Возможно, серьезно ответил Эльдар. Например, из диалектического закона отрицания отрицания. Это философия, брат, любовь к мудрости, а не хухры-мухры. Так чтоналивай.
Я взял бутылку, плеснул в стопочки чуть меньше половины.
***
Эльдар одобрительно кивнул:
Мы пьем не просто так, а по поводу.
По какому?
По любому. Повод можно найти. Например, с двенадцати лет я веду Дневник. Я могу тебе сказать, с помощью Дневника, конечно, что было со мною в этот день десять лет назад, и пятнадцать, и тридцать. Таким образом, за тридцать три года в этот день что-либо значительное случалось. Но мы не будем пить за отдельные события. Мы выпьем за Дневник, и за меня, его Ведущего. Лично ты знаешь людей, которые в наше восхитительное время ведут дневник? Тридцать три года подряд?
Эльдар цепуче посмотрел на меня. Глаза его пьяно блестели.
Я отрицательно покачал головой. В детстве и ранней юности я тоже вел дневник, но потом это отошло, вместе с юношескими забавами.
А все объясняется очень просто, продолжил Эльдар. Всему виной мой Принцип Антагонизма. Я вел и веду Дневник, потому что в моем возрасте и положении никто его не ведет. А если бы все вели, если бы это было обязательноя бы пальцем не шевельнул. Вот так, брат. Тем более, мой Дневник никому не нужен и никому никогда не будет нужен. А согласно Кришне, лишь бесцельное и безвозмездное делание чего-либопуть к Благодати. Я на пути к Благодати, брат.
«Какой я ему брат?!».
***
Эльдар посмотрел на меня, затем на рюмку, которую держал в руке: во время пространного монолога, водки в ней поубавилась.
Он без обиняков взял бутылку, плеснул себе. Хотел и мне, но я прикрыл рюмку ладонью.
Ты выгодный собутыльник. Ладно, выпьем за Дневник, за меня и за все события разом взятые, которые, в совокупности, создали меня настоящего. Целое больше суммы частей, его составляющих. А почему, знаешь?
Я пожал плечами.
Потому, что целое наполнено духом своего эгрегора. За это и выпьем.
Он стремительно чокнулся и одним махом вылил в рот, как и первый раз.
Я лишь пригубил остатки.
Ты чего? обиженно спросил Эльдар сквозь разжеванный бутерброд с ливерной колбасой.
Не могу больше. У меня какой-то фермент отсутствуетя не могу много пить. А лучшене пить вообще.
Тогда закуривай.
Эльдар, не вставая из-за стола, пошарил в тумбочке, вынул и поставил передо мною хрустальную пепельницу.
Кури.
«С удовольствием!».
Я одним щелчком выбил из пачки сигарету. Привычно крутанул между пальцами, понюхал. Краешком губ, легонечко, едва касаясь, взял фильтр, клацнул зажигалкой, поднес горячий язычок к сигарете.
Первая затяжка самая вкусная! Ароматный дым наполнил убогое пространство квартиры.
Эльдар заворожено наблюдал за моим ритуалом, стараясь втянуть заплутавший сизый протуберанец. Ноздри его смешно раздувались.
Это так поэтично, сказал он. Скажу по правде: сигареты для меня были намного важнее, чем спиртное. Курил я одержимо, без сигарет строчки написать не мог. А потомБАЦ! и бросил. Представляешь?
Я прикрыл веки, с наслаждением затянулся. Я давно решил, что курить не брошу никогда.
Как и во всем важном, что происходило в жизни, продолжал Эльдар, в моем бросании повинна девочка. Жил я как-то с одной. Куколка! Губки мяконькие М-м-мон сложил пальцы в троеперстие, поднес к губам, поцеловал. Но девочка была лишь поводом: ей не нравилось, как от меня пахнет. Я пообещал, что брошу. И бросил. Сказал, что это ради нее принес жертву на алтарь любви. Но я солгал На самом делевсе гораздо серьезнее! Я подумал, с легкого пера Федора Михайловича: кто ятварь дрожащая, или право имею? И бросил ради ПРИНЦИПА. Таким образом, я не курю и не пью. Назло!
Кому?
Всем! Я не пью и не курю, потому что большинство бухает и пыхтит. Онивидите ли! не могут бросить. А если все перестанут, то я начну!
Особенно сейчас мы НЕ ПЬЕМ, сказал я, расплющив окурок в пепельнице.
Сейчас не считается. Сейчас у нас действует Принцип Пофигизма.
