Мирося нутряно выдохнула, тихонечко заскулила, как подраненная собака.
Пакость готовил мой чёрт Началось на втором курсе училища. Мне девятнадцатый шёл. Поехала на сессию в область. Поселилась в общежитии. И на первом курсе там жила, но вечерами книги читала, думала о школьной работе, обещанной Макаром, о самом Макаре, добром муже, о сёстрах, доме нашем, о том, как их люблю.
Теперь же я стала другой. Во мне сидел чертяка, да нашіптував, что лишь девятнадцать годков, а замужняя; муж старый, а жизнь, яркая, сладкая, проходит мимо, лучшей не достанется. И обречена до смерти нидіти в глухоті, учить сопливых детей да слушать ворчание стареющего мужа, который обпорати толком не может.
Всё чаще, особенно перед сном, вспоминала школьные годы в интернате. Ещё хотелось того баловства. И чем дальше, тем чаще оно на ум приходило, заснуть не могла. Да что заснутьжить! Поначалу ненавидела себя, было гидко, но затем сладко, и за меня начинала думать моя влажна потка.
Кто?
Те, Ельдарчику, кади вас всіх, курварів, влече, по-своему ответила Мирося, тихонько засмеялась, откинула покрывало.
Я понял, кто за Миросю начинал думать. У меня тоже так бывает: и мысли, и образы, и противно, и желанно. Это он привёл меня сюданеугомонный Демон.
Ещё в ранней юности, страдая от стыдной жажды, зачитываясь «Неукротимой Анжеликой», я завидовал Осман-бею, верховному евнуху, который, не познав женщины, был лишён ига, способного сильнейших из мужчин превращать в козлов, блеющих перед самой глупой козой.
Студено! Мирося привстала, нашарила под кроватью платье. Расправила. Одела через голову.
Йой, вілге! Обльопав мене, як курвачічу
Досадно махнув рукой, присела на кровать. Вынула из-под матраца комок спутанных с трусами колгот. Развязала. Одела поочерёдно.
Вот такая история. Вернееприказка. Сказка началась на той сессии.
Первый раз, в замужестве, у меня случилось ТО само собою. В нашу комнату пришли хлопці. Мы выпили, назад не спровадили. Чарка-друга, свет выключили, обжимались по кроватях, губы в губы, руки під спідницю, потку в жменю. А потом Ну, ты знаешь, как бывает потом.
Мирося засопела, потянулась, нашла моего сморчка, принялась тискать меж пальцами. Тот не отзывался, войдя в летаргический сон.
Испугался, бідненький, жалостливо сказала Мирося, оставляя страдальца в покое. А тогда Ох, как тогда было сладко от греха: что я замужняя, венчанная, стою перед ними на карачках, совершенно голая, а меня завернули, деруть, як суку, как рвёт меня внутри ЧУЖАЯ плоть
Мирося задумалась о чём-то своём, меня уже не трогала. Чуть погодя щекотно зашептала в самое ухо:
Зранку, после того вертепу, стало страшно. Первой сдала экзамен, пошла в храм, до вечера стояла на коленях, молилась, обещала Богу и себе, что больше никогда-никогда-НИКОГДА такого не сделаю!
Через три дня опять хлопцы пришли. Хотела выгнать, но не выгнала. Всё повторилось. Потом продолжалось каждую ночь до конца сессии. Домой ехала разбитая, зато довольная. Макар ничего не заметил, или виду не показал. А япартизан. Жизнь потекла дальше: школа, хозяйство. И тоска. Но в душе я уже была другойзнала, что справжнє життя не дома, а там.
В блуді прошёл третий курс и четвёртый. После училища домой вернулась беременной. Кто отецне знала. И не хотела.
Мирося задумалась.
Слышал песню про коней: с гибельным восторгом пропадаю, пропадаю!.. тоненько напела.
Кивнул. Говорить не было силы.
Так и япропадала и хотела пропадать. Мне однаково стало: что Макар скажет, что люди. А онзолотоймуж мой, не упрекнул, перед людьми дочку признал, на себя записал по фамилии-отчеству. Правда, отношения наши разладились: для людейкак было, а меж нами разладились. Спать вместе перестали. Так живём.
Ссоритесь?
Молчим. Лишь на людях можем словом перекинуться. А детей он балует. Особенно младшенькую.
У вас двое?
