А патенты, налоги, оформления? противился я, будто чувствуя, что Юрка втягивает во что-то нехорошее. Не разрешат нам продавать. Или посадят.
На землю опустись. Это не Совок, чтобы всё по закону. Прошли те времена. Сейчас «перестройка», почти капитализм. Каждый зарабатывает, как может. Свобода, брат!
Юрка приумолк, задумался. Видно не всё так мягко, как стелет.
Ментов, на крайняк, подмазать можно. Есть у меня один знакомый, в райотделе служит. Целый лейтенантнеуверенно сказал Юрка.
О деньгах подумал? У меня нет. Мать немного дала, но я «гражданку» купилне в форме же по Городку ходить.
Не боись! Это дядя Юра решит. Есть у кого занять на время. Потом отдадим, а навар себе. Увидишьк осени свой киоск откроем на центральной площади. Назовем «Табакерка», внизу вензель: «Георгий и К».
Это кто?
Георгийэто я. Значит Юрий по-гречески. А «К» это «Компания». Это ты.
А почему явсего лишь компания, а тыцелый Георгий?
Потому, что я в нашем деле главный. Вроде директора. Если бы не я, ты бы никогда до такого не додумался. Поехал в институт штаны протирать, пока твою Зину ребята с деньгами будут по ресторанам водить. И не только по ресторанам, и не только водить.
Юрка прав. Помучился я пару дней и принял решение не мальчика, но мужа: пора заняться взрослыми играми, возвратиться в реальный мир конца двадцатого века, а не вкушать амброзию отвлечённых размышлений у подножия Олимпа вместе с богами и героями. Тем более, Зинане дельфийская нимфа, а современная девушка, со всеми положенными желаниями.
Моя догадка подтвердилась. По случаю верного решения у нас случился с Зиной стыдный «первый раз». Вышло не так, как представлялось в истерзанных фантазиях. Или от страха, или от неожиданностиу меня подобающе не налился. Я кое-как осуществил полувялый процесс, получив вместо положенного удовольствия букет самоуничижений. Так произошло моё крещение в предприниматели.
Деньги Юрка достал. Нанял «жигуля», чтобы в Киев съездить. По дороге, хозяином развалившись на переднем сидении, Директор бахвалился, что через пару месяцев мы на своём бусике в Киев мотаться станем.
Закупка у пролома тыльной стены табачной фабрики произошла, на удивление, гладко: за пару пачек замусоленных рублей нам передали три вкусно пахнущих короба. Зато на выезде из Киева загруженный «жигуль» остановила милиция. По наводке или случайно, но сигареты у нас изъяли, составили протокол с понятыми. Нас развели в разные комнаты, допрашивали. Я рассказал, как было: одолжили денег, купили сигарет оптом, чтобы перепродать, заработать; нет, купили не в магазине; нет, патента не имеем, киоска тоже; раньше не занимались; Юркаглавный
Сигареты забрали, карманные деньги, паспортатоже. Вняли Юркиным причитаниям, отпустили. Он затем ездил, документы выкупал. Сердился на меня страшно: мол, заложил ментам, врать не умею; век мне в книгах ковыряться и не будет из меня толку.
Чтобы возвратить свою часть долга, пришлось продать мопед «Карпаты», новёхонький бобинный «Олимп» и аудиоколонки «С-90». Особенно жалел за колонкамитаких уже не выпускали.
Не знаю, что там Юрка Зине наплёл, но при следующей встрече она больше отмалчивалась, недовольно смотрела по сторонам. «Второго раза» у нас не случилось. Я даже обрадовалсяне хотел опять позориться.
После того Зина на две недели уехала к родственникам, а когда возвратилась, то сообщила, что не готов я к созданию семьи. Потому наша свадьба отменяется. Больше тогонаши близкие отношения прекращаются (вроде тот стыдный раз можно назвать отношениями!). Больше тогоона познакомилась с парнем и мне рекомендуется не встревать в чужую личную жизнь из уважения к нашей многолетней дружбе.