Удобный принцип.
Конечно удобный.
Тогда, может, и закурите?
Нельзя. Я же говорил, что табак для меня из области трансцендентального. С этим не шутят.
«Убойная логика с принципами».
***
У тебя проблемы с девочкой? спросил Эльдар.
Откуда вы взяли?
Чувствую. Я же говорил: дедведьмак, мамаведьма.
Ну
Так в чем проблема?
Мне нужно сделать то, чего нельзя. Пригласить ее к себе, не смотря на разницу в возрасте. Выйти за рамки, так сказать. Мне стыдно
Выйди! Нет ничего скучнее и постыднее, чем жить в рамках. А самое унылое знаешь что? он вопросительно подморгнул, в глазах плясали озорные чертики.
Я снизал плечами.
Самое АРХИ-скучноекак говорил лысый Ильич, наискучнейшее, что только можно придумать в нашей земной жизни, и самое извращенное надругательство над ее разнообразием, это
Эльдар хитро прищурился.
Это, парниша, секс с законной женой, в супружеской постели, по графику, на десятом году жизни.
Он улыбнулся.
Об этом все знают, однако стыдливо молчат. В приличном обществе о ТАКОМ говорить не принято. Но мы с тобою не в приличном обществе, мы в нормальномне-лице-мер-ном.
***
Он посмотрел на меня. Я кивнул в ответ.
Так вот, продолжил он, помнишь, у Рождественского?
Эльдар приосанился, с чувством продекламировал:
Пугали богами.
А он говорил: Враки!
Твердили: Держи себя в рамках!
А он посмеивался.
И в небо глядел,
И шел по земле,
И осмеливался!
И рушились рамки
Он довольно посмотрел на меня, подмигнул.
То-то же. Все придумано задолго до нас.
«Что-то подобное мне уже говорили».
***
Вы знаете Велиала?
«Кажется, я разгадал».
Эльдар снизал плечами:
Заочно. Это Демон Лжи в оккультной мифологии.
Ну, и?
Я о нем читал.
Всего-то
А почему ты спрашиваешь?
Просто так, соврал я.
НЕ ПРОСТО. Да ладно. У меня на сегодня еще куча дел.
Я намек понял, встал из-за стола.
Спасибо за угощение.
В твоих устах «Спаси Бог» звучит странно.
Я обернулся от дверей, глянул на Эльдара. Опустил глаза.
Иди уже, сказал Эльдар.
Он подошел ко мне, взял под локоть, провел к дверям.
Заходи, коль чего, сказал на прощанье.
***
Я пошел домой. Двери квартиры все так же были не заперты.
Словно мухи, в голове роились противоречивые догадки.
Я фрагментами вспоминал наш с Эльдаром разговор, и все не мог понять: он говорит всерьез или бредит?
«Несомненноон больной».
***
В окне стоял серый октябрьский день, но я хотел, чтобы была ночь.
Я задернул гардины.
От выпитого изрядно мутило.
Порылся в аптечке, нашел баночку «Donormyl», прикупленного по случаю, но так ни разу не использованного.
Вытряхнул прямоугольную таблетку. Не разламывая, глотнул целиком. Завалился на диван.
«И рушились рамки, рушились-рушились» растворилось в засыпавшем сознании.
Глава тридцать пятая
Утро, 27 октября 2013 года, воскресенье
***
Утром я уже знал, что сделаю. Вдохновил меня на это Роберт Рождественский.
«Главное, чтобы Вера пришла!».
Решительно сполоснулся под душем. Затем заварил чай под порхания Валькирий, которые рвали и царапали мембраны динамиков, включенных на полную громкость.
«Вагнерслуга Люцифера! Выплеснуть из себя такую музыку!
Как и Людвиг Ван
Как и обожаемый мною Роберт.
Им было тесно в рамкахбудь то божьи или людские».
Я хочу, чтобы Вера сегодня вечером пришла ко мне, сказал решительно. И осталась до утра. Такова моя воля. Пусть будет так!
***
«Зачем?!».
Я представил, как она придет.
Придет, не понимая причины своего поступка; ведомая нечистой силой, которая рушит гармонию предопределенности, ломает установленный порядок, создает новый, выгодный мне.
«Потому, что такова МОЯ воля!».
На кухне заныли, заскрежетали трубыдело обычное для убогой хрущевки.
Но я знал, что этоЗНАК!
Менять что-либо было поздно.
***
Уставился на часы: десять двадцать пять.
«Как дожить до вечера?».
