Здорово устроились, как я посмотрю,говорит он.Они сказали, что вас зовут Кевин. В этом была правда?
Что значит была?
Он пожимает плечами:
Просто такое выражение. Простите. Даже у теней есть имена.
Я не тень.
Конечно, нет. Только это так. Мы ими стали.
Я не умер.
Естественно, говорит мужчина, и я жду, когда он скажет мне, что я мертв, но он не развивает тему. Говорит легко, без запинки, а мне слова царапают горло, обжигают изнутри. Он уверен в себе, не напрягается, и я решаю, что переоценил Капитана Страха. Вот их настоящий лидер, по крайней мере, на более высоком уровне.
И все же мы тени,продолжает он. Ваше предположение о том, что призракидухи мертвых, неверно. Мы меньше, чем воспоминания, ничего не значим. Нам здесь не место.
Но мы существуем.
Он кинает:
Это парадокс, признаю. А еще мы взвалили на себя тяжкий крестзащищать реальность.
Плохо справляетесь,замечаю я.
Вообще-то, мы проделали огромную работу. Чудесную. Просто блестящую. Мы обеспечиваем неприкосновенность сдвигов, убеждаемся, что те, кто остался за бортом, не войдут в новый мир. Вы думали, мы боремся с переменами?
Его улыбка становится шире. Он читает ответ у меня на лице.
Это невозможно. Как понять, чья реальность сдвинется?
Я не уверен, что понимаю,говорю я.Чем именно вы занимаетесь?
Предотвращаем вмешательства. Пока не исчезнем. Пока не сгинем. Пока не растворимся в ткани реальности.
Растворитесь?
Мы бледнеем, слабеем, превращаемся в тени. А потом исчезаем.
Вы видели, как это было?
Признаю, это по большому счету теория. Наша смерть обычно не похожа на медленное угасание.
Что вам от меня нужно?
Вас раскрасили.
А если я не хочу играть по вашим правилам?
Играть?спрашивает он, подаваясь вперед.Это не игра, Кевин. Совсем нет. Реальность отвергла вас, сочла недостойным жизни, стерла из памяти. Родись вы в этом мире, вы бы умерли, но все равно были бы забыты. По какой-то случайности мы остаемся здесь. Возможно, из-за силы воли, но я ставлю на рок, на изъян в строении миров.
А их несколько?
Почему бы и нет? В каком-то из них вы до сих пор существуете. Но не в этом.
Я хочу вернуться,говорю я. Я говорил об этом всем, скажу и ему. Его улыбка меркнет. Я чувствую в нем напряжение, которого не заметил раньшев линиях рта, в лежащих на коленях руках, сжавшихся в кулаки.
Пути назад нет,отвечает он.
Но...
Эти слухи ложны.
Я...
Если сбежите, вы в сотнях километров от города. Пойдете не туда и окажетесь в бушеумрете раньше, чем поблекнете.
Я не хотел...
Он обрывает меня:
Теперь вы один из нас, Кевин. Тень.
Призрак.
Что?
Вы призраки. Это больше подходит.
Мы называем себя тенями.
Я называю вас призраками.
И кем это делает вас?
Не призраком.
И все же тенью.
Я качаю головой. Что-то бурлит во мне, как жидкость, и я снова зажмуриваюсь.
Я не тень,говорю я, но ответа нет, только тьма, хотя я не знаю, останется ли она, если я открою глаза.
Не тень,повторяю я, снова и снова, трудно сказать, сколько раз.
Новый скачок во времени. Дайю рядом, прикладывает тряпочку к моему лбухолодную, но я едва это чувствую.
Не тень,шепчу я.
Шш,прижимает она палец к моим губам.
Кто ты?спрашиваю я.
Я говорила. Дайю.
Что это значит?
Черный нефрит.
Я не это хочу спросить,говорю я, но не понимаю, что именно и смолкаю.
У тебя жар,замечает она.Плохо.
Все болит.Хотя это не совсем правда. Глаза у меня слезятся, мышцы ноют, но мне лучше, чем раньше. Кажется. Я не знаю, когда было это «раньше».Кто он?
Не беспокойся.просит Дайю.
Это не ответ.
Отдыхай,говорит она. Теперь это уже приказ. Она ждет, что я послушаюсь. Ее раздражает мое упорство.
Шоколад. Ты отравила меня.
Дала наркотики. Это другое.
Я качаю головой:
То же самое.
Не спорь,говорит она и, прежде чем я успеваю сказать хоть слово, целует меня. Нежно и коротко, а потом отстраняется и вновь оставляет меня одного.