Я гордо промолчал, гордо повернулся и ушёл. Так бесславно закончилась моя первая любовь с маленькой буквы.
Гордого презрения хватило, чтобы приплестись домой. Затем пришла обида. Мало того, что я не пригоден зарабатывать деньги, не готов к созданию семьи, так ещё меня бросилитакого хорошего и правильного, который не позволял себе дотронуться лишний раз, который посвятил ей три общие тетрадки стихов. Недостойная, неверная Зина! Как и всё подлое женское племя!
Затем обиду сменила тоска. Вроде любви особой не было: то юношеское увлечение перегорело ещё до службы, а дальше привычкавроде так надо. Однако стоило расстатьсязелёный сплин, как паучище, заплел душу изумрудной паутинойне продохнуть.
Тоску сменила злость. На девушек смотреть не могопротивели! В книги зарылся, в историю. Если где в беллетристике встречал описание любовных сценнещадно перелистывал, терзая ни в чём не повинные страницы. Это отторжение ещё больше злобило: вспоминался мой увядший, насмешливый взгляд девушки, бессилие что-то изменить. Но самой противной мерзостью была просьба не встревать в ЕЁ ЛИЧНУЮ жизнь.
По прошествии нескольких недель злость истаяла. Сменилась холодным интересом докопаться до причин распада почти идеальных платонических отношений.
Я принялся копаться в доступной литературе, пытаясь разгадать «Формулу любви». По крупицам собирал факты то в «Легком дыхании» Бунина, где гимназистка Олечка Мещерская не устояла от прикосновений Малютина, то в «Ермаке» Федорова, где упоминались маленькие наложницы, греющие кровь старого хана Кучума. Неисчерпаемым кладезем запретных намёков, сюжетов и тем служили романы Достоевского. Затем был «Сатирикон» Петрония, опять же читанный-перечитанный «Декамерон» и, конечно, Шекспир. Однако наиболее плодотворно эта вечная, запретная, сладкая тема раскрывалась в древнегреческой мифологии, которая воссоздавала безнравственный мир богов и героев.
Собрав достаточно примеров, я обзавёлся общей тетрадкой в синей коленкоровой обложке, куда, вперемежку с сонетами Шекспира, стихами Данте и Петрарки, переписывал великие тайны любви. Заветной мечтой было прочитать «Лолиту» Набокова, о которой узнал из обличительной перестроечной статьи, но об этом оставалось лишь мечтать.
В свете добытых знаний сделал анализ хотений и поступков, построил графики роста и упадка отношений в зависимости от сделанного и сказанного, в результате чего получил неутешительный результат: основой мужской любви к женщине есть ЖЕЛАНИЕ ОБЛАДАТЬ ЕЮ. Не она сама, не её духовный мир (возможно во сто крат богаче и красочнее, чем чёрно-белый мужской мирок), а само желание.
Я понял, что было моей главной ошибкой: вознося сердечный трепет, который (о горе!) есть вторичным в выведенной Формуле, я не придавал значения основной составляющей. Я воспринимал женщин как объект поклонения, в результате чего оказался мальчиком-колокольчикомкак насмехался Юрка. Детский опыт не в счёттам было любознательно-тактильное постижение мира, неомрачённое осознанием греха. На проблему взаимоотношения полов мы внимания тогда не обращали, не зная, что такая существует.
Она существовала. И отличалась от книжной. Под конец нашего века тургеневские девушки, к сожалению, перевелись. Возможно, они и существовали в единичных экземплярах, но и эти девушки, даже тургеневские, состояли из плоти и крови, хотели красивой жизни и всего, что предполагает человеческая плоть.
В поисках Золотой середины Юрка помог. Он всегда насмешливо относился к моему читательскому заточению, именуя библиофилом-любителем старых и толстых (книгдобавлял с ухмылкой).
Если в семнадцать, зачарованный недоступным Зининым профилем, я считал Юрку распутником, избегал обсуждать с ним Высокую и Чистую любовь к Единственной, то сейчас находил Пророком, который открывал Истины мироздания.