Я принялся искать оправдания своему поступку, который еще недавно, в утренней свежести, казался единственно правильным.
Убеждал себя, что новое, необычное, всегда сопряжено с разрушением установленного.
На ум приходили Великие Нарушители, которые не боялись, дерзнули: тот же Галилей и Джордано Бруно. Да только не вязалась множественность миров и бесконечность Вселенной с похотливыми желаниями сорокапятилетнего неудачника.
Изнемогая от самоуничижений, взял книгу, попробовал читать. Однако буковки не желали объединяться в слова, рассыпались серым маревом, сквозь которое проступал беззащитный Верин образ.
Я страшно жалел, что отложил визит до вечера. Но еще больше жалел, что поддался Велиаловым уговорам, загадал ЖЕЛАНИЕ, и теперь хочу искусить невинную душу.
Я чувствовал смятение оттого, что, ВОЗМОЖНО ПРОИЗОЙДЕТ между нами. Но также чувствовал, как неудержимая страсть к Вере стала моей жизнью.
«Эту страсть нельзя отстрочить, превозмочь, вырвать из себя, потому как это значило бывырвать сердце!».
***
Находиться в ЭТОЙ реальностив здравом рассудкея уже не мог. Понимал, что до вечера сойду с ума.
Первым желанием было напиться, но
«Вера придет (а она придет!), и каким ее встречу? унылым, вонючим, дышащим перегаром!
Она и так, бедная, будет в ужасе, а тут еще моя похмельная рожа.
Лучше проспать этот страшный день, в забытьи дождаться вечера.
Без солнечного света легче грешить».
Нашел раскупоренную баночку «Donormyl». Для надежности вытряхнул уже две таблетки, глотнул, запил остывшим чаем.
«Когда вернусь обратно, все будет по-другому, утешал я себя, укладываясь на диван.
***
Снилось мне, как стою на краю терракотового оплывшего ущелья. Из глубин поднимается смрадный запах серы и нечистот.
Я знаю, что мне необходимо сделать последний шаг, скользнуть за кромку, чтобы завершить положенный путь, утонуть в бурой жиже, плескавшейся внизу.
Я не хочу этого и боюсь, но избежать падения невозможно. Разве что взлететь к бесплотным существам, парящим над расщелиной.
Я знаю, что это Ангелы, и знаю, что никогда не поднимусь к ним, поскольку мои ноги увязли в глине.
Я пошатнулсявнутри защекотало страхом! Я начинаю падать в жуткую бездну, но тут сверкает черная молния, которая оказывается крылатым демоном.
Демон подхватывает меня под руки, дергает из коричневой жижи.
Вместе с ним я взмываю над болотом, роняя прилипшую грязь.
Демон несет меня мимо сиганувших в стороны, испуганных Ангелов, мимо мрачных игольчатых шпилей. Несет в серое небо, к величественному замку, который высится над этим страшным миром.
Моим спасителем оказался Велиал. Я узнаю его по запаху, затем по голосу, которым он шепчет мне утешительные слова.
Мы подлетаем к замку, ныряем в узкое стрельчатое окно.
Велиал бережно опускает меня на мраморный пол.
Я оказался в огромной зале, драпированной черно-красными гобеленами.
Сочетание черного и красногосимвол принадлежности к Воинству Люцифера, шепчет мне Велиал. Ты сейчас увидишь то, что не оставит тебя равнодушным.
***
Я оглядываюсь: посреди залы стоит огромная высокая кровать с кружевным балдахином. На кровати, за тюлевой завесой, копошатся фигуры.
Смотри! говорит Велиал, кивает на кровать и растворяется в сумраке.
***
Когда первое смятение минуло, я пригляделся. Вернее, пожелал увидеть, что происходит в месте, указанном Велиалом, поскольку и шага не ступил к монументальному ложу.
Словно под увеличительным стеклом в подробностях увидел творимую мерзость. Увидел и ужаснулся!
На кровати, распластанная под грудой безобразных волосатых тел, лежала Вера. С нею забавлялись инкубыдемонические любовники.
Вера чуть дышала: голая, в кровавых ссадинах; ресницы слиплись от слез; на расцарапанном животе, на лице, в волосахсгустки мутной слизи.
Девушка обессилено стонала, отрыгивала, а инкубы не унимались: вертели ее, словно куклу, рвали когтистыми лапами едва означенные грудки, все разом пихали в маленькое тело лошадиные фаллосыпрозрачные ледяные сосули.
Мне стошнило на зеркальный паркет.
