На мосту тоже небезопасно. Мало людей даже днем. Почти нет полиции.
Хотелось бы, чтобы у меня был мобильник. Или пистолет. С ним я бы чувствовал себя лучше, но он бесполезен против призраков, и я все равно промажу, разве что выстрелю в упор. Но мне совершенно не хотелось настолько приближаться к опасности.
Теперь меня преследовали четыре или пять теней, трудно сказать. Они сливались и разделялись, избегали фонарейв их шепоте и шипении слышалась угроза.
Я не мог противостоять им. Не знал, что они такое и чего хотят. Не понимал, что происходит, и не мог позволить себе новой тайны. Человек похрабрее остановился бы, бросил им вызов. Кто-то другой придерживался бы первоначального плана. Вот только этот план был бы умней моего. Мой оставлял желать лучшего и не устоял перед лицом угрозы. Я бросился бежать.
У меня за спиной раздался смешок. Пронзительное хихиканье сумасшедшего, решившего, что мой страх безумно забавен. Я прибавил ходу.
Ноги сами несли меня. Я свернул за угол у оранжевого знака «ПВС» пиво, вино, спиртное. Словно это могло мне помочь.
Добравшись до тайского ресторана «Мозги набекрень», через десять двенадцать шагов от винного магазина, я выдохся. Здесь были люди и от обогревателей на серебристых столбах струилось, словно солнечный свет, тепло. Я остановился, ловя ртом воздух, посмотрел назад, но призраков не увидел.
Это из-за света. Его было совсем немного, но он им не нравился. Если я останусь в хорошо освещенных местах, то смогу пережить ночь. Новый день принесет ответы. Не стоит углубляться во тьму.
Я простоял, сколько мог, у обогревателей «Мозгов», а потом вернулся на вершину холма. Шел по улице, держась близко к припаркованным машинам, в то время как другие проезжали мимо. Я радовался их фарам.
Мне не хотелось рисковать на лестнице, не хотелось давать призракам шанс, даже несмотря на оживленную дорогу совсем рядом. Так что я пошел на станцию, думая добраться до Таун-Холла и остаться в сердце Сиднеясреди огней, ночных баров и ресторанов. В городе никогда не темнееттак, как в моем детстве на Лонг-Айленде. Так, как на улицах Киррибилли.
Станция «Милсонс-Пойнт» была надземной и светлойс нее открывался отличный вид на панораму Сиднея. Так же сильно, как я верил в детстве в призраков, я надеялся, что они не тронут меня на платформе.
III
После «Красного дуба» у меня осталось несколько монет, так что я кинул их в автомат. Купил билет. Прошел через турникет, по ступенькам, налево, чтобы быть ближе к Сиднею и его огням.
Меня окружали людиобычные полуночники, студенты колледжа, возвращавшиеся из баров, школьники, спешившие домой из луна-парка.
Их было немного. Они ушли в себя. У края платформытам, где висели таблички «Берегись поезда»,стоял одиночка. Несколько человек сбились в кучку между лестницей и навесом. Я сидел на скамейке, лицом на восток, как безумец в кино, Джек Николсон перед срывом,на нервах, вне себя от тревоги, стрелял глазами по сторонам. Уперся взглядом в табло с надписью «Пенрит, 8 минут, 4 вагона». Мой поезд. Неважно, куда он шел. Все поезда через Милсонс-Пойнт останавливались на «Виньярд», «Таун-Холл» и «Централ».
Я снова и снова смотрел на запястье и поднимал глаза на цифровые часы станции. 12:52. Еще семь минут.
Я смотрел, как машины проносятся по мосту, но на самом деле их не замечал. Глядел на панораму Сиднея, не видя зданий или моста. Рядом засмеялись детине надо мной, но это привело меня в чувство. Я подошел к следующей скамейке, поглядел в небо, представил, как призраки пикируют на меня, словно нетопыри.
Посмотрел на лестницу и увидел одного. Его серые лохмотья трепетали как флаги на ветру. Кожа была пепельной, серой, как смерть, но на свету это выглядело словно неудачно наложенный грим. Глаза оказались не желтыми, как я думал, но голубыми, почти бесцветными. Его волосы были серыми, как зола,неестественными. Я решил, что он их красил. Руки, слишком длинные для тела, болтались по бокам. Он стоял выпрямившись, но не мог напугать своим ростом.
И все равно нервировал. Бледные губы изогнулись в усмешке. Дети позадипод навесомна него не смотрели, но все же отошли подальше.
