Прячась у стены, Эрик не отрывал глаз от центра стола. И всё же, когда слуги подкатили торт, их пришлось оторвать.
А тепе-е-ерь! Чудо кулинарного искусства! возопил глашатайи все зааплодировали.
Что это? Никак сироп вытекает? вдруг нахмурилась одна фрейлина.
Похоже на
Слова затерялись в чьём-то вопле.
Потому что из торта
Тут закричал и Эрик.
От восторга.
Исступленный восторг захлестнул его и вынес наружутуда, где выпрыгнув из торта, уже кормились Дон Кондор и остальные.
Король заорал. Брюхо, набитое жиром и деликатесами, лопнуло с двух сторон. Хихикая, Цыпа вгрызлась в его кисельное нутро. Убийственным вихрем заметался по залу чёрный Кондор.
Пташки ликовали. Эрик ликовал. Эрик, что кружился по липкому, вишнёвому от крови залу
Ты молодец. Просто умница, шепнул Дон Кондор, обнимая его, и боль в лодыжке отступила.
Эрик ощутил, как нечто опускается на лицо. Нарастает на нём коростой.
Теперь ты тоже Пташка. Ты можешь лететь отсюда.
Да! воскликнул Эрик, с восторгом приняв костяную маску.
Всё было кончено, пир подошёл к концу.
Но Матушка Цыпа опять смотрела грустно.
Я всё ещё голодна
И я
И мы
Дон Кондор дёрнул плечом.
Значит, идём дальше. В город.
И они пошли.
Эрик, что обсасывал чью-то косточку, замыкал шествие.
Шторм и стиль
Она всегда приходила в дождь. Стряхнув потрёпанный зонтик, Ви всякий раз кричала «Привет!» на новом языке. Чмокала её в щёку, обдавая ароматом гроз и туманов, а послебодро шагала на кухню, чтобы заварить Чай-от-забот. Его название оставалось тем же, зато вкус менялся: Виола помнила, как горчил в нём травяной мёд. Помнила холодок мяты, терпкие нотки шалфея и солёную сладость карамели.
Пока чай томился под крышкой, Ви успевала вытащить подарки: то винтажный сервиз, то платье под цвет Виолиных глаз, то новую косметичку Она никогда не приезжала с пустыми руками: хоть из жаркой, хоть из ледяной страны. Ви врывалась к Виоле свежим ветром: сестра-близнец, что с неё взять Они были похожии различались, как шторм и штиль.
Домоседка Виола, книжный червь, никогда не желала странствий. Мир, что розой ветров раскинулся за стенами её коттеджа, пугал еёи в юности, и теперь. Виола никогда не поступала опрометчиво: не красила волосы в ультра-кислотный цвет, не целовалась с плохими парнями и никогданикогда! не встречала на крыше рассвет.
Ви же
Ви была другой. В её глазах всегда искрилось неуёмное любопытство. Всё-то ей дай, да покажи, да расскажи. Ви гордо носила кличку «Ведьма» и воронье гнездо волос. Одевалась в рокерские шмотки и любила чёрную помаду. Ви первой покинула отчий дом: унеслась в восемнадцать, как быстрокрылый стриж, только её и видели. А затем вернулась в дождь. Первый раз. И второй. А после сделала это привычкой.
Приходя в гости, Ви бралась красить и одевать сестру: «Ну хоть ради меня ты можешь принарядиться?!» Виола подчинялась. Пропускала мимо ушей брюзжание Ви: мол, когда же ты выйдешь из норы? А пошли туда, а побежали туда, а поехали
Виола мотала головой и сама начинала спрашивать. Поворчав, сестра наконец расплывалась в улыбке и бралась рассказывать. Где была, что видела, с кем работала на фрилансе Виола улыбалась, мысленно переносясь в сестрины странствия. Как всё легко и хорошо, когда сидишь в комфорте, утопая в плюше старого кресла, слушаешь свой-чужой голос, представляешь путешествия Это было куда лучше книг.
Правда, заканчивалось всегда одинаково.
«Что ты делаешь здесь? Бери свой хоум-офис, поехали!»
«Нет».
«Почему, глупая? До сих пор боишься?»
Виола теряла улыбку и глотала чай. Душистая струйка сбегала по подбородку.
«Родителей нет, друзей нет, живёшь тут одна Поехали. Ну?»
Ви протягивала руку в перчатке.
«В другой раз обязательно», звучал тихий ответ, и наступало молчание. Ви угрюмо смотрела на сестру, а затем вздыхала: «Добро. Твоя взяла».
Она не могла заставлять её. Считала, что не имеет права. Ведь это было её, только её добровольное заточение.
А потом Ви не приехала.
Виола месяц обрывала телефоны волонтёров и полиции. Заламывала руки, плакала и металась от стены к стене. Сестра пропала бесследно.