У меня двое. Вторую родила в восемьдесят шестом, после того, как геологи в наших горах бурили. Загуляла, каникулы летние в вагончиках провела. А до этого солдатики были, а послестроители. Как новые появляютсяя к ним. Со своими-то нельзя, потому что учительница Награюся за лето на год-два, и живу дальше. Макар давно рукой махнул. Лишь просил детей не оставлять. Никто в селе толком не знаеттак, болтают догадками. Макар всем говорит, что я, то в санаторий на лето уехала, то к родне в Сибирь. Уважают его, верят, в глаза слова не скажут. А поза очіБог их знает.
Замолкла Мирося, укуталась покрывалом. Соседская возня затихла. Глянул на часы: начала шестого. Скоро пойдут троллейбусы, нужно собираться.
А теперь мои последние гульки, сказала Мирося. Макар сам порадив поступить в Киев на заочное, даже направление из области достал. Видел, бедный, как чахнупоследние годы в наших краях ни геологов, ни солдат, ни строителей. Но для себя решила: отгуляю эти сессии, получу диплом и вгомонюся. Навсегда! Покаюсь, приму епитимью. Буду стареть в смирении, деткам себя отдам, Макару. Сильно сдал он последние годы. Такое пережить! Святой человек. Если кого любила в этой жизнимамку да его. Воздаст Бог ему за терпение.
Давыдохнул, пораженный Миросиным откровением. Как Сидхардха, который впервые вышел из дворца и встретил старика. Вот как у людей, а я на свою судьбу ворчу.
Что, весёлая у меня жизнь? спросила Мирося.
Да
Такая бабья доля. Жить хочетсяне можется. Любви хочетсяа нет её. Ты думаешь, одна такая?
Что мне было ответить. Физичка о том же говорила. Хорошо, что не родился женщиной.
Много нас таких, продолжала Мирося. Только я не терпела, наружу выплеснула, а другиетерпят, пережигают души. Воют ночами, ласки желая, тепла. И стареют Глянь на Верку с Ленкойкивнула Мирося на соседок, посапывающих в объятиях кавалеров. У одной мужучитель, у другойшахтёр. Оба алкоголики запойныени любви, ни ласки, ни слова доброго. Вот и едут девчата на сессию, чтобы прикоснуться к бабьему счастью, хоть краешком к нему дотронуться, обмануть себя вигаданою любовю. Думаешь, не понимают, что тем боровам надо. Но лучше такое, чем ничего.
Замолкла Мирося. Выдохлась. Глядела перед собой невидящими очами, в которых опять заблестели слёзы.
Я поднялся, нашёл скомканные брюки с надорванной мотнёй, расправил, натянул. Хорошо, не обрызганные. Попросил завести в умывальник.
Мирося не ответила, пребывая в своём неустроенном мире. Затем очнулась, привстала с кровати, обула тапки, пошаркала со мной в конец коридора. Сразу куртку захватил и учебники, чтобы не возвращаться.
Она подождала, пока управился, крадучись провела к выходу, стараясь не разбудить спящую за столом вахтёршу. На пороге обернулся. Мирося потянулась, поцеловала в щёку.
Хай тобі щастить! еле слышно промолвила на прощанье. Дай Бог тобі доброї дружини. Люби її!
Ничего не ответил, обернулся и вышел в сереющее ноябрьское утро.
Я ненавидел Миросю за СВОЙ грех. И жалел. Как побитую кошку, у которой нет будущего.
Глава седьмая
Утро 22 ноября 1991, Киев
Светало. Ночь отходила в конвульсиях фонарей, в завывании троллейбусных моторов.
Побрёл к остановке, волоча запах сопрелого тела, щедро напитанный чужой изломанной судьбой. Душа разладилась, болела. Жалел бедную Миросю, жалел Майю, простуженный город, весь мир и себя в нём. Гном гадливо плевался, сердечный Пьеро плакал, лишь Демон сыто посапывал. Гадина!
Нет безжалостнее судьи, чем собственная совестьговорил покойный дед. Боже, как противно! Холодно и противно. Издохнуть бы сейчас, прямо тут, на загаженном асфальтене пожалею!
Когда уже совсем продрог, подкатил Харон на троллейбусе. В пустом салоне дремали двое несчастных, которых безжалостный мир вырвал из постели.
Протиснулся на заднее сидение, чтобы не смердеть и не светить порванными штанами. Закрылся пакетом с книгами. Так мне и надо!
Прислонился лбом к холодному стеклу. Мелькавшие дома с крапинками разбуженных окон немного оживили. Чем дальше удалялся от места греха, тем большей химерой казалась вчерашняя ночь. В воспалённом мозгу спасительной искоркой уколола надеждаможет, приснилось? Может выпил лишнего в кафешке, там и заснул, и причудилось в пьяном бреду Не подходит: запах Миросиных испражнений навечно въелся в одежду, в кожу, в душу, переиначив меня прежнего.