Думаешь, ты ангел смерти?спросил я.
Призрак склонил голову к плечу. Как и одноглазый мужчина на мосту, он был реальным. Живым. Несмотря на приглушенные цвета, он казался отфотошопленнымвставленным в картинку неумелой рукой. Мы оба были здесь чужими.
Он прошипел:
Ты испорчен.
Я ждал новых теней. Группы поддержки. Один, он не представлял угрозы. Или я просто устал бояться? Оцепенел. Ничто уже не могло меня удивить или напугать. Я был таким же ангелом смерти, как серый призрак.
Чего ты хочешь? спросил я.Сожрать меня? Коснуться костлявым пальцем?
Если у него на пальцах осталась кожа, они все равно будут острыми, словно ножи. Кожа на его лице была тонкой, как бумага, сквозь нее проступали очертания черепа. Он не шевельнулся, лишь качнул головойслишком большой для тела.
Увести меня в зазеркалье? К волшебнику, великому и ужасному? Сверлить взглядом, пока от меня не останется ничего, кроме серой шелухи?
Его улыбка стала шире. Испугавшись, я попятился. Я угадал. Они хотели превратить меня в одного из них, в серую нежить, летящую среди теней. Мне потребовалась минута, чтобы собраться с духом, и, когда я заговорил, голос у меня дрожал:
Этому не бывать.
Он снова зашептал, на сей раз пошевелившись, отведя в сторону один из лоскутов, обнажив серебристый, блестящий нож на бедре:
Есть варианты.
Поезд прибыл на станцию. Он был коротким, и одиночка в дальнем конце платформы двинулся мне навстречу. На секунду остановился, заметив призрака, и быстро зашел в первый вагон.
Мы будем следить за тобой,сказал призрак, когда я шагнул следом. Он повел головой, буравя меня жуткими, бесцветными глазами, и улыбнулся, когда двери закрылись.
Поезд сорвался с места. Стоя у дверей, я глядел на неподвижного призрака в поцарапанные стекла. Помахал ему, прежде чем пропасть из виду.
Я гадал, сколько его братьев село в последний вагон, сколько ждало следующей остановки.
IV
Обычно до «Таун-Холл» я доезжал минут за десять. Я всегда думал об этой станции как о центре Сиднея, возможно, потому что моя жизнь крутилась вокруг нее. Из дома я мог попасть в город множеством путей, но большинство вели к Таун-Холлу. Мы покупали большинство еды в местном «Вулвортсе». Два моих любимых книжных магазинапрямо за углом. Здание Королевы Виктории и монумент с ней и одной из ее собачек превращали это место в сердце города. Кинотеатр на Джордж-стрит. Торговый центр на Питт-стрит, Гайд-парк и Чайнатаунпо сторонам. Казалось, каждый автобус в Сиднее проезжал мимо городской ратуши.
Само ее здание и собор Святого Андрея с ней рядом архитектурным стилемвеличественным викторианским, девятнадцатого века,отличались от большинства построек Сиднея. Их опоясывали забетонированные дворики. На ступеньках всегда было полно народуготов, протестующих, сановников во время торжеств. Часовая башня, венчавшая ратушу, выглядела как положено: смотрела на четыре стороны, поднимала к небу шпиль и флаг Австралии. Летом на деревьях вокруг распускались пурпурные цветы.
Я не ожидал встретить здесь друзей или знакомых. Мог заглянуть в супермаркет, если бы нашел открытый, купил бы бутылку воды. Или прогулялся бы до любимой пиццерии, хотя и не помнил, где именно она былана Гулберн или на Ливерпуль. Направление не имело значенияздесь никогда не темнело настолько, чтобы призраки сбились в стаю, один же, пусть и вооруженный, вызывал раздражение, а не страх.
В туннеле стало темно. Очень темно. Полоски флуоресцентных ламп мелькали мимо окон, но в остальном метро было черным, как пещера, и зловещим. Защитит ли меня поезд от призраков, которые наверняка обретались в подобном месте, вдали от света, навеки спрятавшись от солнца и от луны?
Я почти их видел. В моем воображении у них было одно лицо на всех. Лицо Карен, потешавшейся надо мной.
Поезд прибыл на «Виньярд». Возможно, остановку объявили, но я не слышал. Двери у меня за спиной разъехались, так что я обернулся, чтобы увидеть, кто войдет. Призраки? Карен? Одноглазый мужчина с моста?