Я моргаю, и она возвращается. Или он. Опять темно, кто-то что-то говорит, но слова искажены, словно доносятся из-под воды, словно вопрос у меня во рту разбух ватой. Я пью воду, которую даютснова из ковшика. Я уверен, что голову мне поддерживает рука Дайю. Пытаюсь пошевелиться, но она говорит:
Не спорь.
Я не спорю,отвечаю я.
Она улыбается. Уходит. Я сплю.
VI
Что, черт возьми, вы со мной сделали?
Дайю сидит рядом со мной. Я все еще лежу на кровати, притворяясь, что не могу даже сесть, позволяя ей поить меня, кормить хлебом и вяленой свининой. Это напоминает мне сказки. Что, если она готовит меня на убой? Втирается в доверие, чтобы я открыл ей свои секреты?
А они у меня есть? Не думаю. Не знаю. Я понимаю, что призраки безумны и верят в чушь, и, хотя Дайю ко мне добра, остальные общались со мной при помощи ножей и тихих угроз, и, боже, что они сделали с Исзавелью! Я не могу выкинуть это из головы. Не могу забыть, как она плакала, сжавшись на полу, вся израненная и окровавленная. Куда они дели вырванный у нее глаз?
Меня беспокоит, теперь, когда я вновь прихожу в себя, становлюсь прежним, месть. Я не хочу вредить Дайю, но у меня нет выбора. Крепкий лидер призраков не появлялся снова и умел избегать ответов, кормил сказками не хуже Иеремии, только говорил о защите.
Предотвращаем вмешательства. По мне, это звучало как убиваем.
Дайю сильная и печальная, она знает, что я злюсь не на нее. Говорит:
Они давали тебе наркотик.
Травили.
Давали наркотик,настаивает она.
И раскрасили меня.
Ты посерел. Так бывает.
Это неестественно.
Она понижает голос, шепчет:
Ничто из этого неестественно.
Зачем ты помогаешь им? Почему остаешься?
А разве у меня был выбор?
Это серьезный вопрос. Наверняка она искала ответ, но тщетно.
Почему ты здесь?
С тобой?уточняет она.
Я киваю.
Кто-то должен заботиться о больных,говорит она.С тех пор как реальность сдвинулась, я лечу.
Ты не сделала ничего, просто носила мне хлеб и воду.
Она улыбается:
Ты не болен.
Черт. Она знает. Конечно, знает. Я не способен никого обмануть. Все это время я притворялся напрасно. Ничего не выгадал. Как сказал мне их лидер, бежать нет смысла. Идти некуда.
Так что я снова говорю ей, как будто это что-то изменит:
Я должен вернуться.
Ты не можешь.
У меня есть жизнь.
У тебя была жизнь.
Я могу ее возвратить.
Она наклоняется, чтобы слов не услышали, как будто ее шепот недостаточно тих. Странно, но голос звучит реальней, мягче, как у девушки, которой она когда-то была. Теперь уже нет, но она хранит память о юности, утраченную всеми в этой безумной серой пещере.
Они убьют тебя.
Не мы?спрашиваю я.
Она медлит:
Они.
Я меняю тему:
Что они от меня хотят?
Когда выздоровеешь, присоединишься к патрулям. Тебя обучат методам защиты.
То есть очищения.
Это не все. Ты мало знаешь.
Да,соглашаюсь я.Но многое видел.
Разве это так плохожить с нами?Она отводит глаза и добавляет:Со мной?
Я молчу.
Дайю берет меня за руки.
Там ты ничего не найдешь. Ничего и никого. Твоя жизнь исчезла. Ты исчез. Теперь ты тень, как и я. Мы с тобой пара теней в сером море.
Почему? Почему ты беспокоишься за меня?
Я верю ей. Она не играет.
Я тоже повидала многое. И не желаю видеть, что они сделают с тобой.
VII
Время перестает скакать. Движется медленно. Большую часть дня я лежу, жду тишины снаружи. Но там всегда шумно. Барабаны стучат и умолкают лишь иногда, порой кажется, что они прямо за дверью. Призраки, простите, «тени» им нравится больше, так что я думаю, это будет более политкорректно, гребаные призраки шаркают, шипят, шелестят, даже когда молчат. Несколько голосов, что я слышу, не громче шепота. Они не могут иначе или просто притворяются?
Дайю приходит и уходит, никогда не задерживается надолго, почти не разговаривает. Возвращается, пряча что-то за спиной. Нож мне в спину или мое личное оружие? Кекс? Билет на космический корабль, который вернет меня в мой мир?
