Я снова представил солидарным мужским пониманиемнехорошо выходило.
Потому и обратился ко мне Вадим, продолжил Юрка. Он план сочинил, в котором отвёл мне важную роль. Короче, под вечер они к речке втроём пойдут гулять. А тут я ковыляю мимо, вроде случайно. Узнаю Вадима, подхожу. То да сё. Знакомимся. А дальше по ситуации. Главноеувести эту Катю-Екатерину. Хоть на один вечер. А ещё лучшезакрутить с нею роман до отъезда. Вот такой план.
Юрка сплюнул, уставился на проходящую по аллейке девчонку в короткой юбке. Проводил взглядом, зацокал языком.
Ты согласился? одёрнул я Мюнхгаузена, чтобы возвратить к нашему разговору. Складно брешет.
Ах! какая! Я бы её нагнул, кивнул Юрка, отрывая глаза от девичьей попки. И кому-то даёт!.. А тогда я не сразу согласился. Поначалу заупрямился: мол, малолеткине мой профиль, с ними больше возни, чем толку. И почему я? Вон сколько в село понаехало, да и местных хватает. Нет, говорит Вадим, местные вряд ли Екатерину заинтересует, а с киевскими ему связываться не хочетсятолько посмеются. Ядругое дело. Для меня, мол, и «Декамерон» не пустой звук Я как-то рассказывал ему с твоих слов, примеры приводил. Короче, по душе пришлась мне Вадимова похвальба. И хоть мне с тобой, Эдмон, в высших материях не тягаться, но, как говорят французы: на безбабье и рукашансонетка. Согласился.
Юрка озабочено вздохнул, будто такое согласие значило для него тяжёлую повинность.
Исполнить задумку решили в ближайшую субботу, вечером. Молодёжь на дискотеку в клуб пойдёт, кусты возле речки освободятся, никто не помешает. Вадим отправился за девчонками, а я выпил грамм сто для храбрости и занял позицию в кустах, у речки. Сидел долго, полпачки выкурил, спасаясь от приречных комаров. Настроение испортилось. Когда уже хотел плюнуть и уйтиони появились: девчата уныло шкандыбали по прибрежным кочкам, а Вадим бегал вокруг, тарахтел, развеселял. Видно, у него получалось неважноте оглядывались по сторонам, думали: не маньяк ли наш скромный Вадик, не насиловать ли собирается, а потом утопить Что они так думалия потом от Катьки узнал.
Юрка замолк, раскупорил бутылку «Жигулёвского», смачно приложился наполовину. Я тоже хлебнул.
Тебе в писатели нужно, посоветовал я, слизывая с губ хмельную пену. С таким опытом ты Боккаччо переплюнешь.
Кого?
Автора «Декамерона». Сам же говорил.
Ну Буду знать. Название запомнилзаковыристое название, а на авторов у меня память короткая. Я большеденег срубить. Или бабу осчастливить. А насчёт писательствавсё впереди, Эдичка. Если на этом заработать можно, то и писательством займусь, и рисованием. Где наше не пропадало.
Юрка снова приложился, допил, отбросил бутылку за скамейку.
Компания пришла, и теперь был мой выход. А так как во мне умер артистты меня знаешьто явился не сразу, чтобы не испугать. Тихонечко отошёл подальше, а затем, не таясь, напевая, побрёл к подопытным. Те сидели на бревне возле речки, скучали. Понурый кавалер стоял возле них, тоже молчал, выцеливал комаров. Тут являюсь я
Юрка напыжился, плечи расправил, будто на сцену вышел. Принялся рассказывать в лицах, дурашливо меняя голос: Привет Вадик! Привет, Юра! Вы чего тут сидите-скучаете? На речку смотрим. Кстати, это мой товарищ и сосед Юра, а это мои подруги Лиза и Екатерина. Очень приятно! Взаимно. А я решил пройтись, рыбку на завтра подкормить, чтобы с рассветом на бережок. Вот свежий анекдот по этому поводу
Короче, познакомились, сказал Юрка уже своим голосом. Девчонки ожили, зашевелились. Развивая наступление, предложил развести костёр и напечь картошки. Мол, девчонки любят печёную картошечку? Любим! Любим! запищали девчата. А где картошку возьмем? Как где, у меня неподалёку под кустом хранилище припасовя тут часто рыбачу Кстати, картошку принёс заранее. Хотел и бутылочку, но это вызвало бы ненужные подозрения. Решил кадрить на трезвую. Успех был полныйобе девоньки заворожёно следили за каждым моим движением Так вот, если хочешь завоевать бабское сердце, дай ему почувствовать твой авторитет и надежность. Учись, студент!