Казалось, всё бесполезно.
«Где же ты?»
«Ну что, выйдешь из норы? Только ты отыщешь меня»
Всхлипнув, Виола приподнялась на постели.
Что, если это специально? Что, если шутка?
В сердце пребольно кольнуло.
«Нет».
Связь их была слабой. Но с Ви явно случилась беда. Ви не могла так с ней поступить.
«Найди меня Найди».
Виола зажмурилась. Затем всталаи медленно, сомнамбулой, прошла от кровати к окну, а затем обратно. Пальцы её дрогнули
И потянулись к сумке.
***
Виола стояла перед выходом и дрожала, как в лихорадке. Что она делает? Зачем?
Быть может, Ви просто опоздала. Быть может, всё эторозыгрыш, и Ви выскочит из-за угла, как только она выйдет за порог.
«Плевать. Лишь бы нашлась. Лишь бы была живой».
Виола помедлила, распахнув дверь
А потом шагнула.
Бонбоньерка с прахом
Чё вылупился, возгря? Пшёл отседова! сплюнув табачную струю, рявкнул мордатый извозчик и замахнулся кнутом.
Ловко отскочив, Мишка насмешливо оскалил зубы:
Эк ты суров, дяденька! А копеечку? Сироте на кофей да пряничек?
А потом лихо подмигнул франту, что явно шёл к ваньке.
Ужо я тебя! вконец побагровел извозчик, когда франт, завидев на пути оборвыша, конечно, повернул обратно. Пшёл, говорю!
Мишка нагло подбоченился. И, плюнув, весело спел:
Не уважил сиротутак гори, жадо́б, в аду!
Ах ты, сукин
Веселье вмиг обернулось злостью.
Чтобы черти наказали, всю мотню те оторвали! Чтоб имели в хвост и в гриву, как жеребчик наш кобылу!.. скороговоркой выкрикнул Мишка и рванул с места.
Вслед ему понеслась площадная брань.
Добежав до рынка, Мишка крысой шмыгнул в неприметный переулок и, наконец, перевёл дух. В брюхе урчало, в бокукололо, но хуже всего была застарелая, неутихающая злость: Мишка сатанел, когда кто-то хоть словом, хоть делом пытался задеть его мамку. Особенно теперь, когда она померла, оставив его одного.
«Не одного. Анжелка вон есть. Волчок», попытался подбодрить себя Мишка, однако тут же скривился. Плохонькое это было, бодренье-то. Анжелкатётка, оно, конечно, хорошая, сердобольная. Ну и что, что гулящая, зато сердце какое! Брульянт!
Мамка-покойница с дурными людьми не нюхалась, нет. Вот и Анжелка, погодка её, бывало, им помогала: то советом, то денюжкой, а то и вкусным харчишком. Иногда и ночевать пускала, если с хахалем каким не валялась; Мишку звала «сыночком» да «Мишуткой», чем не радость?
Да только Анжелка, как и мамка, не вечная. А с её-то промыслом
Мишка вздохнул. Шмыгнул носом, утёрся рукавом и, оглядевшись, тихонько, по-особому, свистнул. Мимо переулка прошла бабища со связкой баранок на шее, вдалеке драчливо загомонили гусаки, взлетел к небу хриплый глас обкраденного купчины. Но нет его, нет знакомого пыхтения, стука крепких когтей на четырёх лапах. Никто не прибежал, чтобы, подпрыгнув, обдать запахом грязной псины и со смаком вылизать Мишкино лицо.
Волчок, что пропал седмицу назад, не вернулся.
«Вернётся, твёрдо подумал Мишка. Чай не впервой пропадает».
Не впервой, святая правда. Но чтобы так надолго?
Мишка мотнул головой, отгоняя плохие мысли, и пошёл к выходу. Брюхо скулило уж совсем умоляюще, но до жрачки былокак пёхом до Петербурга. На жрачку ещё надо было заработать.
Когда-то Мишка часто стоял вместе с мамкой у паперти. Мазал морду толчёной ягодой, лепил на руки лоскутки подгнившей капусты, чтоб смотрелось пожалостней, и выл во всё горло, клянча у богатеев подаяния. Мамка голосила рядом, цепко хватая все брошенные им монетки, кланялась, протирая обноски о землю, и учила: «Ты, сы́на, на лица смотри, по лицу всегда видно, добрый барин или барышня, али злой. К злому не суйся, а доброму ладошку протягивай»
Однако и мамка, бывало, ошибалась, и Мишка. Потом уже, когда подрос, он решил податься в щипачи: наловчился потрошить чужие карманы, позднее подобрал кутёнка. Сперва трудил себя в одиночку, потом сдружился с ватагой Николы, а после, незадолго до мамкиных похорон, подрался с соратниками за хабар и, плюнув, стал снова работать один. Тринадцать годков уже, сами с усами!