***
Отплевался, хотел броситься к инкубам, разметать мерзких тварей, которые измывались над моей любимой. Но не смог пошевелиться. Мне в этой страшной комедии отводилась роль наблюдателя.
Смотреть дальше не было сил. Я отвернулся, позвал Велиала. Взмолился, чтобы тот забрал меня из этого страшного театра. Забрал обратнохоть на край пропасти, хоть в склизкую расщелину, заполненную вонючей жижей, хоть в Ад. Находиться здесь и видетьбыло страшнее.
Велиал не пришел, зато за окнами ударил гром, сверкнула молния и затрезвонили колокола. Но не церковные, а дребезжащие, противные.
Дохнуло гарью, словно из раскаленной печи.
Меня шатнуло, поволокло в серую бездну.
Глава тридцать шестая
Вечер, 27 октября 2013 года, воскресенье
***
Открыл заплывшие глаза. Голова раскалывалась. За распахнутой форточкой шелестел дождь.
Из прихожей доносилась настойчивая трель дверного звонка.
Взглянул на фосфорные стрелки настенных часов: половина десятого вечера.
За таявшим сонливым маревом проявилось, что сегодня утром я загадал ЖЕЛАНИЕ. Затем раскаялся. Затем страшный сон.
«ОНА пришла! Лучше бы не приходила».
***
Я подхватился с дивана, включил свет. В комнате не убрано: на столе книги, остатки раскрошенного батона, упаковка «Donormyl», набитая пепельница.
«Нужно было прибраться за день, а не трусливо прятаться в сон».
Звонок дребезжал отчаянноона не сможет уйти, пока не выполнит ЗАГАДАННОГО.
«Возможно это не Вера? отдалось спасительной догадкой в завитушках ноющей боли. Соседка донимает. Или милиция. Мало ли по какой надобности звонят в квартиру.
Двухкомнатная хрущевка в пятиэтажном муравейникене моя крепость.
Милиция может прийти: Настенька написала заявление
Нет! Степан, если захочетнакажет без мусоров.
Это Вера!
Лучше бы милиция».
Глянул в зеркало: на меня смотрело запухшее чмо с красными испуганными глазами, в помятой футболке, в растянутых спортивных штанах.
Звонок не умолкал. К нему добавилось глухое уханьевидно ногой стучали.
Я шагнул к дверям, провернул ригель замка.
***
Дверь отскочилаеле увернулся.
На пороге стояла Вера: задыханная, в синих джинсах и промокшей курточке. С растрепанных волос стекала вода. Безумные глаза уставились на меня.
Вспомнил недавнее свидание в туалете с Настенькойпочувствовал себя жуткой сволочью.
Почему вы так долго не открывали?! зло спросила девушка, зашла в квартиру.
Я не знал
Сами же звали!
Я не звал.
Какне звали? недоуменно выдохнула Вера, оглядывая прихожую и мою испуганную фигуру. Я же чувствовала Но как? Вам очень нужны деньги, и вы проси Вы Вы НЕ ПРОСИЛИ?
Я мотнул головой. Было невыносимо стыдно.
Но мне показалось нужно срочно отдать деньги! Я поняла, что должна принести Прямо сейчас. Я знаю, что поздно, неудобно. Но я НЕ МОГЛА не прийти. Чувствую, что так нужно. Что это важнее всего. Я не могу объяснить
Вера закопошилась, вынула из внутреннего кармана горсть мятых купюр, протянула мне.
Всей суммы нет, но хоть что-нибудь. Возьмите.
Мне не нужны деньги!
Какне нужны? Вера уставилась на меня.
Проходи в кухню, чаю выпьем, сказал я, не зная, как поступить.
Я мог прямо сейчас взять ее за руку, повести на диван.
«Она не станет упираться».
Я мог. Но не хотел.
Страшным грехом казалось обидеть эту беззащитную нежность, доверившуюся, покорную.
***
Вера нерешительно замерла в дверях кухни.
Я легонько взял ее за плечи, подвел к столу. Усадил на табурет. Она пахла дождем и ландышами.
Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто побудь со мной.
Побуду, сказала она еле слышно, подняла покорные глаза. Потому, что по-другому нельзя. Да?
Я кивнул.
***
Неспешно заварил чай, разлил в чашки. Все это время Вера наблюдала за мной.
Я старался не смотреть на девушку, даже не поворачивался. Особо боялся ее глаз.
Пододвинул Вере кружку с чаем, положил на блюдце пару черствых печенек.