Юрка довольно заулыбался, глянул сенсеем на неразумного ученика.
Костерок. Картошечка. Разговорились. Нужно было действовать, а то комары заедали. Особенно девчонок за голые ноги. И под подол, наверное, залетали. Как будущий ухажер, я снял футболку, накинул Катьке на коленкиотказывалась, но приняла. Вадик, оглянулся на меня, нехотя стянул рубашку, прикрыл Лизу. Теперь надо было выманить Екатерину из компании. Когда с картошкой покончили и руки вымыли (чем не упустил воспользоваться, облапив Катю у воды), предложил показать девчатам особенно рыбные места на берегу. А так как нужно поддерживать костёр, то пригласил с собой лишь Катю, а Лизу с Вадимом оставил истопниками. Лиза, было, с нами засобиралась. Я отшутился, попросил беречь костёр и Вадима. Кавалеру не понравилась моя подколка, но ради него старался.
И Катя согласилась? Городская девушка, из приличных, как ты говорил
Можешь не верить! огрызнулся Юрка. Она не сразу согласилась, это я так рассказываю. А там, у костра, я часа два лучшую свою роль играл, футболки не пожалел, подставлял тело под комариные жала. Понравился, значит. И пошла. Я ж не знаю, что у неё в голове. Может, надоело Лизке в жилетку плакаться да на того долдона каждый день смотреть. А тут такой Конан-Варвар
От скромности ты не умрёшь. Ладно, бреши дальше.
Можешь не верить Короче, пошли ми с Катей-Екатериной по прибрежной тропке меж кустов. Тропка узкая, темнота полнаяпришлось за руку взять, чтобы не грохнулась, а потом за талию. И так меня эта прогулка раззадорила, что прикинул: а не употребить ли девочку по назначению. Раньше о том не думал; не исключал, но и не планировал. Тем более, восемнадцати нетзачем лишний гемор. А тут невинность, как ты говоришь, сама в руки проситься. А я не монах, обетов не давалты меня знаешь. Короче, затуманила рассудок резеда. Видел «Любовь и голуби», надпись по небу? Ну вот Так я вылечил Катьку от хандры. Кстати, потом Катькой её и называл. Не обижалась, наоборотпонравилось. Мы с нею около месяца зажигали, каждый вечер. Вернеечерез вечер. На то были свои причины. Я даже вдовушек забыл, силы на них не оставалось. И Катька оказалась никакая не тургеневская, а нормальная. Столько соплей было при расставании.
Больше вы не встречались?
В Киеве пару раз, когда по делам наведывался. Она адрес оставила и телефон. Перезванивалприходила. Наскоро кувыркались в моей «Копейке». Хорошая она девчонка, заводная
И в этом твоя интрижка? разочарованно сказал я. Ожидал от Юрки большего. Таких интрижек у негопруд пруди.
Э, падажди, дарагой! Юрка загадочно сощурился. Ещё самого главного не рассказал. Короче, вернулись мы с Катей к нашему костру, а тамодна Лиза. Где Вадим? Оказалось, они поссорились, Вадим ушёл. Как потом узнал, поссорились из-за того, что Лиза обо мне небезразлично отозвалась, а тот индюк приревновал, раскудахтался и убежал. Ну, не умеет он с бабами! Я все условия, а он Кстати, после того никакой дружбы у меня с Вадимом не было, больше его не виделон на следующий день в Киев уехал.
Так ты с двумя остался?
Юрка загадочно сощурился.
С двумя, студент. Мы в тот вечер ещё посидели полчаса, я перекурил, загасили костёр и все вместе пошли Лизу домой проводить. Но тут обстоятельства мне подыграли. Лиза жила на другом краю села, а Катявозле самой речки. Сначала Лизу хотели с Катей провести, но та чувствовала себя неважно, за живот хваталась. Короче, когда мы проходили возле её дома, Катя ушла, и Лизу пришлось проводить мне самому.
Юрка замолк, принялся неспешно доставать сигарету.
И что?
То, Эдичка! Резеда второй раз затуманила мозги.
И Лизу?!
И Лизусогласился Юрка.
А дальше?
Дальшеинтересно. Помнишь, говорил, что с Катькой мы через вечер встречались?
Я кивнул.
Потому, что так же, через вечер, я встречался с Лизой. Правда, в другом месте.
Ну, ты и кобель!