Прошло три дня,говорит она. Значит, сейчас понедельник. А кажется, что я здесь гораздо дольше.
Как часто сдвигается реальность?спрашиваю я.
По-разному. Между сдвигами может пройти час, день или месяц. Предсказать нельзя.
Сколько прошло с последнего?
Она качает головой:
Ты знаешь.
Как давно ты потеряла свою реальность?
Слишком много вопросов.
Что у тебя за спиной?
Она улыбается. Краснеет под серостью. Показывает мне маску. Фарфоровую, золотистую, а не белую, с черными и красными линиями вокруг глаз, алыми губами и двумя китайскими иероглифами, которые я не могу прочитать, на щеке. Она надевает ее, закрепляет на затылке. Маска большая, скрывает все лицо. Прямые пепельные волосы к ней не подходят. Они должны быть черными. Когда она говорит, голос доносится со всех сторон:
Это мое лицо.
Я протягиваю руку, провожу пальцем по фарфору. Он твердый холодный, не ломкий, как серая краска, что высохла у нас на коже но, все равно хрупкий.
Красивое.
Даже тени иногда носят свои лица,говорит она.Мы чтим традиции предков.
Тенине наши предки.
Нет.Маска прячет выражение ее лица.Но они были до нас.
Что с тобой произошло? Какой была твоя настоящая жизнь?
Она качает головой.
Ты не поймешь.
Уже понял.
Все было по-другому.
Ты не рассказывала мне. Как давно это случилось?
Мне было четырнадцать. Прошло уже двадцать лет.
Мне плохо. Желудок завязывается узлом, голова болит. Я снова протягиваю руку, касаюсь маски, но не могу дотянуться до лица под ней, только до ложбинки за ухом. Она перехватывает мою ладонь, прижимает ее к фарфоровой щеке.
Мне очень жаль.
Глаза в отверстиях маски закрыты. Это не притворство. Она так же реальна, как все, кого я знал. Как Карен и Тимми. Реальна, как япрошлый и настоящий. Каждой клеточкой тела я хочу ей помочь, вернуть то, что она потеряла, или, по крайней мере, доказать, что свет не сошелся на призраках вокруг. Они высосали ее досуха.
Мы одновременно отшатываемся друг от друга. Я не могу, у меня есть Карен, все, чего я хочу,возвратиться к ней. Дайю не может по тому, что она еще не в отчаянье, сильней, чем кажется, хотя и печальна.
Прости,говорит она.
Я качаю головой:
Не извиняйся.
Она неловко встает, повторяет:
Прости,и уходит. Как всегда быстро. Мне хочется плакать. Если не из-за себя, то из-за нее. Из-за всего свихнувшегося, обреченного мира. Плакать обо всех потерянных, забытых и брошенных, о людях, ставших призраками, отбросами и преступниками, из-за того, что они видели и испытали, об их прежних жизнях и реальности, в которую нас зашвырнуло.
Я хочу заплакать больше, чем когда-нибудь, хочу вернуть себе былое. Сажусь в кровати, полный сил. Не встаю потому, что возвращается их лидер, самопровозглашенная тень, крепкий мужчина, которого я не хочу сердить. Слишком поздно притворяться, что я не собирался вставать.
Вы, мистер Николс,говорит он,вцепились в надежду мертвой хваткой. Я знаю, что вы потеряли. Мы все мечтали об этом. Но вы брошены. Забыты. Одиноки.
Я не один,возражаю я.И не забыт.
Его серые брови приподнимаютсясильнейшее изумление на таком лице.
Если вы не в силах принять...
Меня помнят,говорю я.Я ни за что не цепляюсь, не заговариваюсь, хотя скоро точно свихнусь. У меня была жизнь, которую я помню... помню не один.
Я вскакиваю на ноги, кричу, если возможно кричать хриплым шепотом. Они украли мой голос, но я буду бороться.
Я могу вернуть свою жизнь.
С мгновение он молчит, а потом говорит:
Тогда идите. Никто из наших не станет вас удерживать.
Я прохожу мимо него, ожидая ножа под ребра. У кострапризраки. Дюжина или больше в масках, странных, нечеловеческих, яркихсовсем не серых. Дайю стоит в стороне, смотрит на меня из прорезей золотистой маски.
Но дорога будет долгой,говорит он, шагнув ко мне.Долгое возвращение к цивилизации, если вам удастся найти верную дорогу. Мы не станем вас останавливать, но будем следить за каждым вашим шагом, Кевин Николс. Как псы. Пока вы не окажетесь на грани безумия, и тогда мы сделаем все возможное, чтобы защитить реальность.