Поднаторевший в делах амурных и плотских, этот змей-искуситель, приближённый Эроса, рассказывал о похождениях и победах, живописуя расцвеченными примерами. Многие бессонные ночи провели мы в то одинокое лето за диспутами о тайнах девичьей промежности и наикратчайших путях её достижения.
Постепенно от теории перешли к практике. Юрка затянул в общежитие местного техникума, где я, в определённом опьянении, познал ласки безымянных гетер. Исследовательские экспедиции развеяли страхи о недостаточной упругости, порождённые отношениями с Зиной, но и здесь проявился всепроникающий дуализм мира. Ложкой дёгтя стали новые ощущения от зарождения жизни в густых зарослях лобковых волос. Так мальчик-колокольчик стал мужчиной.
Вкусив свободы, о новых романах уже не помышлял. Даже боялся: при всех умозаключениях и выведенных формулах, в душе тлела обида на женский род. К тому же перехотел уезжать из Городка и восстанавливаться в институтекак-нибудь потом. Дядька, разузнав о бестолковом племяннике, присоветовал устроиться в местную школу пионерским вожатым.
Тогда вовсю дул перестроечный ветер, но о роспуске пионерии речи не шло, сама идея казалась кощунственной. Я согласился на дядькино предложение, поскольку мне было совершенно без разницы, чем заниматься. Подобно Цветаевой, чувствовал себя поэтом среди непоэтов, но ещё большеодиноким скитальцем, неприкаянным Летучим Голландцем, которого, как щепку, болтало на волнах судьбы.
Сентябрь 1989. Городок
В сентябре восемьдесят девятого началась моя эпопея в Городецкой средней школе 2.
Как впоследствии оказалосья попал в гарем. Педагогический коллектив, который состоял сплошь из прекрасного пола, слегка разбавленного престарелым директором, спитым трудовиком (одновременнофизруком) и болеющим завхозом, встретил меня доброжелательно. Особенно три молодые педагогини: физичка, химичка и учительница младших классов, которые оставались незамужними, и перспектив к тому не имели, ввиду отсутствия образованных женихов.
Первой меня в оборот взяла двадцатисемилетняя учительница физикиЕлена Петровна. В середине сентября она пригласила в гости на съёмную квартиру, писать сценарий ко Дню учителя. Когда, поплутав по незнакомым переулкам, под вечер пришёл к ней с набросками поздравлений, то обнаружил недвусмысленно накрытый стол в интимно-затемнённой комнате. Физичкиных надежд я не оправдал, потому, как ВСЁ понял (Юркахороший учитель) и ретировался после первой рюмки. Не нравилась мне Елена Петровна, хоть женщина хорошая.
После того вечера наши отношения разладились. При каждом удобном случае Физичка не упускала возможности попинать насмешника.
Слух о неудачном свидании необъяснимым образом просочился в педколектив, что добавило уважения моей персоне в глазах остальных соискательниц. Однако, в отличие от активной коллеги, учительница младших классов и учительница химии лишь неумело намекали, ожидая от меня более активных действий. Химичка дождалась.
Звали её Марией Ивановной. Бледная, тоненькая, скромная, разочарованная в любви и читающая Бунина двадцатичетырёхлетняя кисейная барышняидеальный объект для воздыханий. Уже, было, представил, что она поможет забыть неверную Зину.
После уроков ми беседовали о прочитанных книгах, творчестве писателей Серебряного века, немецкой классической музыкальной школе. Я настраивался на активные действия, подбирал слова, но стоило её увидетьпридуманное выветривалось из головы, и мы начинали обсуждать очередную ерунду. Не знаю, что чувствовала она, но я чувствовал себя неважно и понимал: ещё долго книги останутся единственным средством от тоски, а выведенная Формулаотвлечённым знанием.
Так бы и длилось бесконечную Махакальпу, если бы не перипетии насмешливой судьбы.
Конец первой части