый, что «Беломор» с «Примой» давно не те, и что уважающий себя курильщик никогда не стал бы курить «Яву-столбы». Ещё дедушка что-то говорил о табачных талонах и о том, что лёгкое сильно заболело во времена сигаретного дефицита. Дедушка со всеми, кроме меня, был хмур и подозрителен, защищал от папы. Папа-то хотел отдать меня в музыкальную школу, он там на струнных, на гитаре завотделением. Дедушка с бабушкой и мама отвоевали меня. Мама закончился инженерный вуз, папа познакомился с ней на концерте, он приехал к ним со своей музыкальной группой. Их освистали, а мама пришла извиняться в гримёркуона была старостой потока. «Это всё из-за шампанского «брют»,вспоминала на каждый новый год мама,так бы твой папа не решился на мужской шаг». Что мама имела в виду под мужским шагомпоцелуй, секс или обмен номерами телефонов, я не знаю, мама не уточняет, а папа на все мои вопросы отвечает «не помню». Папа помнит только песни, ему названивают мамашки учеников круглосуточно; кроме частных уроков он последнее время постоянно бегает по похоронам и поминкамего друзья, авторы авторской песни мрут целыми пачками. Я не любитель авторской песни, я с ней живу параллельно, насколько это возможно в нашем доме. Когда продавали машину, папа и мама расстроились сильно, радовалась только янаконец-то я не буду слушать в машине эти блеяния и выговаривания, почему на диске появилась царапина, как будто нельзя из сети скачать на флешку. Но один раз, в детстве, когда меня пытались развить и таскали по разным мероприятиям, мне понравился концерт во дворе какого-то дома памяти какого-то исполнителя. Это был известный исполнитель. И один раз на прощание с исполнителем пошли всей семьёй, вернулись с диском и давай слушать. Неожиданно мне понравилось, но я была маленькая, сейчас бы не зашло.