Никто. Два человека, индийская или пакистанская пара, сошли, не посмотрев на меня, никого не удостоив взглядом. Они были заняты друг другом, а остальной мир мог сгореть, в любви всегда такили примерно так ничто, кроме нее, не имеет значения.
Иными словами, они были нашими с Карен двойниками. Не только в головокружительную неделю нашей встречи, но вплоть до момента, когда Тимми присоединился к нам, превратив в триаду. В семью. Сложно было взглянуть правде в глаза, но я потерял сына. Подвел его. Выпал из его жизни настолько, что не помнил, как вернуться.
Между «Виньярд» и «Таун-Холл» я решил, что у меня не осталось выбора. Хотелось бы мне, чтобы это было не так, даже если варианты окажутся дурными. Я должен был вернуться домой. До того, как самозабвенная парочка вышла из поезда, я отрицал этот факт. Не забыл о нем, просто трусил.
Я сглотнул. Проглотил страх, гордыню и все, что могло помешать. Теперь только вперед, до концавот мой девиз. План. Намерение.
В поезде я ни на секунду не усомнился в выбранном направлении. Мы прибыли на «Таун-Холл», я вышел, зашагал к лестнице и увидел призраков.
Они приближались отовсюдуспереди, сзади, спускались по лестнице, скользили между дверьми, которые я даже не заметил. Заполонили платформу. Троица превратилась в море серой ткани и лиц. Даже у меня за спиной они поднимались с путей, окружали, сновали туда-сюда без остановки. Между ними тек шепот, скрипели вынимаемые из ножен лезвия, шаги шелестели лапками тысяч пауков.
Их могло быть десять или сто, я не мог сказать точно. Они шумели как око шторма и приближались ко мне как стервятники.
Я отказывался верить, что стал падалью.
Прочь,сказал я, шагнув к лестнице, оглядываясь в поисках других пассажиров, которые сошли вместе со мной. Неужели было слишком поздно? Мне казалось, города не спят.
Я в вас не верю,сказал я теням, поднимаясь на первую ступеньку.
Призрак схватил меня за запястье, когда я коснулся поручня. Пальцы были как кости, обтянутые кожей, тонкие, как я и думал, сухие, бледные, словно мел, и невероятно сильные. Я попытался скинуть руку, Но он... вернее, она вцепилась в меня. Весь ее цвет сосредоточился в радужкахна сей раз карих, почти таких же светлых, как мои. Пепельные волосы спускались до середины спины. Хотя она перестала удерживать меня, ее одежды развевались в такт движению остальных.
Как и прежний преследователь, она прошептала:
Ты не можешь вернуться домой.
Конечно, черт побери, не могу,сказал я. Чувство противоречия придало мне сил, я высвободился из ее хватки.
Непонятно как, но она заговорила еще тише:
У тебя нет дома. Ты испорчен.
Опять про порчу. Мое время вышло, намекали они. Я разлагаюсь и гибну. Вновь во власти гнева, я сказал:
Нет.
Они остановились.
Все. В один миг. Лохмотья по инерции взлетели вокруг тел и внезапно опали. Наверное, нечто подобное испытал Моисей, когда Красное море расступилосьпочувствовал, что чего-то достиг, развел волны зла и спасся. Не утонул.
Конечно, это было преувеличением. Я не спасся. Не сбежал. Только обратил к себе все эти мертвые, серые лица, и ничего хорошего мне не светило.
V
По меньшей мере одиннадцать ножей блеснули разом, ловя, отражая, преломляя оставшийся свет, ослепляя меня и призраков и любого, кто окажется достаточно близко. Но, конечно, рядом никого не было. А еще три или четыре пистолета, хотя я видел только дула, нацеленные на меня.
Очищение,прошептал один из призраков.
Другой повторил:
Очищение.
За ним третий, четвертыйженщина, которая схватила меня,но еще один тихий голос произнес:
Шанс.
Остальные подхватили.
Шанс.И снова:Шанс.
Ножи опустились. Пистолеты исчезли. Но напряжение так быстро рассеяться не могло.
Шанс,прошептала женщина. Ее голос звучал почти соблазнительно, и я понял, что слишком долго был вне. Вне чего именно, я не знал. Вне дома, вне себя, какая разница? Она попыталась улыбнуться, хотя ее лицо для этого не годилось.
Только тогда я понял, что они исчезли. Выскользнули из дверей, опустились на пути, плыли к табличке «Берегись поезда». Теперь на лестнице к третьей платформе стояли только женщина-призрак, еще один отверженец и я.