Кобель, согласился Юрка. Ты меня знаешь
Я его знаю. Но это было что-то новое. Пьеро гадливо скривил губки, зато Демон завистливо заурчал, желая и себе таких приключений.
А как вы между собой общались? спросил я, отгоняя липкое желание. Они разнюхали, что ты их, ну по очереди?
Догадывались. Только вместе мы больше не встречались. Подружки рассорились, даже не вспоминали одна о другой Больше того, я и с Лизой дружу в «Копеечке», когда в Киев приезжаю. Бывает, что в один приезд и с Катей дружу, и с Лизой. Вот такая у меня интрижка. Запиши для потомков, как дядя Юра чудил в юности. Хоть будет что перед смертью вспомнить.
Юрка напыжился, прикурил сигарету.
А твоя интрижкадетский лепет, сказал, смачно затянувшись. Так, рядовое приключение: с одной на дискотеку пришёл, а другую в парк затащил. У меня сто раз так было А Светку забудьещё та шалава, тебе не по зубах. Она умелая, потому, что ранняяс восьмого класса за школой огурцы глотала. Юрка усмехнулся. И с Майкой, думаю, помиришься. Ты ей нужен. По той причине, о которой я раньше говорил. Она тебя не отпустит.
Не скажу, чтобы Юрка меня утешил, но страхи развеял. Мой блуд по сравнению с его, и вправдудетский лепет.
Сентябрь 1992. Городок
Лето девяносто второго закончилось. Майя уехала в Киев.
После того августовского вечера, вместившего мой позор и вынужденный грех со Светкой, мы больше не встречались.
Начался учебный год. Мои пионеры пошли в пятый класс, однако не забывали: на переменках не давали проходу, забегали домой проведать. Мы вспоминали летние забавы, пели под гитару пионерские песни и пробовали играть в «угадайки», приспособленные под двенадцатиметровое пространство кельи.
Разговоры и визгливые игры занимали уйму времени, отрывал от книг. Приходилось готовиться ночами, поскольку в ноябре мне нужно было ехать на сессию в Киев. Там и с Майей решил помириться.
Не то, чтобы чувствовал вину перед неюв целом Майя сама виновата. Однако совесть пощипывала, напоминала. Двухчасовое наваждение со Светкой прошло как сон (или приснилосьона же говорила), зато породило многодневные самокопания. Оно того стоило?
«Стоило» ворковал Демон.
«Не стоило!» упрекал Гном.
А я не знал ответа. И ещё понимал, что Майя мне много дороже, чем раньше думал.
Глава пятая
Ноябрь 1992. Киев
Осенней сессии в институте ждал как освобождения. Надоела школа, городецкая рутина, даже пионеры, которые обседали на переменах, караулили после уроков, приходили в гости, лишали покоя. Потерянная душа хотела новых лиц, голосов, запахов и всего, что связано с перемещением в пространстве.
Выехал загодя, за два дня до начала занятий. Бродил осенним городом, разглядывал непривычную жизнь.
По детской памяти ждал от Киева праздника, особенно в начале ноября, в годовщину Революции. Однако столица незалежной Украины без кумачового убранства казалась блёклой и грязной.
Обесцвечивание не пошло на пользу древнему городу, как и унылым киевлянам. Копошливая масса двигалась по инерции, конвульсивно содрогалась, тужилась приспособиться к новому времени, свергала старых богов. Свято место заполнялось богами новыми, опереточными, в которых верилось с трудом.
Но так казалось мне, песчинке чуждой, которая существовала в своём провинциальном книжном мире, и заботилась более важными личными проблемами.
Главной проблемой, терзавшей сердце, была предстоящая (возможная ли?) встреча с Майей, вернееидти к ней мириться или не идти? А ещё думал о Миросе: как поступить, если потянет отмечать очередной зачёт? Понятное дело, я зарёкся с нею «ничего и никогда!», но своим зарокам я цену знаю. Тем более, если Майя не простит, а Мирося потянет.
Проблемы разрешились сами собой. Мирося на сессию в институт не приехала, как возмущался старостабез объяснения причин. Что касается Майи, то, выслушав мой, приспособленный для чужих ушей рассказ, дядька пригорюнился, однако посоветовал первым к ней на поклон не идти, поскольку чувствует Майя себя превосходно, учиться на отлично и, вроде у неё кто-то завёлся. При этом, дядька вёл себя настороженно, будто сам к тому причастен. Грешным делом я на дядьку подумалтолько он тут причём?! А вот Майя!