Реальность испорчена,говорю я.
Нет, отвечает он. И вы ничего не можете изменить.
Я медлю. Снаружи пещеры темно. Не то чтобы я не хотел идти, но умирать тоже не хочется. Есть ли у меня выбор? Он собирался мне угрожать, почти сказал: если не примиришься с судьбой, мы сожрем тебя. Я почти слышу, как лязгают в предвкушении его зубы.
Призраки в масках пляшут вокруг костра, все, кроме барабанщиков, кроме Дайю. Она не просто в стороне над землей, на площадке. Резко отворачиваетсявсе ее движения изящны или внезапны и исчезает за другой, похожей на мою, дверью.
Прямо за мной раздается шепотльется мне в ухо.
Обращение не всегда удается, мистер Николс, остается очищение. Изгнание. Уничтожение. Мы дали вам шанс, мистер Николс. Другого не будет.
Я не могу обернуться и посмотреть на него. Не могу вернуться в комнату. Не могу отправиться в ночь, в неизвестность. Впереди ни убежища, ни друга, ни утешения.
Но теперь танцоры меня заметили, новые призраки выскользнули из комнат поглазеть на меня, лица у них либо серые, либо скрыты под яркими масками. Шуты, длинноносые, безвкусно размалеванные. Пьяницы, ублюдки, прячущиеся от собственной Красной Смерти. Безмозглые, бездумные, безжизненные, оболваненные психопаты, маньяки, лунатики. Мне было безопасней с Антонио Феррари и убийцами в чумном колодце, по крайней мере, они не притворялись.
Призрак говорит о смирении, но требует слепой веры и полного подчинения. Это религия нет, секта, постапокалиптические апостолы с ножами, объединенные страхом, отчаяньем и безнадегой.
Идите, продолжает он.Ночь ждет. Лайте на луну, плачьте, расскажите о своем отчаянье деревьям, но вам дали шанс, мистер Николс, шанс существовать не бездумно, но ради великой цели. Такого больше не будет. Неужели вас не манит ночь? Не слышите песни сирены? Вы разумный человек, мистер Николс. Не стоит терять все из-за причуды.
У меня и так ничего нет, хочу я сказать ему, даже одежды, только серая кожа, которую они мне дали, и этого мало.
Идите,повторяет он.Вам некуда возвращаться, нечего ждать.
Он-то откуда знает?
Идите, мистер Николс, и молитесь, но мы будем гнать вас, как лиса, измучим, изведем. А потом, мистер Николс, очистим вас сталью. Очистим огнем. Нам не придется загонять вас до смерти, мистер Николс.
Кулаки инстинктивно сжимаются. Ногти впиваются в ладони. Головная боль возвращаетсявнезапно и ужасно. Перед глазами плывет, и я думаю, сколько еще яда в моих венах. Я оборачиваюсь, но не бью, а хватаюсь за него, чтобы не рухнуть на землю. Медленно заваливаюсь на колени. Призрак стряхивает мои руки и, прежде чем мир погружается во тьму, говорит:
Я обо всем позабочусь.
Глава 9
I
Когда я был мальчишкой, десяти или двенадцати лет, за нашим районом начинался лес. Теперь его нет. К тому времени, как я уехал из Лонг-Айленда, там началась стройка, и на его месте возвели торговый центр.
В том лесу можно было найти все, что угодно. Тропинки уводили в дальние уголки галактики, в земли Камелота и Ноттингема. Там жили пираты, бок о бок с зомби, пришельцами и всей советской армией. Мы были рыцарями, королями, героями, злодеями, археологами, солдатами, вампирами, ниндзя, бесчисленными персонажами комиксов и фильмов.
Несколько запутанных троп вели от нашей окраины к «7-11», так что «Биг-Галп» и «Сларпи» всегда были рядом, как и комиксы, журналы и видеоигры, затягивавшиеся на часы, пока мы не уставали от «Спай Хантер» и «Квике».
Лес занимал несколько квадратных миль. Некоторые тропинки не вели никуда, заканчивались в канавах, на заднем дворе чужого дома или странным образом упирались в ржавый остов «Фольксвагена-жука».
Ребенком я любил лес.
Когда я прибыл в Австралию, мы с Карен начали гулять по бушу. Я часов шесть шел по тропе у горы Крейдл, пока не добрался до Мэриоп-Лукаут. Не хотел подниматься туда, но, увидев указатель, не смог устоять. Добрался до стены камней, своего рода лестницы, огражденной с одной стороны цепьюдержаться при восхождении.