Шанс,прошептал он, опуская нож.
Тебе от нас не укрыться,сказала женщина.
Отлично,ответил я.Не стану и пытаться.
Другой призрак исчез. Остались только мы с ней, хотя легче мне не стало. Нас разделяли лишь перила, и они бы не остановили ее ножа. Она стояла так близко, что могла пырнуть или поцеловать меня, но ни то ни другое меня не прельщало. Я попятился. Она сказала:
Ты не можешь вернуться.
Я прошипелкак и она:
Но я должен.
Женщина покачала головой. Что промелькнуло в ее лице? Печаль? Злорадство? Выражение пропало слишком быстро, чтобы я мог его распознать. Она тоже исчезлачерез ближайшую дверь. Я услышал щелчок замка и почувствовал, как она и говорила, чужие взгляды на коже. Не просто любопытные, внимательные, лезшие внутрь, выявлявшие каждую слабость, каждый страх.
«Нет,сказал я если не громко, то хотя бы вполголоса.Я вернусь».
Вверх по лестнице, через турникет, вновь по ступенькамна площадь перед Таун-Холлом. Мужчина пощипывал струны гитары, сигарета свисала с края обветренных губ. Неподалеку сидел кто-то так сильно закутавшийся в тряпье, что пол определить было невозможно. Я свернул налево и дошел до последней лестницы, поднимавшейся на Джордж-стрит. В темном углу под газетами спал мужчина. Не все бродяги были такими, как я, как призраки, как одноглазый с моста.
Например, гитарист. Его глаза следили за мной. Настоящие, реальные, живые, их цвет терялся в тенях, но они были яркими. Он оборвал прежнюю песню и забренчал куда медленней, чем ее обычно играли, «На сторожевой башне» Дилана. Превратился ли я в шута или плута или просто пытался найти смысл там, где его не было?
Я вышел на улицуна угол Джордж и Парк-стрит, откуда мог видеть любимого бронзового песика королевы Виктории. Если пройти мимо, голос на записи поприветствует вас, а если бросить статуе монетку, скажет, что исполнит желание.
У меня было желание.
И монетка.
Запись включилась, как только я приблизился.
Меня наделили голосом,сказал песик. Конечно, это был не он, но мне все равно каждый раз становилось не по себе.Брось монетку в фонтан, и я тебя отблагодарю.
Хоть он и не сказал, что исполнит мое желание, я все равно кинул монетку и, зажмурившись, выдохнул:
Хочу, чтобы ничего этого не было.
На это я почти не надеялся, так что добавил:
Дай мне все исправить.
Вот. Это оноверное направление. Песик тявкнул или притворился, чтобы меня поблагодарить, и я двинулся дальше. По Друитт. К зданию, где я жил. К моему дому. К жене и сыну, к семьемоей, а не того чужака.
VI
Много знаешь о квантовой механике?спрашивает Иеремия. Ответ ему уже известен. Кто может об этом знать? Разве что профессор физики или ученый НАСА.
Я тоже ничего,говорит он.Но я слышал, что мы живем во Вселенной, где возможно все, и нахожу эту идею наиболее правдоподобной. Конечно, звучит ненаучно, и я уверен, что будет непросто найти ученого, который с этим согласится, но меня устраивает.
Я покачал головой:
Это бессмысленно.
Конечно. Как и все вокруг. Скажем, у тебя есть выбор: позвонить девушке или нет. Ты звонишь, она соглашается пойти с тобой на свидание, вы играете свадьбу, заводите детей, а онисвоих, твой внук вырастает и становится президентом США. Или ты ей не звонишь, никакого свидания, ты женишься на ком-то еще, у ваших детей есть дети, но они совсем другие, и никто из них не поднимается выше среднего звена в страховой компании.
Сюрреализм какой-то,говорю я, возможно, потому что понимаю его, а может, из-за того, что это самая странная, запредельная иллюстрация происходящего. Я уже вообразил несколько таких. Мои внуки? Тимми был еще крошкой, а этот тип распланировал его жизнь лет на шестьдесятсемьдесят вперед.
Обе возможности существуют,говорит он.В одной реальности ты ей позвонил. А теперь представь другуютам тебе восемьдесят, ты сидишь в инвалидной коляске и, не подумав, спрашиваешь себя: «Как бы сложилась жизнь, если бы я ей звякнул?»