Когда приспичивало, Мишка не гнушался и попрошайничать, особливо, с Волчком: придут на рынок вместе и как начнут петь-скулить. Тоненько так, с переливами! Волчок, умница, ещё и передними лапками в воздухе умильно мотает, будто молится. Чудо, а не псинка!
Может, его из-за этого кто-то и увёл. Сманил вкусным хавчиком из Москвы.
Мишка скривил губы. Нет, не может Волчок так с ним поступить, друзей не бросают. Ни за какие-такие медовые коврижки.
Тряхнув вихрами, Мишка заставил себя улыбнуться и, выйдя из переулка, ввинтился в толпу.
***
В зловонном хитровском тумане мерцали огоньки. Мишка нёсся в нём, как шустрый карась в реке, и надеялся, что его не сцапает никакая щука. Добыча тяготила карманы, до логова оставалось чуть; то тут, то там раздавались голоса: пьяный хохот делового, марухино сюсюканье, лай торговок, что продавали студень и бульонку
Мишка пробежал мимо ночлежки, свернул в подворотню. Перепрыгнул через нищего, которого сморило прямо на дороге, и припустил быстрей. До убежища осталось всего-ничего, когда знакомый голос заставил остановиться и по-собачьи навострить уши:
Бросить решила, сука? Переметнуться?
Звук хлёсткого удара, тонкий женский вскрик.
Анжелка.
В животе бултыхнулся съеденный студень. А потом пришла яростьрезкая, опаляющая. Мишка мигом сообразил, что к чему, вспомнив Анжелкины слова, сказанные по секрету: как к ней заходила одна баба из весёлого дома, предлагала бросить своего Ильюкота, что торгует ею на улице. Видно, какая-то падла всё ж вызнала, донесла. И теперь Илья
Удар, ещё удар.
Полотнище тумана прорвалось: Мишка вылетел из него, как пуля из левольверта, и со всей дури врезался в Илью.
Не трожь её, паскуда!
Прорычав ругательство, кот махнул тяжёлой лапищей, но куда там: лёгкий, вёрткий, Мишка ушёл от удара и снова, с утроенной, бешеной яростью, кинулся на врага.
В полумраке блеснуло: Илья вытащил перо.
Не надо, Мишутка! Бег
Взмах!
Вопль Анжелки, что сдуру влезла в драку, оборвался булькающим хрипом; шея её разверзлась, брызнуло тёмное, с пузырями.
«Нет!»
Качнувшись, Анжелка упала, как подрубленное дерево. Ещё не веря, Мишка окаменел от мертвящего ужаса, ещё не вполне понял, что произошло, когда Илья метнулся в сторонуи вперёд.
Вспышка боли. Огненный хлыст, что прошёлся наискось, от груди до пупа, и мокрое, горячее, кровавое, что потекло-повалилось из брюха.
Убью, прошипел кот, снова замахиваясь, и ноги сработали раньше головы: Мишка развернулся и побежал, уже понимая, что умирает.
Какое-то время сзади слышалась погоня, а потом Илья отстал или плюнул. Требуха всё сильнее валилась из брюха, пудовыми гирями тянула Мишку к земле. Слабенькая надежда добежать до знакомого лекаря вскоре стала смешной, а затем и вовсе исчезла: Мишка свалился кулем с мукой, кое-как перевернулся на спину и сел, прислонившись к влажноватой стене.
«Мамка»
Ладонь легла на горячее, липкое, и задрожала.
«А ведь это я Анжелку убил если б не влез Илья б, может, просто побил её, да отпустил»
Вроде надо заплакать, да слёзы не идут. Лишь парок с тёмных петель, что торчат из нутра.
«И Волчка так и не увидел»
Цок. Цок-цок-цок.
Умирающий Мишка встрепенулся. Неужели? Неужели, Ты услышал, Господи?..
Из тумана соткалась тёмная, лохматая фигура. Вот остановилась, нюхая ещё тёплые, солёные капли на земле. Вот лизнула.
Волчок, всхлипнул Мишка. Волчок, родненький
Четырёхлапая фигура подняла лобастую голову. Блеснули знакомые глаза.
Ну иди сюда, иди, ну дай я тебя
Мишка осёкся, когда Волчок незаметно оказался ближе. Вроде только моргнула пёс уже здесь, нюхает подсыхающую кишку.
А после всё произошло быстро.
Глаза Волчка сверкнули, превращаясь в два фонаря, из боков, хрустнув, выросли ещё две мохнатые, длинные, какие-то паучьи лапы, и улыбка, которой любимец всегда приветствовал хозяина, растянулась до ушей, показав зубы, что едва помещались в дёснах.
Ужас подхлестнул гаснущее сознание. Захрипев, Мишка стал неистово креститься, но улыбка Волчкаа Волчка ли? стала только шире.