Не скажу, чтобы крепко терзался ревностью, но стало обидно. Выходило, брехал Юрка о нашей свадьбе, ошиблась говорливая Марийка.
Нужно было жить дальше. Решил отбросить амурные бредни, к Майе не ходить. Уж лучше в музеи, или в Лавру наведаться.
В один из зябких ноябрьских вечеров добирался из института. Сел в разбитый троллейбус, возле окна примостился, в полудрёме поплыл Воздухофлотским проспектом, размышляя о перипетиях любви и Майиной возможной измене.
Вроде ничего особенногодело житейское, старо как мир. Но как представлю, что она с другим так же попкой виляла, подавалась, повизгивала, так же закусывала нижнюю губу
Внезапно мир раскололся ярко-розовой вспышкой на прикрытых веках!
Повеяло гарью.
Жутко заверещала бабка на соседнем сидении!
Колючий испуг пронизал тело, защекотал, зацарапал.
Я подскочил, огляделся: на фоне искрящего синеватого пламени метались напуганные пассажиры.
Понял, что стоим. И горим. Приехали
Зажал под мышкой сумку с конспектами, бросился к задним дверям. Там и без меня клубком переплелись десяток тел: отпихивали друг друга, пытались разнять заклинившие створки.
Подскочил к окну, дёрнул фрамугузакрыто намертво. Заклепали на зиму.
В горле першило от едкого дыма.
Клубок визжал, трамбовался в корму троллейбуса, спасаясь от подступавшего огня.
Эх! Глупо-то какмамку жалкоодна останется столько книг непрочитанных с Майей не помирился никогда Марийку не увижу
Под сердцем потяжелело, запеклопросыпалась Хранительница.
Рано прощаться!
Отбросил сумку, протиснулся к цельному окну, приноровился, ударил локтем. Не поддалось.
«Ещё!..» зашипела Змея.
Ударил! Ещё раз, и ещё, слабее и слабее, расходуя остатки удержанного воздуха.
«Ещё раз!..».
Бликующая преграда дрогнула, прогнулась, брызнула россыпью кроваво-серебристых капелек.
Не раздумывая, кинулся головой в проём. Тело напряглось, приняло удар на плечо с перекатом. Голова взорвалась фейерверком разнокалиберных пульсаров.
На воле!
Не разгибаясь, на четвереньках отполз подальше от пекла.
Упал на бордюр.
Вроде живой
Троллейбус горел от кабины водителя. Подсвеченные, как в аквариуме, напуганные рыбы кинулись к выбитому окну, жадно вдыхали воздух живого мира. Кто смелее и помоложеотчаянно ныряли, кулями падали на асфальт, на нижележащих. Остальные вопили, протягивали руки, просили помощи.
Смотрел на пожар отстраненно, будто в кино. Меня изрядно подташнивало, саднило плечо, нестерпимо жгла правая щека.
«Нужно двери открыть в троллейбусе» подсказал ушибленный Гном.
Вокруг столпилось множество зевак, однако на помощь никто не спешил. Из трусливой массы вынырнул невысокий мужичок, подбежал к задней двери, попытался выломать руками. Та не продавалась.
«Монтировкой» проблеял Гном, выныривая из серого беспамятства.
Будто услышав, мужик кинулся к ближайшей легковушке, рванул водительскую дверцу, вытащил наружу упёртого борова, схватил за шиворот, потянул к багажнику.
Что было дальшене видел. К горлу подступил вязкий комок, меня вырвало. Когда поднял голову, заметил: окна в троллейбусе разбиты, из них кулями сыплются погорельцы, спасаясь от раздутого сквозняком пламени; в дыму мечется беспокойная фигурка, машет руками, зовёт. Толпа не откликаласьперевелись Карапетяны в незалежной. Их хата с краю. И моя
«чего он там делает? сгорит же!..».
Дальше не думалГном издох. Осталась лишь Змея, которая горячо пульсировала под сердцем.
Хранительница взвилась, раздула капюшон. Подобрала моё безвольное тело. Взвела на ноги. Повела-погнала к троллейбусу.
Мужик увидел, призывно замахал. Затем нагнулся, приподнял и бросил вонючий куль мне на руки.
Я едва удержался, отступил пару шагов, положил на асфальт. Бабушка. Без сознания.
Залазь!.. Тут угорели! откашлявшись, закричал из окна мужик. Быстрее!
Я махнул рукой в толпу, чтобы занялись спасённой, подскочил к троллейбусу. Набросил куртку на голову, схватил протянутую руку, второй оттолкнулся от разжаренной рамы, рывком влетел в пекло.