Как теперь быть с Майей? Как в глаза смотреть? Я ей изменилгрязно, подло, расчётливо. И с кем? Тьфу-ты! Может рассказать? Не поймёт. Сам себя понять не могу Брехня! Мне очень-очень хотелось погратися, как говорила Мирося. Кобель, одним словом. Права мама
Будто издеваясь, сердечный Пьеро нашептал из Сологуба:
Я, невеста, тебе изменил,
Очарованный девой телесной.
Я твой холод блаженный забыл
Вот именнохолод. Была бы Майя покладистее, разве пошёл за Миросей? Она же говорила, что цапнула за рукав, потому что глаза мои голодные увидела, которые барышням юбки задирали.
С продвижением к центру троллейбус наполнялся. Возле меня тётенька примостилась. Унюхала, заёрзала, хотела отстраниться; не вышлос прохода подпирали. Осталась сидеть, тужась не касаться вонючего юноши. Лишь голову отвернула да брезгливо подобрала губы.
Вышел, не дожидаясь нужной остановки. Решил пройти, проветрится, людей не смущать. Да и дядьку не хотел встретить: объясняться сейчасвыше моих сил. Он в половину восьмого из дому выходит.
Присел на скамейку в скверике. Учебники из пакета вынул, принялся листать, растворяя меланхолию духом минувших веков. Страшная ночь подёрнулась лёгкой дымкой, задрожала, обратилась миражом, в котором бесплотными фантомами таяли Мирося, Майя, простуженный сквер и неуютный мир людей, который ловил меня и поймал.
Возвратил в реальность лохматый мужик, тихонько подкравшийся к увлечённому студею. Сначала проявился запах, потом запухшее лицо.
Страдаем, брат? сипло поинтересовался мужик, разя луковым перегаром.
Что?
Выпить надо. Есть?
Не-апокачал головой, ещё не понимая, что ему нужно.
Тогда червонец давай. Сбегаю к Тоньке, бражки достану. Вижу, книги с утра читаешьшибко пробрало.
Не пью
Мужик насупился, уставился на прокажённого, который выпал из привычной картины мира.
Я порылся в карманах, достал комок бумажной мелочи, протянул в грязную руку.
Возьмите.
Алкаш выхватил, спрятал в рукав.
Может, опохмелишься? Я пулей!
Нет, спасибо.
Ну, как знанедоговорив, развернулся и кинулся во дворы.
Как же я на самом деле выгляжу, если пьянчужка за своего принял? Глянул на часы: восемь. Собрал книги, перебежками пустился к дому. Нырнул в парадное, взбежал по лестнице на пятый. Лишь бы на площадке никого не встретить!
Обошлось.
Дрожащими руками нашёл ключ, отомкнул дверь, проскользнул боком. Захлопнул.
Кажись, пронесло.
Дядьки дома не было. Включил свет, с опаской глянул в зеркало. На меня смотрело помятое, запухшее чмо в разорванных между ног брюках. А если добавить исходящее амбре, то образ искателя приключений представал в цельности, во всей красе.
Кинулся в ванную, разделся. Манатки сунул в пакет, затем в сумкудома постираю. Стал под душ, отвинтил до упора оба вентиля.
Смыть! Всё смыть! Воспоминания тоже.
Долго парился, скоблил мочалкой пропащее тело, отмеченное ссадинами и царапинами от Миросиных ногтей. Надеюсь, перед Майей раздеваться не придётся.
Опять мылился, опять до тошноты скоблил.
Замлелый, чуть живой, выбрался из ванной. Переоделся в чистое.
Навёл будильник на пятьнужно Майе позвонить, вчера обещал. Если обиделаськ лучшему: нет сил объясняться, придумывать, лгать. Да и зачем ей нужен, ТАКОЙ? Майя приличная девушка, не ровня мнетвари слабой, дрожащей, которая и права-то не имеет. Прям по Федору Михалычу.
Нырнул в постель, замотался с головой от дневного света, провалился в преисподнюю
А если не обиделась, если ждёт, укололо на грани забытья. Тогда хуже. Придётся идти, приводить. Но большеНИ-ЧЕ-ГО! Пресытился на год вперёд.
Надвечерье 22 ноября 1991, Киев
Проснувшись после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Я проявился в плотном мире безвольною осоловелой амёбой.
Послевкусие дневного сна отдавало головной болью, однако пришлось подниматься, чтобы угомонить будильник, заведомо поставленный на тумбочку у дальней стены.