Господи, Божлишь успел выдавить Мишка, когда тварь молча метнулась вперёд, вгрызаясь в его живот.
Мир стал болью и хрустящей, чавкающей темнотой. Глаза закатились, Мишка обмяк
И не увидел, как жрущий его монстр вздрогнул, начал было оборачиватьсяи вдруг бессильно рухнул, клацнув челюстями.
Так-так, сказал кто-то, присев около полуживого паренька. Господа. Похоже, у нас новенький!
***
В преисподней пахло железками, кровью, по́том. Мишка-мертвяк плавал в смутном забытье, не чувствуя ни рук, ни ног, и лишь далеко, глубоко, подлой занозой в нём сидела нехорошая мысля: это тебе, дурень, передых такой дали, пока черти вилки свои адские натачивают. Это вам не райские кущи с ангелками-херувимчиками. Не заслужил Мишкабесфамильный, безпортошныйтаких почестей. Скоро, ох скоро, вонзятся острия в его хлипкую тушку
Кажется, прямо под ним была твёрдая, холодная, странно-гладкая земля. Вокругто давешний туман, то сизое облако, похожее на дым от махорки.
А славный пирожочек, вдруг промурлыкал грудной женский голос. Мясной, мя-я-яконький
Тьфу на тебя, Бэлла! Хватит глазеть! сразу осадил кто-то. Банку номер семь, не мешкай!
Тут Мишка застонал сквозь зубы, заворочался. Черти-диаволы городили что-то уж вовсе несусветное. Скоро шкуру драть начнут, а из головы все молитвы выбило. Как защититься?
Только смириться.
Не смейте, юноша! мужской голос звякнул железом. Рано помирать! Бэлла, скальпель!
И Мишка отрубился. А когда очнулся
Глаза выпучились сами собой. Наверно, со стороны Мишка был жабажабой. Чудно́е дело, но на том свете его уложили в кровать и нарядили, как барчонка. Шутка ли, рубаха с кружавчикамилебяжье-белая и пахучая? Да не как обычно, не по-хитровски смердит, а всё розами, конфектамихоть в рот бери, соси и жуй!
Перина пуховая, сияет, как первый снежок, а за кроватьюполутёмная комната: шкап, окно, скрытое занавеской с висюльками, кресло
Мишка резко сел, заметив, что кресло не пустует, и тотчас охнул от тянущей боли в брюхе. Но не успел он задрать рубаху, чтоб посмотреть, как из кресла метнулась тень, что мгновение спустя сменилась чёртом в облике человека.
Ну-с, юноша? Как себя чувствуем? спросил он с улыбкой.
В горле пересохло. Мишка мучительно сглотнул, и чёрт, дотянувшись до тумбочки, подал ему стаканвроде бы с водой.
Вот. Отпейте немного, полегчает.
Мишка стакана не взялтолько глазами луп да луп.
Не волнуйтесь, юноша, опять мягче мягкого улыбнулся чёрт.
Мишка не ответил: всё пялился на него, как баран на новые ворота. Подмечал.
Зенки у черта были разные: один глаз голубой, как яйцо дрозда, другоймёртвый, стекляшка. Одет с иголочки, франтом, хоть на вид и старый: седой, морда бледная, дрябловатая, вся в складочку.
Не бойтесь, перехватив его взгляд, сказал чёрт. Я вам скоро всё объя
Пирожочек проснулся! восторженно вскрикнул кто-то, и Мишка оцепенел, когда рядом с чёртом, прямо из воздуха, вдруг появилась девка: волосья распущенные, соль с перцемчёрно-белой волной до полу, глаза красные, платье рваное, непристойное, а кожа-то, кожа! Вся синими пятнами!..
Бэлла, я же просил! кажется, вспылил чёрт, но Мишка его почти не услышал: синюшная девка раскрыла рот, показав упыриные клыки, и медленно, хищно облизнулась.
Чур меня, чур! во всё горло завопил Мишка и, обезумев, мячиком скатился с кровати.
Куда?! гаркнули сзади, но поздно: забыв про всё на свете, повинуясь одной чуйке, Мишка с разбегу, плечом, врезался в дверь, что оказалась не заперта.
Влепился в стенку, мимоходом заметив обои в лютиках, и, придерживая брюхо, сиганул по коридору. Влево, вправо, куда спасаться?
Адский домина, похоже, был огромен. Видно, и у чертей свои господа есть. Вот и взяли Мишкумясного, мяконькогоневедомо для чего. Может, для развратных утех, может, просто откушатькак порося!
Дурень, остановись! Швы разойдутся! крикнул старый чёрт.
Мишка так его и послушал.
Свернул на полном ходу влево, задел столик с тонкой вазочкой, вскрикнул от боли в животеи заорал, когда его схватили и подняли над полом сильные руки.