Холодный душ малость оживил. Пощипывала натруженная крайняя плоть. Хоть бы ничего серьёзногоопасливо йокнуло в животе. Гном успокоил: если предположить ареол Миросиных совокуплений за время сессии, то награждённые давно бы высказали замечания.
Дядьки не былоодна радость. Побродил по квартире, заглянул в холодильник, нашёл и пожевал засохший бутерброд, запил водой из крана. Не хотелось не то, что чай готовитьжить не хотелось!
Нужно звонить Майе. Подленько надеялся, что та обиделась и никуда идти не придётся.
Поколдовал над дядькиным антикварным аппаратом, решился. Набрал номер общежития, попросил у вахтёрши позвать Майю Гутаревучерез десять минут перезвоню.
Ждать не пришлось. Через минуту килограммовый мастодонт подпрыгнул, задребезжал. Понял, что Майя: номер телефона и адрес ей давалона аккуратно в блокнотик записала, перепроверила. Майядевушка основательная.
Алло.
Ты где вчера пропал?! вместо приветствия обиженно завопила трубка.
Я
Я ждала звонкана вахте сидела! возмущалась Майя. Уже хотела к тебе на квартиру ехать, искать, маме твоей в Городок звонить!
Вчера последний день сессии. С однокурсниками отмечали. В общежитии.
В общежитии! Отмечали?! С каких пор ты по общежитиях сессии отмечаешь? Ты там пил? А где ночевал?
В общежитии. Пригубили с ребятами вина. Политику обсуждали, там, историю разную, незалежність
Брехун!
Нет Я же историк. Будущий. Засиделись допоздна, ночевать остался.
Ты пил и ночевал в общежитии, обречённо сказала Майя. Ты алкоголик?
Нет. Я
Там девушки были?
Нет! Только женщины.
А женщиныне девушки?!
Не совсем: они замужние, семейные. Толстые и старые.
Мало того, что тыалкоголик, вычитывала Майя, так ты ещё спишь в общежитии со старыми, толстыми, семейными женщинами.
Я не спал!
Ну, конечно, разве с ними уснёшь!
Ты не так поняла
Всё я поняла, извращенец! крикнула Майя.
Всхлипнула, но трубку не бросилассориться не спешит.
Жаль. Такой хороший повод.
Не сердись. Я потом объясню. Тут Я с дядькой говорил. Он разрешил пригласить тебя в гости.
Всхлипы в трубке затихли.
Ещё сахарку немного:
Дадька очень рад, что ты придёшь. Сказал, мол, давно пора с девушкой отношения завести. Он хочет познакомиться с моей избранницей.
Какой мудрый дядя, оживилась Майя.
Через час буду ждать тебя возле общежития. Поедем ко мне. Если ты не против?
Не знаю. Почитать нужно. И в университете
Хочет, чтобы просил. Не буду!
Завтра суббота. Уезжаю. Ну, как знаешь
Хорошо! прервала Майя. Мне на вторую пару, так что успею.
Тогда через час возле общежития.
Договорились! А дя.
Недослушал, положил трубку. Вышел на балкон, в сумеречный ноябрьский Киев. Прикурил дядькину сигарету, закашлялся. Может начать курить с горя?
Не люблю Майюпроявилось у сердца (Пьеро подсказал). И уже не хочу (сыто зевнул Демон). Так зачем продолжать бестолковые отношения? Что ей нужно от меняпримерно знаю, а что мне? Ничего. Наберусь смелости и поставлю точку. Вот приведу, познакомлю с дядькой и поставлю.
«Не сможешь» проворчал Гном.
Не смогусогласился я.
Кинул в пепельницу погасшую сигарету, оделся и вышел на улицу.
Город жил вечерней суетой, приправленной пересверками автомобильных фар. Многоэтажки расцвечивались гирляндами цветаевских окон, где проходила другая жизнь, отличная от моей, наполненная иным смыслом и мечтами.
Там существовали иные Эльдары, которые разлюбили расчётливых Маий и не знали, как им сказать об этом.
Чужая жизнь плыла заранее обусловленными маршрутами, до поры неизвестными, но определёнными изначально, ещё до рождения обитающих за окнами, и вела их дорогами судьбы, а тех, кто не желал идтитащила.
Чувствовал, что мой нынешний маршрут к Майе тоже изначально намечен в Небесной канцелярии и для чего-то необходим.
У общежития заметил Майю. Девушка нетерпеливо прохаживалась вдоль пустых скамеек. Ждала. Увидела меня, двинулась навстречу: болоньевая курточка, колготки, осенние сапожки на высоком каблукекрасивая девчонка.